– Ну, не то чтобы прямо ни в чем… – сказала девушка. – Я бы не хотела делать выводов, возможно чреватых последствиями, к тому же откуда мне знать, но ведь нужно быть прямо-таки серьезным преступником, чтобы по вашу душу прислали целую следственную комиссию. Впрочем, вы ведь на свободе – по вашему спокойному поведению я вижу, что вы не сбежали из тюрьмы, – так что, выходит, вы не могли совершить ничего такого уж преступного.
– Да, – сказал К., – но ведь следователи могли обнаружить, что я невиновен или не так виновен, как они думали.
– Конечно, могли, – сказала г-жа Бюрстнер самым любезным тоном.
– Вот видите, – сказал К. – У вас мало опыта в делах судебных.
– И правда, совсем мало, – сказала г-жа Бюрстнер, – но я всегда об этом жалела, потому что мне хотелось бы во всем разбираться, и вот именно дела судебные особенно меня интересуют. Есть в судах какая-то притягательная сила, вы не находите? Но скоро мои познания в этой области сильно расширятся – в следующем месяце я перехожу на службу секретарем в адвокатское бюро.
– Это очень хорошо, – сказал К. – Вы тогда сможете помогать мне на процессе.
– Может быть, – сказала г-жа Бюрстнер. – Почему бы и нет? Я всегда рада найти применение своим знаниям.
– Я, кстати, серьезно, – сказал К. – Ну, или полусерьезно, как и вы. Чтобы привлекать адвоката, дело слишком мелкое, но советчик мне может понадобиться.
– Да, но если уж я в роли советчика, мне нужно знать, в чем суть дела, – сказала г-жа Бюрстнер.
– В том-то и загвоздка, – сказал К. – Я и сам этого не знаю.
– Все-таки вы меня разыгрываете, – сказала заметно разочарованная г-жа Бюрстнер. – Да еще почему-то в такой неурочный час. – И она отошла от стены с фотографиями, где она довольно долго простояла вместе с К.
– Конечно же, нет, сударыня! – сказал К. – Я не разыгрываю, просто вы никак не хотите мне поверить. Все, что я знаю, я вам уже рассказал. Может быть, даже больше, чем знаю, и это была никакая не следственная комиссия. Я так ее называю лишь потому, что не могу придумать никакого другого названия. Расследования-то никакого не было, меня просто арестовали – вот за мной и пришла какая-то комиссия.
Г-жа Бюрстнер села на кушетку и снова улыбнулась:
– Какой вы несносный, никак не пойму, серьезно вы говорите или шутите.
– Вы в чем-то правы, – сказал К., которому приятно было болтать с хорошенькой девушкой. – Вы в чем-то правы, я человек не слишком серьезный и что к серьезным делам, что к развлечениям стараюсь относиться легко. Но арестовали меня всерьез.
– И как же это было? – спросила она.
– Ужасно, – сказал К. Однако сейчас он вовсе не об этом думал, а был увлечен разглядыванием г-жи Бюрстнер, которая, облокотившись на подушку кушетки, подперла голову одной рукой, а другой слегка поглаживала бедро.
– Это слишком туманно, – сказала г-жа Бюрстнер.
– Что туманно? – не понял К. Потом вспомнил и спросил:
– Показать вам, как это было? – ему хотелось двигаться и не хотелось уходить.
– Я так устала, – сказала г-жа Бюрстнер.
– Вы поздно пришли, – сказал К.
– Ну вот, все кончается упреками. Не стоило мне вас пускать – к тому же, как выяснилось, в этом не было никакой необходимости.
– Очень даже была, сейчас увидите, – сказал К. – Можно я отодвину ночной столик от кровати?
– Что это вы задумали? – сказала г-жа Бюрстнер. – Конечно, нельзя!
– Тогда я не смогу вам показать, – возбужденно сказал К., будто ее отказ мог нанести ему непоправимый вред.
– Ну, раз дошло дело до представления, то двигайте, только тихо, – сказала г-жа Бюрстнер и добавила ослабевшим голосом:
– Я так устала, что позволяю вам больше, чем следует.
К. переставил столик на середину комнаты и уселся за него.
– Вы должны точно представить себе, как они все расположились, это очень интересно. Я – старший, вон там, на сундуке, сидят два надзирателя, возле фотографий стоят три молодых человека. На оконной ручке висит – упоминаю об этом лишь вскользь – белая блузка. Показали бы мне, как она на вас сидит. Вот, а теперь начинается. Да, я забыл, самый-то важный персонаж, то есть я, – так вот, я стою перед столиком. Старший расселся с комфортом, нога на ногу, рука перекинута через спинку стула вот так – этакая деревенщина. Ну, вот теперь и вправду начинается. Старший выкрикивает, словно ему нужно меня разбудить, – прямо-таки орет; к сожалению, и я вынужден перейти на крик, чтобы вы себе представили, – выкрикивает всего лишь мое имя.
Г-жа Бюрстнер, внимавшая ему с улыбкой, приложила палец к губам, чтобы удержать его от крика, но опоздала – К. уже слишком вошел в роль.
– Йозеф К.! – крикнул он протяжно и тише, чем грозился, однако внезапный возглас все же разнесся по всей комнате.
В дверь настойчиво, громко и коротко постучали. Г-жа Бюрстнер побледнела и схватилась за сердце. К. всполошился еще сильнее – ведь он уже несколько минут был не способен думать ни о чем, кроме утренних событий и девушки, перед которой он их разыгрывал. Едва придя в себя, он подскочил к г-же Бюрстнер и взял ее за руку.
