, арену (plaza de toros) посыпали свежим песком. Город колотило, словно от болотной лихорадки из пойм Камарга.
Пасхальная феерия — театр массовых зрелищ, праздник безудержных страстей, неожиданных происшествий, крови, мужской бравады — воспроизводит (как утверждают специалисты по антропологии культуры) забытый римский праздник весеннего равноденствия — дня смерти и воскресения Митры[220]. Уже в первые столетия после Рождества Христова, благодаря ловкой политике Церкви, этот праздник был поглощен Пасхальным триденствием — самым старым и самым важным христианским праздником Страстей Христовых, Смерти и Воскресения. Сегодня, в своей секуляризованной форме, он удовлетворяет потребность не только в обрядности, но и в безумствах, острых ощущениях, помогает расслабиться, забыть об одиночестве и страхах.
Стихийность — безудержная, порой брутальная, явно унаследованная от кельтов, — неотъемлемо присуща Югу. Заблуждается тот, кто воображает, будто Юг — сама нежность, сладость и легкость бытия, что жизнь под безоблачным небом — нескончаемый карнавал, запах лаванды, красота мимозы. Стереотипы устойчивы. При более близком знакомстве, при повседневном общении обнаруживается, что Юг еще и нечто твердокаменное, безжалостное, ксенофобское, чувственное, грубое, дерзкое, мачистское…
Говоря о красоте солнечного Средиземноморья, о радостях тамошней жизни, часто забывают, что этот идиллический мир веками был ареной кровавых драм, жестокого насилия, трагедий, не уступающих Эсхиловым или Софокловым, актов террора, следы которых отравляют коллективную память; что под немеркнущим солнцем, в прозрачной голубизне неба и моря, рождается (быть может, легче, чем где-либо еще) своеобразная акедия[221] (в понимании Евагрия Понтийского и Иоанна Кассиана) — опустошенность, печаль от сознания, что чересчур утонченная культура, просуществовав слишком долго, исчерпала свои силы; усугубляются потерянность и страх перед чем-то неведомым и неизбежным, что уже ante portas…[222] Светозарный Прованс насыщен тревогой и неуверенностью, скукой и апатией мира, чей конец близок.
Фиеста всегда собирала толпы — своих и чужих. Людские потоки катились по узким улочкам близ амфитеатра, застревали на площади Форума, выплескивались на маленькие площади квартала Ла Рокет. По возникающим там и сям водоворотам, фотовспышкам, поднятой высоко над головами камере угадывалось присутствие известных личностей — политиков, людей искусства. Выловленные из толпы, они давали интервью, позволяли себя фотографировать — вечером на местном ТВ показывали подробные репортажи о подготовке к празднеству.
Завсегдатаями фиесты и фанатами корриды (их называли los aficionados) были Эрнест Хемингуэй, Жан Кокто, Мишель Турнье и Пабло Пикассо, изливавший свое восхищение на холсты уже в 1901 году. Арль он открыл в 1912-м, отправившись на поиски следов Ван Гога, которого считал величайшим художником эпохи. Однажды Пикассо попал на арлезианскую фиесту и, завороженный ее яркой стихийностью, стал приезжать каждый год, оставляя в городе немало следов. Рестораторы, владельцы кафе и баров с гордостью показывают рисунки на бумажных салфетках, которыми Пикассо расплачивался за пастис, за обеды и ужины с друзьями: нарисованных одним росчерком фантастических птиц, обнаженные фигуры, цветы и, конечно же, сцены корриды.
Популярность корриды значительно возросла в период между двумя мировыми войнами, а кульминации достигла в 50-60-е годы XX века. Тогда на аренах Испании и Прованса появились виртуозы мулеты и шпаги, великие матадоры, окруженные почетом и восхищением: Луис Мигель Домингин (муж знаменитой итальянской актрисы Лючии Бозе), Антонио Ордоньес (герой сборника рассказов Эрнеста Хемингуэя «Опасное лето»), Манолете (настоящее имя Мануэль Лауреано Родригес Санчес), Эль Кордобес (Мануэль Бенитес Перес).
Коррида всегда привлекала художников, писателей и поэтов. Бой быков рисовали Франсиско Гойя, Эдуард Мане, Гюстав Доре, Пьер Огюст Ренуар, Жоан Миро, Сальвадор Дали, Франсис Пикабиа и, конечно, самый горячий aficionado — Пабло Пикассо. Из писателей, кроме Эрнеста Хемингуэя, Мишеля Лейриса («Зеркало тавромахии»), Ортеги-и-Гассета («Охота и бой быков»), стоит назвать французского прозаика и драматурга Анри де Монтерлана, который сам был героем корриды — в 1925 году его ранил рогом бык; свои ощущения и наблюдения Монтерлан перенес на страницы романа «Бестиарии» (1926).
