Это было в 1919 году. А уже в 1920-м в отеле Le Grand Balcon поселилась почти вся команда Ассоциации линий Латекоэра: пилоты, механики, обслуживающий персонал. Были, конечно, и другие причины. Гостиница оказалась удобной и по тем временам недорогой: номер стоил четыре франка, еда — два с половиной; расположение — идеальное, в двух шагах от площади Капитоль, то есть в самом центре, да и сообщение с аэродромом Монтодран было прекрасное. Тогда почти до самых ворот аэродрома ходил трамвай номер сорок два, останавливавшийся на площади, прямо за углом. Несколько лет спустя, кажется, в 1930-м, «Аэропосталь» обзавелась собственным автобусом, про который Антуан де Сент-Экзюпери писал в «Планете людей»:
Полчаса спустя я уже сидел, оседлав чемоданчик, на блестящем мокром тротуаре и дожидался автобуса. <…> Наконец он вывернулся из-за угла, этот допотопный дребезжащий тарантас, и вслед за товарищами настал и мой черед по праву занять место на тесной скамье между невыспавшимся таможенником и двумя или тремя чиновниками. В автобусе пахло затхлой и пыльной канцелярией, старой конторой, где, как в болоте, увязает человеческая жизнь. Через каждые пятьсот метров автобус останавливался и подбирал еще одного письмоводителя, еще одного таможенника или инспектора. Вновь прибывший здоровался, сонные пассажиры бормотали в ответ что-то невнятное, он с грехом пополам втискивался между ними и тоже засыпал. Точно в каком-то унылом обозе, трясло их на неровной тулузской мостовой, и поначалу рейсовый пилот был неотличим от всех этих канцеляристов… Но мимо плыли уличные фонари, приближался аэродром — и старый тряский автобус становился всего лишь серым коконом, из которого человек выйдет преображенным. <…>
Старого автобуса давно уже нет, но он и сейчас жив в моей памяти, жесткий, холодный и неуютный.
Автобус Генеральной компании «Аэропосталь», курсирующий между площадью Капитоль и аэродромом Монтодран. 1930
Отношения у летчиков с хозяйками отеля сложились превосходные, обстановка была чуть ли не семейная. Сестры Люси и Анриетта Маркес и их подруга Ризетта, сами немногим старше своих постояльцев, старались как могли: опекали их, помогали в быту. Пришивали пуговицы, готовили tisane de tilleull (настой из цветков липы), кокетничали с Анри Гийоме, стучались в дверь ванной комнаты, если Антуан де Сент-Экзюпери вечером не спускался к ужину (все знали, что он частенько засыпает в ванне). Ласковые и снисходительные, они лишь в одном были неумолимы: женщины в мужские номера не допускались. Что нет, то нет! Jamais![272] Что это было — ханжество или банальная женская ревность — сказать трудно. Иногда по субботам постояльцы (заводилой обычно был Жан Мермоз) приглашали на танцы в салоне на первом этаже барышень, однако вход наверх — даже чтобы переодеться или поправить макияж — им был строго-настрого запрещен. Когда после долгого опасного полета — в Касабланку, Дакар или Сен-Луи-дю-Сенегал — летчики возвращались к себе (порой поздно ночью), сестры внимательно прислушивались, не стучат ли по ступенькам каблучки. А услышав, выбегали — иной раз в ночных сорочках и папильотках! — чтобы собственной грудью защитить подвергающуюся опасности добродетель. Обмануть бдительность сестер было нелегко, но молодость одолевает и не такие преграды. Девушек просто вносили наверх на закорках…
В Le Grand Balcon отражалась сложившаяся на аэродроме иерархия: самые старшие (по возрасту и рангу) пилоты жили на втором этаже, младшие пилоты, радиотелеграфисты и ассистенты — на третьем, наземный персонал занимал poulailler[273] на четвертом. Однако этот порядок не переносился на товарищеские отношения. Атмосфера была дружеская; встречи в вестибюле, беседы, общие завтраки перед отъездом в автобусе на аэродром, субботние танцы — все это сближало обитателей гостиницы; подобные отношения часто завязываются между пассажирами корабля во время долгих морских путешествий. Никому не мешали неразговорчивость Гийоме, аристократическая сдержанность Сент-Экзюпери, тонкий, подчас язвительный юмор Мермоза.
Конечно, совместное обитание сильных личностей, обладателей буйных темпераментов, представителей разных слоев общества — всегда дело нелегкое, а порой и невозможное. Но Le Grand Balcon был местом необыкновенным, как и те, кто там жил; все прибыли из разных уголков страны с одним желанием: пережить великое приключение. Одержимые одной страстью, эти люди создали сообщество, в котором характерологические и социальные барьеры не принималась в расчет. Главным были лояльность, взаимное доверие, готовность прийти на помощь, проверявшиеся в труднейших жизненных ситуациях, а также профессионализм, который нередко становился решающим фактором для сохранения жизни летчика; недокрученная на пол-оборота гайка крепления шасси, неточно отрегулированный клапан масляного насоса, не услышанное из-за шума и треска в наушниках сообщение о надвигающейся грозе… Если в жизни гостиничного сообщества и возникала напряженность, то чаще всего, когда кто-нибудь не возвращался вовремя на базу или когда кому-то приходилось стартовать с почтой в то время, как радио предвещало ураган в Пиренеях, туман над Средиземным морем либо песчаную бурю на аэродроме в Кап-Джуби.
