А теперь вернемся в весну сорок третьего года. Один за другим следовали мощные удары Красной Армии и v нас настроение было боевое, приподнятое. Бригада вела активные действия. Доставалось от нее гитлеровцам. А я, чем бы ни занимался, мыслями возвращался вновь и вновь к этому осиному гнезду – абверовской школе в Печках. Не мог спокойно думать о том, что у нас под боком готовят лазутчиков, которые как змеи расползаются в разные стороны. Любой из них, окажись он в нашем тылу, мог столько напоганить!..
Как обезвредить шпионское логово? Неотступно думал об этом. И все чаще приходил на память случай с доктором Знаменским, как мы его «выкрали» у фашистов. А что, если?..
Мне пришла в голову дерзкая идея – проникнуть в шпионское логово и захватить начальника абвершколы. Поначалу отбросил эту мысль, как абсолютно нереальную. Куда легче, казалось бы, двинуть по ней партизанским кулаком – поджечь, взорвать, уничтожить одним налетом. Но Центр, я в этом не сомневался, не дал бы нам добро на такую операцию: риск был огромен, а шанс на успех минимальный.
Здесь надо было действовать не оружием и задачу ставить шире: обезвредить абвершколу. Как говорится, v разведчика око видит далеко, а ум – еще дальше. Смекалкой, хитростью. Вот какое оружие мыслил я пустить в ход: внедрить туда своего человека!
И я начал присматриваться к нашим парням, умелых, решительных, горячих было много. А мне нужен был спокойный, расчетливый, с железной выдержкой. Высмотрел такого.
Олег Ягодкин. Отважный и хладнокровный, энергичный и сдержанный. Толковый и неболтливый. Сначала в бою он мне понравился, а потом пригляделся к нему повнимательней и увидел, что умеет он дело делать, но в то же время как бы в тени остается. Очень важное качество для разведчика.
И начал я с Олегом подготовительный курс. Нет, до дела было еще далеко. Хотел сначала проверить сможет ли он, оказавшись в этом гадючнике, ничем себя выдать, сойти за такого же.
Помучил я его, беднягу. Он то привык в боевой цепи, с автоматом. А тут я с ним целыми днями всякие непонятные разговоры веду, память проверяю, сметку, запутываю безбожно. А он ничего, освоился. Крепко на ногах стоит парень. Десять дней не выходил он из избы, где особый отдел помещался. Только в темноте по вечерам выпускал я его покурить. В конце концов пришел к выводу: годится! Назначил на завтра главный разговор о задании, какое его ждет.
Но тут мой ординарец Петя Иванов спутал все карты.
Батя, – обратился он ко мне шепотком, – а знаешь, Олег то нам не подойдет.
– То есть как это не подойдет? Почему?
А хочешь, я расскажу, о чем вы тут с ним целыми днями толкуете? Под дверями не стою, а все знаю…
Любил я своего ординарца. Не зря в отряде шутили, что Петька узнает о событиях еще до того, как они случились, так работал его «телеграф». И обликом, поведением своим, сам того не замечая, очень напоминал он мне чапаевского Петьку, которого еще мальчишкой узнал по знаменитому фильму. Но на этот раз, решил я Петька явно зарвался, встрял не в свои дела.
Каждый сверчок знай свой шесток, – сердито сказал я ему.
Не сердись, батя. Олег все ваши разговоры во сне по второму разу проговаривает. Выкладывает, как попу на исповеди…
Петру я доверял, как самому себе. Хоть он и не считался оперативным работником, но мы от него ничего не скрывали. Знали, что он кремневый человек, а дела и заботы наши ему близки. Выдастся свободная минута помогает шифровальщику, радиоаппаратуру отлаживает. Руки у него что надо.
Ягодкин тоже был отличным парнем. Жаль, для задания не сгодился.
Шли тяжелые, кровавые бои. Но много сил отнимала у нас и невидимая борьба, скрытая схватка. Гитлеровцы засылали к нам свою агентуру, и особый отдел должен был ее разоблачать и обезвреживать. А как быть, когда в отряд вливается сразу сто человек? Причем известно что все они – из власовцев.
Трудную работу задал нам бывший лейтенант Красной Армии Александр Лазарев. Подобного случая у нас еще не было. Отчаянный парень, если смог столько людей за собой повести. Как-никак целая рота. И решил я начать проверку с него самого.
Торопить события не стал, подождал, когда сам придет.
– Батя, к тебе гость.
Я сразу понял, о ком говорит Петя Иванов.
– Пусть войдет.
– Входи, красавец, не робей, вода все смоет! – позвал ординарец Лазарева.
Кто знал Петра – насмешника и балагура, тот обычно не обращал внимания на его шуточки. Но на этот раз осечка у него получилась.
– А ты не паясничай, парень, – спокойно парировал Лазарев. – Мы с тобой из одного кисета не курили.
Слышу, Петр невнятное что-то пробормотал в ответ и открыл дверь.
Среднего роста, плотный, крутоплечий, полинялая гимнастерка аккуратно заправлена под ремень. Ладный какой!.. Я невольно перевел взгляд на своего ординарца и подумал: вот поцапались, а как похожи. Оба русоволосые, сероглазые и, наверное, однолетки.