Винсента Ван Гога коррида не интересовала, однако трудно себе представить, чтобы, живя в Арле, он не участвовал — хотя бы как впечатлительный наблюдатель — в коллективном безумстве пасхальной фиесты, не видел самого неуправляемого ее спектакля — поединка человека с грозным зверем на желтом песке арены. И если видел, необычайное зрелище не могло пройти для него бесследно.
Предположим, что Ван Гог стал свидетелем сцены награждения матадора. По требованию взбудораженной публики победителю вручают ухо (иногда — два уха или же, как высочайшую награду, два уха и хвост) посрамленного противника, а матадор преподносит трофей даме сердца либо, если таковой нет поблизости, одной из сидящих на трибуне зрительниц. Невольно вспоминается, что за два дня до Рождества 1888 года, после возвращения из Монпелье и ссоры с Полем Гогеном, Винсент в приступе болезни отрезал себе ухо и, завернув в газету, преподнес его красивой проститутке.
Это событие описано в газете Forum républicain от 30 декабря 1888 года в разделе «Местные новости»:
В прошлое воскресенье, в половине двенадцатого ночи, художник по имени Винсент Ван Гог, родом из Голландии, явился в дом терпимости № 1, спросил некую Рашель и вручил ей свое отрезанное ухо.
Психиатры по сей день, анализируя символическое значение этого поступка, пытаются понять, есть ли тут какая-либо связь с корридой.
(Любопытная деталь: corpus delicti[223] — завернутое в газету ухо — мадам Виржини, хозяйка maison de tolérance n°1[224], сама отнесла в полицейский участок и вручила начальнику. Тот, растерявшись, отправил сверток в больницу доктору Рею, который положил ухо в банку со спиртом; спустя несколько недель дежурный санитар, наводя порядок, выбросил ухо художника в мусорный бак.
Героиня происшествия, красотка Рашель, требовавшая называть себя Габи, прекрасно помнила, как было дело, о чем охотно, в подробностях, рассказывала даже за несколько месяцев до кончины в 1952 году. Умерла она в Арле в возрасте восьмидесяти лет.)
Во Франции коррида появилась намного позже, чем в Испании, где она была известна уже в XI веке (в 1090 году в боях быков участвовал национальный герой Испании Эль Сид[225]). Впервые корриду провели в 1701 году в Байонне по случаю проезда через город Филиппа V, короля Испании, внука Людовика XIV.
В Арле состязания человека с быком стали устраивать только по окончании реставрационных работ в амфитеатре в 1825 году. Поначалу это были камаргские гонки — известное в Провансе с незапамятных времен соревнование в ловкости, когда на арене требовалось сорвать с рогов быка красную кокарду. Первая коррида в обновленном амфитеатре прошла в 1853 году. Сегодня это важнейшее событие пасхальной фиесты, неотъемлемый элемент провансальской народной культуры.
Пабло Пикассо. Picador. Рисунок тушью. 1957
Традиционная коррида, заканчивающаяся гибелью быка, — зрелище и обряд. Начинается она всегда в пять пополудни по сигналу председателя (президента) корриды — мэра или почетного гостя города, сидящего в разукрашенной ложе на затененной стороне арены (ложа называется sombra — тень). Под звуки «Арлезианки» или оркестровой версии арии тореадора из «Кармен» на арену выезжают верхом на лошадях распорядители — альгвасилы (полицейские в черной одежде времен Филиппа II), за которыми следуют матадоры в одинаковых, сверкающих блестками нарядах со своими командами (квадрильями); в состав квадрильи входят пикадоры, бандерильеро и многочисленные помощники: ассистенты (monosabios) в красных рубашках, чья задача — отвлекать быка от упавшего с лошади пикадора или (а такое случается очень часто) от раненного быком матадора; areneros, которые разравнивают изрытый копытами песок арены; mulilleros, которые с помощью нескольких мулов вытаскивают с арены тушу убитого быка. Все они приветствуют председателя и публику и отходят к барьеру. Два альгвасила, двигаясь навстречу друг другу, объезжают арену и встречаются под центральной ложей, где председатель вручает им (а чаще бросает сверху в шляпу) ключ от загона (toril).
Когда ворота загона открываются и на арену вбегает первый бык, публика встает и мужчины снимают шляпы, приветствуя «идущих на смерть».
Коррида состоит из трех этапов (шести поединков с участием трех матадоров). На последнем этапе, который называется «терция смерти», после эффектного показа обманных движений мулетой (faena de la muleta[226]), когда матадор старается подчинить себе быка, навязать ему свою волю, наступает «момент истины».
Пабло Пикассо. Banderillo. Рисунок тушью. 1957
Одним из самых популярных мотивов испанского барочного искусства был танец человека со скелетом — danse macabre, пляска смерти. Матадор на арене исполняет такой танец, каждая из фигур которого имеет свое название и свой символический смысл. Кульминационный момент — жертвоприношение. Матадор — верховный жрец — убивает быка одним ударом шпаги, направленным точно в определенное место размером с монету, между третьим и четвертым позвонками.
Пабло Пикассо. Matador. Рисунок тушью. 1957