– Я видел этих господ в коридоре, – сказал К. – Их ожидание показалось мне совершенно бессмысленным.
– Ожидание не бессмысленно, – сказал торговец. – Бессмысленно лишь защищаться самостоятельно. Я уже вам сказал, что у меня, кроме этого адвоката, еще пять. Может показаться – я и сам так думал поначалу, – что достаточно перепоручить им дело, и все. Ничего подобного. Я могу доверить им даже меньше, чем если бы нанял только одного адвоката. Вам это, наверное, не совсем понятно?
– Не совсем, – сказал К. и успокаивающе похлопал торговца по руке, чтобы приостановить этот словесный поток. – Большая просьба: говорите не так быстро, все это для меня важные вещи, а я никак за вами не успеваю.
– Спасибо, что напомнили об этом, – сказал торговец. – Вы ведь новичок, свежачок. Вашему процессу всего полгода, верно? Да, я об этом слышал. Совсем свежий процесс! А я уже все это столько раз в голове прокрутил, что мне кажется – очевиднее и быть не может.
– То есть вы рады, что ваш процесс уже настолько продвинулся? – спросил К., не желая задавать прямой вопрос, как у торговца обстоят дела.
– Да, я уже пять лет как затягиваю свой процесс, – сказал торговец и повесил голову. – Это немалое достижение.
Он помолчал. К. прислушался, не идет ли Лени. С одной стороны, ему не хотелось, чтобы она вошла, – у него оставалось еще много вопросов, и было бы неприятно, застань она его за таким доверительным разговором с торговцем; с другой стороны, его сердило, что она, несмотря на его приход, так долго не покидает адвоката – гораздо дольше, чем нужно, чтобы поставить перед ним тарелку супа.
– Хорошо помню то время, – снова заговорил торговец, и К. навострил уши, – когда мой процесс был не длиннее вашего. На меня тогда работал только этот адвокат, но я был им не очень доволен.
Вот тут-то я все и узнаю, подумал К. и живо закивал, словно мог таким образом убедить торговца рассказать ему все, что стоило знать.
– Мой процесс, – продолжал торговец, – не двигался, хотя меня вызывали на допросы. Я всякий раз ходил, собирал документы, передал в суд всю мою деловую отчетность, в чем, как я потом узнал, не было никакой нужды, вечно бегал к адвокату, а он подавал всяческие ходатайства…
– Всяческие ходатайства? – переспросил К.
– Ну да, именно, – сказал торговец.
– Это для меня очень важно, – сказал К. – По моему делу он все еще работает над первым ходатайством. Он пока ничего не сделал. Теперь я понимаю, он мной постыдно пренебрегает.
– На то, что ходатайство еще не готово, могут быть разумные причины, – сказал торговец. – Кстати, как позже выяснилось, мои ходатайства не имели никакого смысла. Одно я даже прочитал – судейский чиновник сделал мне такое одолжение. Оно было совершенно бессодержательным, хоть и написано ученым языком. Сперва много по-латыни, тут я ничего не понял, потом общие призывы к суду, потом лесть в адрес одного чиновника, хоть и не названного по имени, но посвященные должны были угадать, о ком речь, потом похвальбы адвоката и прямо-таки собачьи, самоуничижительные выражения почтения к суду, наконец, ссылки на прежние случаи, чем-то якобы похожие на мой. Впрочем, эти ссылки, насколько я мог понять, были очень тщательно проработаны. Ничего не хочу сказать о работе адвоката – я ведь видел только одно ходатайство из многих, но в любом случае – и об этом я сейчас расскажу подробнее – я не видел, чтобы мой процесс как-то продвигался.
– Какое же продвижение вы хотели увидеть? – спросил К.
– Очень разумный вопрос, – ответил с улыбкой торговец. – В таких делах прогресс заметен крайне редко. Но тогда я этого не знал. Я коммерсант, а в то время был еще больше коммерсантом, чем теперь. Я хотел видеть ощутимый прогресс, дело должно было двигаться к концу или, во всяком случае, к какой-то кульминации. Вместо этого были только допросы, по большей части об одном и том же. Ответы я уже затвердил, как катехизис. Не по одному разу в неделю являлись посыльные из суда – в контору, домой, куда угодно, где бы я ни был. Они, конечно, мешали (теперь хотя бы в этом отношении стало полегче: телефонные звонки не так отвлекают), к тому же среди моих деловых партнеров и особенно среди родственников начали распространяться слухи о моем процессе, так что все пошло наперекосяк, но не было ни малейших признаков, что близится хотя бы первое рассмотрение дела в суде. Так что я пошел к адвокату и стал жаловаться. Он пустился в долгие объяснения, но решительно отказался предпринять для меня что бы то ни было: сказал, что никто не может повлиять на время рассмотрения, а требовать в ходатайстве назначить заседание, как я сделал, – просто неслыханно и равносильно погибели и для меня, и для него. Я подумал: чего не может или не хочет этот адвокат, сможет и захочет другой. И стал искать другого адвоката. Скажу, забегая вперед: ни один не потребовал назначить время рассмотрения, даже не попытался об этом ходатайствовать, это оказалось возможным только при одном условии, о котором я сейчас расскажу, так что здесь этот адвокат меня не обманул. В остальном, однако, я не пожалел, что обратился к другим адвокатам. Послушайте меня! Вы ведь наверняка слышали от д-ра Хульда о мелких стряпчих: он, конечно же, отзывался о них презрительно, и они этого, в общем-то, заслуживают. Но, сравнивая их и своих коллег с собой, он допускает одну небольшую ошибку, о которой я вам вскользь упомяну. Он всегда называет адвокатов своего круга, в отличие от прочих, «крупными». Но это неверно, ведь любой может назвать себя «крупным», если захочет, но на деле все решает лишь судебная практика. Согласно этой практике, действительно существуют стряпчие, а еще мелкие и крупные адвокаты. Но этот адвокат и его коллеги как раз мелкие, а крупные адвокаты – о них я только слышал и никогда их не видел – настолько же выше их рангом, насколько они сами выше презренных стряпчих.
