Но если это и не так, если, как утверждали другие, девушка стала жертвой своей храбрости, то и это не снимает с имени Гильома де Флеви позорного пятна. Потомство вправе обвинить его в постыдной трусости, которая равносильна предательству.
Прошли недели и месяцы с момента пленения Жанны, и стало очевидным еще более низкое отступничество: орлеанскую героиню предали король Франции и его советники.
Глава 3. Жанна в плену
Жанну взяли в плен 23 мая. Через день об этом стало известно в Париже. Университет откликнулся немедленно. 26 мая он направил бургундскому герцогу письмо, в котором от имени генерального викария инквизитора Франции просил Филиппа передать пленницу церковным властям: она должна предстать пред судом инквизиции, как «сильно подозреваемая во многих отдающих ересью преступлениях». Такая расторопность свидетельствовала о том, что парижские церковники и стоявшие за их спиной англичане давно уже нашли способ расправы с Жанной и ждали лишь, когда им представится для этого случай.
Замысел исходил от англичан. Они ненавидели Жанну и жаждали ее смерти. Но заурядное убийство меньше всего соответствовало их планам. Жанна должна была умереть от руки правосудия, как официально осужденная еретичка и колдунья, пытавшаяся сокрушить с помощью дьявола поставленную богом власть. Только такая смерть могла развенчать ее в глазах религиозных современников. Только казнь по приговору церковного суда могла опорочить все успехи Жанны и прежде всего - коронацию Карла VII, которую общая молва приписывала новоявленной «посланнице небес». Суд над Жанной д’Арк был задуман в качестве средства воздействия на общественное мнение.
Таков был политический заказ оккупантов сотрудничавшим с ними французским церковникам. Те приняли его с готовностью - тем более, что он полностью совпадал с их собственными взглядами на «казус» Жанны. Парижские богословы объявили девушку еретичкой и колдуньей задолго до того, как получили возможность «доказать» это на инквизиционном процессе. Еще летом 1429 г., сразу же после разгрома англичан в долине Луары, в университетских кругах был составлен анонимный трактат, который объяснял недавние победы французов вмешательством дьявола, а Жанну называл его орудием. Теологи, державшие сторону Карла, не остались в долгу. Они ответили сочинениями, в которых доказывали божественный характер миссии Девы. Развернулась богословская полемика, в ходе которой у церковников, связанных с оккупантами, выкристаллизовалась мысль о предании Жанны церковному суду. Ее осуждение стало для Парижского университета делом собственного престижа.
Когда в Париже писали Филиппу Доброму письмо о пленении Жанны, авторы этого письма еще не знали, где и в чьих руках она находится.
Лучник, ссадивший ее с коня перед Компьенским мостом, уступил добычу своему командиру, а тот - командующему бургундским войском в Пикардии Жану Люксембургскому, сьеру де Линьи. Отпрыск знатного рода, давшего некогда Германии императора, а Чехии короля, Жан Люксембургский мнил себя воплощением всех рыцарских доблестей. На деле же это был самый обыкновенный кондотьер, искавший на войне не столько чести, сколько прибыли. Он шумно радовался неожиданной удаче и хотел извлечь из нее все возможное. В сущности ему было безразлично, кто выкупит у него Жанну, лишь бы уплатили хорошую цену.
Из лагеря под Компьенем Жанну перевезли сначала в Нуайон, а оттуда в принадлежавший сьеру де Линьи замок Болье, Там она пробыла до начала августа. Она не могла пожаловаться на жестокое обращение, но ее ни на секунду не оставлял страх за свою дальнейшую судьбу и мучило сознание того, что она бессильна помочь защитникам Компьеня.
Ее оруженосец Луи д’Олон, который был взят в плен вместе с ней, пользовался относительной свободой и передавал ей известия с воли. Как-то раз он пришел с невеселыми новостями:
- Город Компьень, который вы так сильно любите, окажется скоро во власти врагов Франции.
- Нет, этого не произойдет. Все крепости, возвращенные царем небесным при моем содействии благородному королю Карлу, не будут отняты у него. Только бы он сумел защитить их, - ответила Жанна (Q, IV, 35).
Вскоре после этого разговора, о котором нам известно из показаний Луи д’Олона на процессе реабилитации, Жанна пыталась бежать. Ей удалось проскользнуть незамеченной мимо стражника, охранявшего комнату в башне, где она была заключена, и выйти во внутренний двор замка. Но там ее увидел привратник и поднял тревогу.
Когда во время суда ее спросили, почему она решилась бежать, хотя и была уверена, что избавление от плена придет к ней от самого господа бога, Жанна ответила пословицей;«Помогай себе, а бог поможет тебе» (Aide-toi, Dieu t'aidra).
Близость к району военных действий заставила Жана Люксембургского увезти Жанну еще дальше на север. Там, в глубине пикардийских лесов, находился его родовой замок Боревуар - мрачная твердыня с высокой башней, обнесенной несколькими рядами стен. Пленнице отвели помещение в верхнем этаже башни.
Владетельный тюремщик чувствовал себя спокойно: бежать из Боревуара было почти невозможно, да и некуда. Жанна могла отныне надеяться только на помощь со стороны Карла VII.
Напрасные надежды. Ее «милый дофин», ее «благородный король», которому она верила и доброе имя которого она защищала на суде и перед эшафотом так горячо и яростно, как никогда не защищала самое себя, и пальцем не пошевелил для ее спасения. Король Франции не предпринял ни одной попытки спасти Жанну или облегчить ее участь. С этим вынуждены согласиться даже те монархически настроенные историки, которые сделали все возможное, чтобы оправдать поведение Карла.
Обычно они объясняют бездействие французского правительства тем, что любая попытка спасти Жанну была якобы заведомо обречена на неудачу. С их точки зрения, судьба Жанны была предрешена с того самого момента, как девушка попала в плен: бургундцы не продали бы ее никому, кроме англичан, а те ни за что не выпустили бы ее из своих рук.
Но Жанна еще не была во власти англичан. Она находилась в руках Жана Люксембургского, и лишь один человек, кроме него, имел бесспорное право распорядиться ее судьбой. Этим человеком был герцог Бургундский, который в качестве сюзерена Жана Люксембургского мог затребовать пленницу к себе.
Он не сделал этого. Филипп предпочел оставить Жанну у своего вассала. Не ответил он и на письмо Парижского университета от 26 мая. Почему? Не потому ли, что сам еще не принял окончательного решения относительно дальнейшей судьбы Жанны?
Проницательный политик, он великолепно понимал все значение разгрома англичан в долине Луары и последовавших за этим разгромом военно-политических успехов Франции. В его глазах дело Англии было безнадежно проигранным, а полная победа Франции представлялась лишь вопросом времени. Блюдя свои интересы, он начал исподволь высвобождаться из английской упряжки. Начиная с лета 1429 г. в политике Филиппа Доброго заметна осторожная тенденция сближения с Францией. Первым шагом в этом направлении было августовское перемирие. Оно оказалось, правда, недолгим, но и после возобновления военных действий дипломатические контакты между Бургундией и Францией не прекращались. Роль посредника взял на себя савойский герцог Амедей.
25 мая 1430 г. - через день после пленения Жанны - Филипп пишет из лагеря под Компьенем письмо Амедею, в котором просит выяснить, насколько серьезны намерения французского правительства начать мирные переговоры. В конце он сообщает о взятии в плен «той, кого они [«арманьяки»] называют Девой». Адресованное герцогу Савойскому, письмо это предназначалось для Карла VII. Его дата и содержание свидетельствовали о том, что Филипп связывал в какой-то мере дальнейшую судьбу пленницы с ответом Карла. Он делал ставку на Жанну в той политической игре, которую намеревался вести со своим кузеном, королем Франции.
Амедей немедленно переслал копию этого письма в Жьен, где находился тогда французский двор. Ответ Карла, датированный 29 июня и также адресованный савойскому герцогу, был весьма уклончивым: король приветствовал стремление своего бургундского кузена к миру, но отказывался вступать с ним в переговоры до тех пор, пока не выяснит мнение принцев крови. О Жанне не было сказано ни слова.[12]
Когда посланец Амедея Савойского вручил копию этого ответа Филиппу, тому стало ясно, что если случай и послал ему важный козырь в лице пленной Жанны, то использовать этот козырь в игре с Карлом VII он не может. Французский король ясно давал понять, что он нисколько не заинтересован в судьбе Жанны и не намерен действовать в ее защиту. Как бы отныне ни складывались франко-бургундские отношения, на участь девушки они уже никак повлиять не могли. Филипп мог теперь действовать в другом направлении, начав переговоры с англичанами об условиях продажи им «лотарингской колдуньи».
Эпизод обмена письмами между Филиппом Добрым и Карлом VII в мае-июне 1430 г. не связывался до сих пор с историей Жанны д’Арк. А между тем он имеет к ней самое непосредственное отношение. Как мы только что могли убедиться, французское королевское правительство сознательно пренебрегло возможностью выступить в защиту Жанны перед бургундским двором сразу же после того, как девушка попала в плен.
Не использовало оно и другие возможности, которые существовали уже после того, как Жанна была продана англичанам и предана церковному суду. Можно было попытаться войти в контакт с правительством Англии, чтобы договориться о размене пленных: в руках французов находились Тальбот, Сеффольк и другие английские военачальники. Можно было произвести соответствующие демарши перед папской курией или перед открывшимся весной 1431 г. Базельским церковным собором с тем, чтобы повлиять через эти высшие органы католической церкви на трибунал, судивший Жанну, и добиться смягчени