«Моей любви? – пронеслось в голове у К., и тут же мысль сменилась. – Ну да, я люблю тебя». Но вслух он сказал совсем другое:
– Он принимает меня, потому что я его клиент. Если бы и в этом требовалась посторонняя помощь, пришлось бы на каждом шагу кланяться и благодарить.
– Какой он сегодня противный, правда? – спросила Лени торговца.
«Теперь обо мне как об отсутствующем», – подумал К. и начал уже сердиться на торговца, потому что тот ответил Лени в ее же невежливой манере:
– Адвокат принимает его и еще по одной причине. Его дело вообще-то интереснее моего. К тому же его процесс только начинается, он не слишком далеко зашел, потому адвокат пока и занимается им так охотно. После будет по-другому.
– Да полно тебе, – сказала Лени, глядя с улыбкой на торговца. – Вот болтать-то горазд! А ты, – тут она обернулась к К., – не верь ему. Он такой милый, но такой болтун. Может, и поэтому адвокат его терпеть не может. Принимает его, только если в настроении. Уж я старалась, как могла, все поменять, да все без толку. Представь себе, доложу ему, бывает, о Блоке, а он примет только на третий день. А если Блока здесь не случается, когда он зовет, все пропало, надо заново о нем докладывать. Вот я и разрешила Блоку здесь ночевать: бывало уже, что адвокат звонил ночью, чтобы я его впустила. Так что теперь Блок и по ночам готов. Правда, теперь адвокат, как узнает, что Блок здесь, свой вызов иногда отменяет.
К. посмотрел на торговца вопросительно. Тот кивнул; ему, похоже, стало стыдно, что он прежде был с К. так откровенен.
– Да, от своего адвоката со временем зависишь все больше.
– Он только для виду жаловался, – сказала Лени и потрепала торговца по колену. – Ему нравится тут ночевать, он не раз мне признавался.
Она подошла к маленькой дверце и толкнула ее.
– Хочешь взглянуть на его спальню? – спросила она.
К. подошел и заглянул с порога в каморку с низким потолком и без окна, которую полностью занимала узкая кровать. Нужно было перелезть через ее спинку, чтобы попасть в помещение. У изголовья в стене имелась ниша, где рядом со свечкой и чернильницей были аккуратно сложены перо, очки и стопка бумаг – вероятно, материалы процесса.
– Вы спите в комнате служанки? – спросил К., снова поворачиваясь к торговцу.
– Лени ее для меня освободила, – ответил торговец. – Это очень удобно.
К. посмотрел на него долгим взглядом. Похоже, первое впечатление, которое сложилось у него о торговце, было все-таки верным: опыт-то у него был, ведь его процесс тянулся уже долго, но за этот опыт он дорого заплатил. К. вдруг почувствовал, что не может больше выдержать взгляд торговца.
– Ну так уложи его в постель, – приказал он Лени.
Та непонимающе смотрела на него. Сам же он решил пойти к адвокату и, расторгнув договор, освободиться не только от него, но и от Лени с торговцем. Но не успел он подойти к двери, как услышал тихий голос торговца:
– Господин старший управляющий! – К. обернулся сердито. – Вы забыли о своем обещании, – сказал торговец, просительно склонившись в своем кресле. – Вы собирались рассказать мне секрет.
– Это правда, – сказал К. и смерил взглядом Лени, внимательно за ним наблюдавшую. – Ну так слушайте. Это в любом случае почти уже не секрет. Я иду сейчас к адвокату, чтобы его уволить.
– Он его увольняет! – воскликнул торговец, вскочил с кресла и забегал, воздев руки вверх, по кухне, то и дело повторяя: – Он увольняет адвоката!
Лени хотела наброситься на К., но под ногами путался торговец. Она оттолкнула его кулаками. Все еще сжимая кулаки, она кинулась в погоню за К. У него, однако, была большая фора. Он уже вошел в комнату адвоката, когда Лени догнала его, и почти успел закрыть дверь, но она просунула в щель ногу, схватила его за рукав и попыталась вытащить обратно. Он сжал ее руку с такой силой, что она была вынуждена, вскрикнув от боли, отпустить его. Войти за ним в комнату она сразу не осмелилась, но К. все равно запер дверь на ключ.
– Заставляете ждать, – сказал адвокат с кровати, положил бумаги, которые читал при свече, на ночной столик, надел очки и строго посмотрел сквозь них на К. Но тот сказал вместо извинений:
– Я ненадолго.
Адвокат, ожидавший, что К. извинится, не отреагировал на эти его слова и сказал:
– В следующий раз не приму вас так поздно.
– Меня это устраивает, – сказал К.
Адвокат вопросительно взглянул на него.
– Садитесь, – сказал он.
– Как скажете, – сказал К., придвинул к ночному столику кресло и сел.
– Мне показалось, вы заперли дверь, – сказал адвокат.
– Да, – сказал К. – Это из-за Лени.
Никого щадить он не собирался. Но адвокат спросил:
– Она к вам опять приставала?
– Приставала? – переспросил К.
– Да, – подтвердил адвокат, рассмеялся, закашлялся, а когда приступ прошел, продолжал смеяться.