– Крупные адвокаты? – переспросил К. – Кто же они такие? И как до них добраться?
– Так вы о них никогда не слышали, – сказал торговец. – Нет ни одного обвиняемого, который бы не мечтал о них какое-то время, узнав об их существовании. Не поддавайтесь лучше этому соблазну. Кто такие крупные адвокаты, я знать не знаю, а добраться до них никак нельзя. Ни об одном деле я не могу сказать с определенностью: да, они им занимались. Некоторых они защищают, но достучаться до них самостоятельно невозможно, они защищают лишь тех, кого сами захотят. Чтобы они взялись за дело, оно должно выйти из низшей инстанции. Так что лучше о них не думать, иначе разговоры с другими адвокатами, их советы и их старания вам помочь покажутся такими гадкими и бессмысленными – я и сам это пережил, – что захочется все бросить, лечь дома в постель и забыться. А глупее этого ничего не придумаешь, да и в постели покой найти не удастся.
– Значит, вы тогда не думали о крупных адвокатах?
– Только недолго, – сказал торговец и снова улыбнулся. – Совсем о них забыть, к сожалению, невозможно, особенно по ночам эти мысли так и лезут в голову. Но тогда я хотел немедленного успеха и потому пошел к стряпчим. Но и презираемые мелкие адвокатишки ничего не добились, они и в самом деле заслуживают презрения, так что даже обвиняемые, которые сначала питают к ним какое-то уважение, вскоре его теряют.
– Вот как вы тут рядком уселись, – воскликнула Лени, которая вернулась с тарелкой и остановилась в дверях.
Они и правда сидели так близко друг к другу, что непременно столкнулись бы головами при попытке повернуться. Торговец был не только маленького роста – он еще и горбился так, что К. пришлось к нему наклониться, чтобы все расслышать.
– Еще минутку, – нетерпеливо отмахнулся К. от Лени, убрав ладонь с руки торговца.
– Он захотел, чтобы я рассказал ему про свой процесс, – сказал торговец Лени.
– Рассказывай, рассказывай, – откликнулась она ласково, но снисходительно.
К. не нравилось, каким тоном она говорит с торговцем; как он теперь понимал, это был все же человек определенных достоинств: по крайней мере, он обладал опытом, которым к тому же умел поделиться. Похоже, Лени судила о нем несправедливо. К. злился, глядя, как она забирает у торговца свечку, которую он все это время сжимал в руках, вытирает ему руку передником, становится рядом с ним на колени, чтобы отколупать капельку воска с брючины.
– Вы собирались мне рассказать про стряпчих, – сказал К. и оттолкнул руку Лени.
– Да что с тобой не так? – сказала она, легонько шлепнула К. и продолжала оттирать воск.
– Да, про стряпчих, – сказал торговец и задумчиво провел ладонью по лбу.
– Вам нужен был быстрый успех, и вы обратились к стряпчим, – сказал К., чтобы помочь торговцу собраться с мыслями.
– Именно так, – сказал он, но продолжения не последовало.
«Наверное, не хочет говорить об этом при Лени», – подумал К., подавил свербящее желание сейчас же узнать, что было дальше, и не стал больше настаивать.
– Ты доложила обо мне? – спросил он Лени.
– Конечно, – сказала она. – Он ждет. А Блока оставь пока в покое, с Блоком ты и позже сможешь поговорить, он же никуда не уходит.
К. колебался.
– Вы остаетесь? – спросил он торговца. Он хотел получить ответ от него самого, а не от Лени, говорившей о торговце, словно его здесь не было; он сегодня был очень зол на нее, хоть и скрывал это. Но ответила снова Лени:
– Он здесь часто ночует.
– Ночует? Здесь? – воскликнул К.
Он было подумал, что торговец подождет его, пока он быстро закончит разговор с адвокатом, а потом они вместе уйдут и все без помех основательно обсудят.
– Да, – сказала Лени, – не всех, как тебя, Йозеф, пускают в любое время к адвокату. Тебя, кажется, даже не удивляет, что адвокат, несмотря на болезнь, готов тебя принять в одиннадцать вечера. Твои друзья для тебя стараются, а ты принимаешь это как должное. Но твои друзья – я по крайней мере – делают это охотно. Я никакой благодарности не хочу и ни в какой не нуждаюсь, кроме твоей любви.