Лейтенант стоял перед лейтенантом. Но между нами была пропасть, которая заключалась в коротком слове «бывший»: у него за плечами был плен.
С юных лет пошел я по стопам отца, который работал механиком у нас в Бежецке на льнообрабатывающем заводе. Потом и сам там слесарил. Думал, стану мастеровым. В ремесленном в комсомол вступил. Потом попал на знаменитую Кузнецовскую мануфактуру, которая к тому времени уже называлась фарфоро-фаянсовым заводом имени Коминтерна. В армии получил два кубаря – был старшим механиком-водителем танка Т-26. С тридцать восьмого – чекист, закончил школу НКВД.
И с первых же шагов я глубоко осознал, что моя работа – это людские судьбы. Ошибок в ней быть не должно. Вот сейчас передо мной была еще одна судьба.
Не спешил начинать беседу с Лазаревым. Всматривался в его лицо, глаза – открытые, смелые. И все больше проникался симпатией к этому человеку, хотя симпатия авансом, по-моему, дело рискованное, но для нас интуиция – инструмент не последний, и часто она меня выручала. Мой первый наставник, старый чекист Федор Михайлович Иванов, любил повторять: «Человек подобен драгоценному камню, но, к сожалению, попадаются в нем трещинки, которые простым глазом не разглядишь. Здесь ювелирное мастерство нужно. Так что смотри и смотри, чтобы не прозевать».
Я видел, что пауза далась Лазареву нелегко
– Садитесь.
И первый вопрос:
– С оружием к нам пришли?
– Да.
…Этот допрос продолжался около двух часов. Впрочем, допросом вряд ли можно назвать нашу беседу. Когда за Лазаревым закрылась дверь, я сказал себе: это наш человек. Но выработанная с годами привычка заставляла меня снова и снова перебрать все подробности нашего разговора.
Год рождения двадцать третий. Мобилизован по первому набору, в восемнадцать лет. Пошел на фронт можно сказать, мальчишкой, а теперь повзрослел и за спиной два года плена.
Родом из Горьковской области. Похоже, так и есть: немного окает. Говорит, что родился в деревне Лапше. Адрес можно проверить через Центр, область то не оккупирована.
Успел окончить ремесленное училище. Руки крепкие рабочие. А что он умеет, это мы и здесь проверим.
Лейтенант командовал ротой, в сорок первом, раненный под Ельней попал в плен. Ну, это пока придется принять на веру. Как, впрочем, и то, что не клюнул на агитацию власовцев – не пошел служить в сформированную генералом-предателем «Русскую освободительную армию» Сам, видать, оказался неплохим агитатором если сотню военнопленных в отряд привел. Не с пустыми руками пришли – воевать против фашистов ХОТЯТ.
И все-таки целых два года – у них. Сколько людей ломалось, не выдержав страха, побоев, голода и холода! Кое-кого брали посулами, сытой жизнью. Были и честолюбцы, а кто-то хотел с Советской властью счеты свести. К предательству идут разными путями…
Да нет, этот парень не из таких. Я вспомнил взгляд Лазарева – взгляд человека, которому и стыдно и больно за то, что все так случилось помимо его воли. И было видно, что он готов на все, чтобы вернуть доверие к себе. Что ж, такой шанс в отряде он получит не раз.
Летом сорок третьего партизанская война бушевала в немецких тылах, не давая врагу покоя ни днем ни ночью. Союзники не спешили открывать второй фронт, и мы считали себя вторым фронтом. Об ударах народных мстителей нередко сообщалось даже в сводках Совинформбюро. Много было боевых дел и у нашей бригады. Нарушали вражеские коммуникации, громили немецкие гарнизоны, пускали под откос поезда оккупантов с боевой техникой и живой силой.
Особенно тяжелыми были бои с карателями, которые пытались загнать нас в глубь лесов, в болота. В сорок первом они твердили об уничтожении партизан, теперь задача была скромнее – сбить нашу активность.
В этих боях Лазарев и сдал свой первый экзамен. Дрался он хладнокровно, мужественно, с выдержкой. У нас он был вначале рядовым, потом командиром отделения. И все время угадывалась в его поведении жилка настоящего бойца, на него равнялись другие. Отличился в первом же бою, заменив раненого пулеметчи ка. Послали в разведку – принес не только ценные данные, но и трофейное оружие. К тому же и сапером оказался хорошим – группой подрывников ходил минировать железнодорожное полотно.
А как-то вечером услышал я, как Саша поет и сам себе на балалайке подыгрывает:
Когда Волга разольется,
Трудно Волгу переплыть…
Собрались вокруг него ребята, один то просит сыграть, другой это. Ну целый концерт по заявкам получился. Постоял я, послушал. Поет человек. Значит, душа оттаяла.
Прошло несколько дней. Как раз помню, почту нам сбросили. Получил я от жены письмо из Саратовской области – туда ее эвакуировали с сыновьями. Разворачиваю треугольник, а тут Лазарев ко мне подходит:
– А мне домой можно написать?
– Конечно. Пиши, а то мать, наверно, все глаза выплакала.
Вспомнилось, как он говорил о вей, о сестре и братишке, об отце, ушедшем на фронт.