– Не могли же вы не заметить ее прилипчивости, – сказал адвокат и похлопал К. по руке, которой тот оперся на ночной столик. К. отдернул руку. – Вижу, вы не придаете этому значения, – продолжал адвокат, не получив ответа. – Тем лучше, не то мне пришлось бы перед вами извиняться. Это одна из особенностей Лени, к которой я давно отношусь снисходительно: я даже не заговорил бы об этом, если бы вы не заперли дверь. Про эту особенность мне вообще-то не стоило бы перед вами распространяться, но вы смотрите на меня так изумленно, что я все же скажу: она состоит в том, что Лени находит большинство обвиняемых привлекательными. На всех вешается, всех любит и, похоже, у всех пользуется взаимностью. Она, когда я ей разрешаю, иногда рассказывает мне об этом для развлечения. Меня это не так поражает, как, мне кажется, поражает вас. Наметанный глаз сразу видит, что обвиняемые и правда часто привлекательны. Это весьма интересное в некотором смысле явление природы. Из-за выдвижения обвинений происходит некое естественное, незаметное, но вполне определенное изменение внешности. Вообще-то большинству из тех, у кого есть хороший, старательный адвокат, процесс позволяет жить прежней жизнью. И все же опытный человек даже в большой толпе всегда распознает обвиняемого. Вы спросите – по каким признакам? Но мой ответ вас не удовлетворит. Обвиняемые выглядят лучше всех. В определенном, конечно, смысле – и только для тех, кто о них профессионально и по собственной склонности заботится. Привлекательными их делает отнюдь не виновность – ведь, скажу как адвокат, не все они виновны – и не будущее наказание, поскольку не все они будут наказаны. Так что остается лишь заключить, что на них отражается сам факт судебного разбирательства, которое против них ведется. Случаются среди обвиняемых и особенные красавцы, но привлекательны они все, даже Блок, этот жалкий червяк.
К. держал себя в руках. Он даже кивнул в ответ на последнюю фразу адвоката, лишь укрепившись в своем прежнем мнении, что адвокат своими общими рассуждениями, не относящимися к сути дела, пытается рассеять его сосредоточенность и отвлекает от главного вопроса: что, собственно, он сделал для защиты К. Адвокат не мог не заметить, что К. сопротивляется ему сильнее, чем обычно. Он замолчал, давая К. возможность высказаться, но тот оставался нем, и адвокат сказал:
– Вы пришли ко мне сегодня с каким-то определенным намерением?
– Да, – сказал К. и поднес руку к свече, чтобы направить побольше света на адвоката. – Я хотел вам сообщить, что сегодня же отзываю у вас доверенность.
– Я не ослышался? – спросил адвокат, привстав в кровати и опираясь рукой о подушку.
– Думаю, нет, – сказал К. и выпрямился в кресле, словно готовясь отразить нападение.
– Что ж, можем обсудить и такой ваш план, – сказал, помолчав, адвокат.
– Это уже не план, – сказал К.
– Возможно, – сказал адвокат, – и все же нам не стоит принимать поспешных решений.
Это «нам» прозвучало так, словно он не собирался отпускать К. и хотел остаться если не его представителем, то советником.
– Решение не поспешное, – сказал К., медленно поднялся и встал за спинкой своего кресла. – Оно хорошо обдумано и, возможно, даже немного запоздало. И это окончательное решение.
– В таком случае позвольте мне сказать всего несколько слов, – сказал адвокат, откинул перину и сел на край кровати.
Его голые, покрытые седыми волосками ноги чуть дрожали от холода. Он попросил К. передать ему одеяло с кушетки.
– Вы только напрасно простудитесь, господин доктор права, – сказал К., протягивая одеяло.
– Повод достаточно важный, – сказал адвокат, накидывая на плечи перину и кутая в одеяло ноги. – Ваш дядя – мой друг, и вы мне за это время тоже полюбились. Признаюсь в этом совершенно откровенно, здесь мне стыдиться нечего.
Эти трогательные стариковские речи были совершенно некстати, поскольку принуждали К. к подробному объяснению, которого он предпочел бы избежать, и подрывали его уверенность – в этом он полностью отдавал себе отчет, – хоть и ни в коей мере не могли заставить его изменить решение.
– Благодарю вас за доброе отношение, – сказал он. – Я готов признать, что вы занимались моим делом настолько плотно, насколько могли и насколько считали выгодным для меня. Однако в последнее время у меня сложилось убеждение, что этого недостаточно. Конечно, я не стану и пытаться убедить в правильности моего мнения человека настолько старше и опытнее меня, и если я невольно попытался это сделать, простите меня, но дело, как вы сами сказали, достаточно важное и, по моему убеждению, процесс требует гораздо больших усилий, чем те, что прилагались до сих пор.
– Понимаю вас, – сказал адвокат. – Вам не хватает терпения.
– Дело не в нетерпении, – сказал К. немного нервно и уже меньше стесняясь в словах. – Вы могли бы заметить еще по первому моему визиту, когда я приходил с дядей, что процесс меня не очень интересует: если бы мне не напоминали о нем в достаточно грубой форме, я бы и вовсе о нем забыл. Но мой дядя настоял, чтобы я доверил вам меня представлять, и я согласился, чтобы сделать ему приятное. После этого я