– Не бойтесь, – прошептал он, – я все улажу. Но кто же это может быть? Ведь за стеной только гостиная, в которой никто не спит.
– Вообще-то спит, – прошептала г-жа Бюрстнер. – Со вчерашнего дня там живет племянник г-жи Грубах, армейский капитан. Другой свободной комнаты не нашлось. Я совсем забыла, а вы еще так раскричались! Какая я невезучая.
– Для этого вовсе нет причин, – сказал К. и поцеловал ее в лоб, когда она снова опустилась на подушку.
– Сейчас же прочь, – сказала она, выпрямляясь. – Уходите, уходите же, он слушает у двери и все слышит. Зачем вы меня мучаете!
– Я уйду не раньше, – сказал К., – чем вы немного успокоитесь. Пойдемте в другой угол комнаты, там он нас не услышит.
И она позволила отвести себя в угол.
– Ну подумайте, – сказал он. – Речь идет лишь о неловкости, а не об опасности. Вы же знаете, как меня уважает г-жа Грубах, а ведь решение в этом деле за ней, тем более что капитан ее племянник. Она верит всему, что я ей говорю. К тому же она мне обязана, потому что взяла у меня взаймы крупную сумму денег. Если она потребует объяснений, почему мы оказались вместе в комнате, я все возьму на себя – и могу обещать, что г-жа Грубах не только сделает вид, что поверила, но и на самом деле поверит моим объяснениям. Вам ни в коем случае не следует меня щадить. Если вы решите всем рассказать, что я к вам приставал, г-же Грубах так и будет доложено, и она в этом не усомнится, но все равно не потеряет доверия ко мне. Вот как она ко мне относится.
Г-жа Бюрстнер сидела неподвижно и понуро смотрела под ноги.
– Да и почему бы г-же Грубах не поверить, что я к вам приставал, – добавил он, видя перед собой лишь ее расчесанные на пробор, гладкие рыжеватые волосы. К. думал, она поднимет на него глаза, но она сказала, не меняя позы:
– Простите, меня напугал внезапный стук, а не последствия, к которым может привести присутствие капитана. После вашего крика стало так тихо, и вдруг этот стук, вот я и перепугалась. Я же сидела возле двери, и стучали совсем рядом. За ваши предложения спасибо, но я их не приму. Я способна нести ответственность перед кем угодно за все, что происходит в моей комнате. Странно, что вы не замечаете, как оскорбительны для меня ваши предложения, несмотря на ваши добрые намерения, которые для меня, конечно, очевидны. Но теперь уходите, оставьте меня одну, мне это сейчас еще нужнее, чем раньше. Минуты, о которых вы просили, вылились в полчаса, как не больше.
К. сжал ее ладонь, потом запястье.
– Но вы ведь не сердитесь? – сказал он.
Она стряхнула его руку.
– Нет, нет, я ни на кого никогда не сержусь.
Он снова схватил ее за запястье. На этот раз она не вырывалась – и так проводила его до двери. Он твердо намеревался уйти, но уже на пороге остановился как вкопанный, словно не ожидал увидеть перед собой дверь. Г-жа Бюрстнер воспользовалась этим мгновением, чтобы освободиться и выскользнуть в переднюю. Уже оттуда она тихо сказала К.:
– Ну же, пожалуйста. – И она указала на дверь капитана, из-под которой виднелась полоска света. – Видите, он включил свет и подслушивает за нами.
– Уже иду, – сказал К., выскочил, схватил ее, поцеловал в губы, осыпал поцелуями все лицо, как мучимый жаждой зверь лакает воду из найденного наконец источника. Добравшись до горла, надолго приник к нему. Шорох из комнаты капитана заставил его поднять глаза.
– Теперь ухожу, – сказал он и хотел назвать г-жу Бюрстнер по имени, но не знал его. Она устало кивнула, протянула ему, уже наполовину отвернувшись, руку для поцелуя, словно ничего не произошло, и шмыгнула в комнату.
Вскоре К. уже лежал в постели. Прежде чем заснуть, он обдумал свое поведение и остался им доволен, однако почувствовал, что для полноты этого ощущения чего-то не хватает. Он всерьез беспокоился о г-же Бюрстнер из-за капитана.
Первое заседание
К. уведомили по телефону, что в следующее воскресенье состоится небольшое заседание по его делу. При этом ему сообщили, что такие заседания теперь будут происходить регулярно, хотя, вероятно, и не чаще чем раз в неделю. С одной стороны, в общих интересах завершить процесс как можно скорее, с другой – разбирательство должно быть во всех отношениях тщательным, а поскольку это потребует нервного напряжения, заседания не должны затягиваться. Потому-то и выбрана в качестве компромисса схема с частыми, но короткими заседаниями. Цель назначения воскресенья днем заседаний – беспрепятственное выполнение К. служебных обязанностей. Предполагается, что К. не будет возражать; если же он пожелает назначить другое время, ему пойдут навстречу, насколько возможно. Например, заседания могут также проводиться по ночам, но тогда К. не будет чувствовать себя достаточно свежим. Так что пусть будут воскресенья, если К. не против. Явка, само собой, обязательна, об этом даже не стоит лишний раз напоминать. Ему назвали адрес, куда он должен явиться, – на дальней окраине города, где он раньше никогда не бывал.