отрезаны. Это прежде всего матерые уголовники. На каждого такого агента заведено особое досье. Их содержание вам теперь известно.
– Что вы можете сказать о способах добывания внутренней информации?
– Способы просты – подпаивание, сообщения «ночной подруги», слежка и подслушивание, «задушевная» беседа, затеянная провокатором…
Никому в «осином гнезде» нет доверия. Даже место приземления после прыжка с самолета диверсантам сообщают только перед самым вылетом. Под угрозой жестокой расправы им запрещают называть друг другу свою настоящую фамилию, довоенное место жительства, имена и фамилии проживающих в советском тылу родственников. Почему? Случись, кто-то из переброшенных в тыл будет захвачен советской контрразведкой или явится с повинной, он, даже если захочет, не сможет выдать никого из своих сообщников.
– Как влияют эти меры на действия и настроение Обитателей школы?
Оказывается, даже от него, заместителя начальника Школы, скрывают результаты «работы» и эффективность действий засланных в наш тыл шпионов и диверсантов. Это – тайная тайных. Но Гурьянов рассказал о случае, который отчасти дал ответ и на этот вопрос.
Недавно обучавшиеся в школе Савин, Горшенин и Петренко (это, понятно, их псевдонимы) объединились в подпольную группу и решили внезапно перерезать телефонный кабель, соединявший Печки с Псковом, перебить преподавателей, обезвредить охрану, а затем по льду Псковского озера перейти к партизанам,
Попытка смельчаков, как и следовало ожидать, Окончилась трагически. Об их намерении донесли внутренние агенты. Всех троих вывезли на окраину Пскова и после недолгих допросов расстреляли. Семнадцать других курсантов, заподозренных в сочувствии к казненным, бросили за колючую проволоку в концлагерь. Допрос подходит к концу. Предъявляю допрашиваемому коричневого цвета папку с непонятными для нас описями. Она хранилась в квартире Гурьянова на самом дне железного ящика. Увидев папку, он, не ожидая вопроса, отвечает:
– Записи относятся к человеку, который примерно полтора месяца тому назад приезжал в разведшколу. Судя по всему, это был важный гость. Русский он или немец – сказать затрудняюсь. Одинаково хорошо изъяснялся на обоих языках. Жил в одном доме с Хорватом, ни в какую курсантскую группу его не зачисляли. Он посещал занятия по своему выбору, фамилии не называл.
Важный таинственный гость, – переспрашиваю я, – где же он теперь?
В Печках его сейчас нет. Исчез из школы так же внезапно, как и появился. Хорват о нем не обмолвился ни словом.
Может быть, Гурьянов темнил, а может, действительно не знал, что за гость жил в Печках, но я понимал, что даже эта скудная информация может пригодиться Центру. И я тут же передал еще одну шифровку, которая, как потом оказалось, сослужила важную службу нашим контрразведчикам.
Прошу извинения у читателей, но сейчас мне просто необходимо прервать основную нить рассказа, чтобы обратиться к событиям, о которых я узнал уже много лет спустя после войны.
А пока приведу две радиограммы.
«Центр Пяткину. Гурьянова – Лашкова направить в Ленинград со всеми документами в сопровождении опытного работника».
«Пяткин Центру. В 22.00 самолетом номер 17 отправлены Гурьянов – Лашков, все следственные материалы и документы».
Штурмбанфюрер СС Краузе (тот самый, что в свое время возглавлял абвершколу в деревне Печки) еще и еще раз перелистывал страницы довольно пухлого досье. Он был далеко не новичок в шпионском деле, я через его руки за время службы в военной разведке рейха прошло немало подобных жизнеописаний. Подобных, но не таких.
Краузе вспомнил, как, отдавая ему для прочтения этот документ, генерал СС из главного управления имперской безопасности (РСХА) внушительно подчеркнул:
«Я хочу, чтобы вы твердо уяснили: человеку, шефом которого вы назначены, предстоит совершить акцию, какую до него еще никому из наших агентов совершать не приходилось. И его досье вам надлежит изучить до последней буковки, не прочитать, а именно изучить».
Фамилия упомянутого суперагента немецкой разведки была Политов. Скорей всего, это был псевдоним. И Краузе, выполняя приказ с особой педантичностью, вскоре знал послужной список своего подопечного почти наизусть. Вот его основные вехи.
Крупное уголовное преступление, совершенное до войны. Переход в мае 1942 года на сторону немецкой армии и выдача важных сведений военного и политического характера. Полный курс обучения в специальной разведшколе на территории Австрии. В заявлении на имя шефа гестапо Политов писал: «Клянусь верой и правдой служить немецкому командованию…»
В досье, которое снова и снова перечитывал Краузе, перечислялись и качества агента. Те, кто их определил, прежде всего указали на его главные черты: ненависть к советскому строю, боязнь наказания за преступление перед своей страной, готовность служить рейху, а также находчивость, умение быстро ориентироваться в сложной обстановке, смелость и хладнокровие. Не позабыли учителя Политова внести в досье я такие качества, как алчность, карьеризм, полная беспринципность.