Самолеты в ту пору представляли собой конструкции из дерева, жести, брезента и проволоки, с открытой кабиной для пилота и радиотелеграфиста, без приборов пространственной ориентации: были снабжены указателем скорости, компасом и гирокомпасом, но не имели искусственного авиагоризонта и радио, а потому были слепы и глухи ночью, во время грозы, среди туч. Те, кто летал на таких машинах, должны были обладать недюжинной силой характера, быть готовыми к сверхчеловеческим усилиям во имя сохранения чести и верности, как это понимали Джозеф Конрад, Андре Мальро или Альбер Камю. Самолеты, терзаемые ледяным ветром над вершинами Пиренеев или водами южной Атлантики, ослепляемые молниями в клубах черных туч над снегами Кордильер, беззащитные в столкновениях со стихией, иногда безвольные и хрупкие, словно семена одуванчика, были больше, чем обыкновенными машинами, — они становились орудием в единоборстве с судьбой, будто бросая вызов богам.
Мир, который видишь с высоты, — это другой мир, как другим становится человек, глядящий на мир с высоты. Смотреть с высоты — привилегия бессмертных. Это действует как наркотик. Немного перефразируя максиму древних мореплавателей, противостоявших стихиям в теснинах Понта или у подножия Геркулесовых столбов, можно сказать: Volare necesse est, vivere non est necesse[274].
Люди эти жили будто в лихорадке. Казалось, они спешили наверстать упущенное в минувшие века, испытать (пускай даже сложив голову) приключение, о котором грезили столько мыслителей и ученых, столько фантастов и поэтов: наяву преодолеть силу земного притяжения, оторваться от поверхности планеты, не оставлять следов, хоть на минуту убежать от собственной тени.
На аэродром Монтодран сегодня едешь в удобном кондиционированном автобусе номер 48 (сеть скоростного транспорта Tisséo). За панорамными окнами проплывают площади, улицы, мосты Тулузы, воспетого трубадурами ville rose[275] — состоятельного, многолюдного, полного памятников старины города с трагической историей. Несмотря на ранний час и холодную мартовскую погоду, на тротуарах, на террасах кафе полно народу: в основном это весело болтающая молодежь. Когда начинаются окраины, картина меняется: на улицах все чаще можно увидеть прилавки с зеленью, тележки-плитки, на которых выпекают galettes из гречневой муки, окутанные синеватым дымком вертелы с шашлыками; улицы грязные, но есть в них какая-то тревожная красота. На тротуарах преобладают чернокожие пришельцы из Сенегала, Гвинеи, Мали, с Мадагаскара и Мартиники, смуглые иммигранты из стран Магриба — Марокко, Алжира и Туниса. Мужчины в джеллабах, красивые черноглазые женщины в длинных цветных платьях, украшенных ожерельями из кожаных бусинок и золотых монеток, — надменные и гордые, как царица Савская.
Монтодран, вернее, его часть с единственной сохранившейся взлетной полосой находится в юго-восточной части города. Уже с середины прошлого века аэродром постепенно терял значение. До 1970 года его арендовал авиазавод «Бреге» для испытания новых конструкций и учебных полетов, а потом он перешел во владение спортивных аэроклубов, но зеленая незастроенная территория в двух шагах от центра была лакомым куском для крупных строительных корпораций. В бизнесе нет ни жалости, ни сантиментов. Большой аэропорт Тулуза-Бланьяк полностью удовлетворял потребности города. Аргументы о необходимости сохранить последние следы великого приключения команды «Аэропостали» оказались неубедительны. Приговор был вынесен.
Окончательно аэродром закрыли 1 января 2004 года. Несколькими месяцами ранее, 1 мая 2003 года, в столетнюю годовщину Жана Мермоза, произошла трогательная церемония: от отеля Le Grand Balcon к Монтодрану отправился исторический автобус 1930 года. По дороге пассажиры автобуса — ветераны «Аэропостали» и, разумеется, владельцы отеля, супруги Брусс, — возложили цветы на могилу Дидье Даро. С полосы, откуда стартовали самолеты «Аэропостали», в последний раз поднялся в воздух Latéoctère 28, названный Spirit of Montaudran 2[276], с письмами от детей Тулузы детям Дакара. Полет стал символическим повторением первого беспосадочного перелета Монтодран — Дакар 1928 года на самолете Spirit of Montaudran 1, пилотируемом Жаном Мермозом.
1 января 2004 года на летное поле выехали бульдозеры местных строительных фирм, распугивая галок, давно свивших гнезда на окрестных деревьях. Люди в желтых куртках и стальных касках приступили к демонтажу ангаров и еще сохранившихся на аэродроме объектов.