«Неплохо, очень неплохо», – резюмировал Краузе изучив папку от корки до корки. Эти записи теперь были дополнены личными впечатлениями: более месяца Краузе почти ежедневно общался с Политовым. Ему было поручено не только изучить характер своего подшефного, но и наставлять его, всесторонне и скрупулезно готовя его к осуществлению акции, замысел которой родился в недрах главного управления имперской безопасности.
Под опекой штурмбанфюрера Политов оказался в Пскове. Там он шлифовал свои диверсионные способности в особой команде «Цеппелина». Этот шпионско-диверсионный центр называли «унтермен „Цеппелин”» то есть «предприятие „Цеппелин”». Это и вправду была фабрика со множеством «цехов» различного профиля, где готовились из матерых уголовников и изменников Родины разведывательные, пропагандистские, повстанческие и диверсионные группы, на которые возлагались политическая разведка и «ножевые удары» по важным объектам и коммуникациям советского тыла. Один из таких филиалов находился в деревне Печки.
На повышенных оборотах «унтермен „Цеппелин”» заработало после того, как гитлеровской военной машине был нанесен сокрушительный удар на Курской дуге. В ту пору и начала готовиться акция, о которой даже b кабинетах высших чинов РСХА знали лишь несколько избранных: было задумано уничтожение высшего руководства Ставки Верховного Главнокомандования Красной Армии.
Краузе поручили «пропустить» Политова через весь цикл диверсионных наук, начиная со стрельбы из личного оружия и кончая обращением с быстродействующими ядами и ведением тайнописи.
Штурмбанфюрер должен был также выполните деликатную миссию, можно сказать, интимного характера – подобрать своему подопечному жену, которая не только бы облагораживала террориста, но и являлась ему верной помощницей в предстоящем деле. Его выбор пал на фрейлен Шилову, давнего агента гестапо.
В то время как Краузе в Пскове старался изо всех сил наилучшим образом натаскать своего подшефного, в Берлине для него готовили новейшую диверсионную технику. В его личный арсенал входили, в частности, новейший бесшумный пистолет, заряженный ракетой, специальная радиоаппаратура, установленная на мощном мотоцикле. Над каждой деталью этого секретного оружия трудились инженеры высшей квалификации.
И вдруг Политова в самый разгар подготовки в сопровождении офицера абвера срочно отправили из Пскова в Ригу, а его шефа штурмбанфюрера Краузе вызвали в Берлин, в главное управление имперской безопасности. В Псков он больше не вернулся.
Что же заставило гитлеровскую разведку круто изменить так тщательно продуманный план, свернуть подготовку Политова в Пскове? Ответ на этот вопрос следует искать в событиях, случившихся в те дни на берегу Псковского озера.
Достаточно сравнить две даты: 1 января в Печках были взяты Гурьянов – Лашков и секретный архив школы, а 10 января Политова увезли в Ригу, на время прервав заключительный этап его подготовки. У фашистов были все основания предполагать, что попавшие в руки советских контрразведчиков документы могут вывести их на след столь тщательно законспирированного диверсанта. Однако сроки выполнения этой зловещей диверсии были уже утверждены на самом высоком уровне, и поэтому лихорадочная подготовка Политова продолжалась и в Риге.
В назначенный час «икс» диверсант особого назначения отправился в советский тыл, не подозревая, что о уже на мушке у нашей контрразведки. Он был схвачен и обезврежен еще на дальних подступах к Москве.
А теперь вернемся к главной теме повествования.
Он в глубоком загуле. Пьет и гуляет не переставая уже вторую неделю, благо денег много. Еще бы, за «работу» ему уплатили сорок тысяч рублей! Но тают на глазах денежки, много уже успел промотать.
Кутить Ларин начал сразу после того, как возвратился в Псков из советского тыла, где выполнял задание фашистской разведки. Пытался в пьяном угаре от решиться от воспоминаний, да не удавалось. Страх перед будущим тисками сдавливал сердце.
Последний стакан со шнапсом выпил залпом, поставил посудину вверх донышком, прихлопнул рукой: «Все, гульба кончена, завтра на свидание к обер-лейтенанту». Встреча, как и до этого, ночью, на конспиративной квартире где-то у черта на куличках.
К шефу он вошел в точно назначенное время – знал: немец любит пунктуальность. Перед этим постарался привести в относительный порядок свой изрядно поношенный костюм, начистил сапоги. А лицо не почистишь, оно так и осталось опухшим. Обер-лейтенант, взглянув на своего агента, воскликнул:
– Ты очень карашо погулял, да? Как это по-русски – до упаду?
Ларин подобострастно заулыбался, смолчал, ожидая, когда шеф заговорит о деле, ради которого он его вызвал. И конечно, сделает это, как всегда, на чистом русском языке. Словно угадав его мысль, немец четко и деловито произнес: