И вот ведь как бывает: письмо, которое Александр написал после нашего разговора, попало ко мне в руки сорок лет спустя. Но об этом позже.
Все сто человек, пришедших в отряд с Лазаревым, побывали в особом отделе. Многим из них в жизни крепко досталось. Всех их волновало одно; груз пережитого в плену, жгучее желание вернуть доверие Родины. Большинство воевало потом достойно некоторые сложили голову на псковской земле.
Лазарев выделялся из этих ста. Пожалуй, и во всей нашей бригаде стал он вскоре человеком приметным, а ведь у нас две с половиной тысячи бойцов было. По-разному могла бы сложиться его партизанская судьба. Уж по крайней мере командиром отряда вполне мог бы он стать.
Но в своих планах я все чаще примерял Лазарева к другой роли. Не оставляла меня та задумка, на которой случилась осечка с Ягодкиным. Не попробовать ли Сашу? Нет, рановато. Еще с месяц приглядывался к нему.
Большая земля подтвердила: Лазарев А. И., 1923 года, уроженец деревни Лапша Шаткинского района Горьковской области. Вскоре узнал я, что он получил письмо из родных мест. И состоялся у нас с Лазаревым еще один большой разговор. Но теперь уже не разделяла нас стена недоверия. Только надо было убедиться, сможет ли он заменить Ягодкина.
Повел я его по своему кругу. Память… Острота реакции… Сметка… Точность… Все в лучшем виде. Немного горяч, но это дело поправимое. И вдруг неожиданность, и какая! Оказывается, знает немецкий. Освоил самостоятельно, а практику в лагере прошел. И как я его об этом раньше не спросил! Вот уж поистине у разведчика «лишних» вопросов не бывает.
Оставалось последнее – выяснить, нет ли у него «ягодкиной болезни», как я в шутку окрестил ночные речи Олега. Как и тогда, выручил ординарец. К этому времени они с Лазаревым уже были в дружбе.
Утренний доклад Петра был краток:
– Спит как убитый.
С того дня Лазарев исчез из бригады. Исчез для всех, кроме двух-трех человек, посвященных в мой план. Версия была уже продумана мной до мельчайших деталей, оставалось «примерить» ее на Александра. В сущности, это была его собственная жизнь, только вывернутая наизнанку, в сторону подлости и падения.
Все было так, как до того момента, когда ему удалось бежать из немецкой ремонтно-восстановительной роты, чинившей железнодорожное полотно на перегоне Псков – Порхов. А дальше шло так. Отощавший штрафник, нагрубивший охраннику и чуть было не поплатившийся за это жизнью, забился на дальний хутор, найдя приют у солдатской вдовы. Оказавшись меж двух огней, он больше всего боялся прихода Красной армии: работу на немцев ему бы не простили. Побаивался он и того, что его могут выдать местные. Откуда вдруг такой орел взялся? И он перебирается на другой хутор, рядом с Печками, где устраивается работником к богатому эстонцу…
«Вдовица» была хозяйкой явочной партизанской квартиры, а местный староста – своим, надежным человеком. Он должен снабдить Лазарева справкой удостоверяющей, что такой-то действительно жил здесь, работал, лоялен к новой власти. Александр Иванович на несколько недель отправился на ту дальнюю базу, чтобы сменить автомат на косу и вилы. Ему нужно было примелькаться в тех местах на случай если немцы начнут наводить о нем справки.
Все последующее зависело от него самого. Но главное задание Лазарев узнал от меня, уже вернувшись с хутора. За это время в соответствии с моей инструкцией кое-что существенно изменилось в его облике Появилась прическа с аккуратным пробором, бакенбарды и усики словно с карточки начала века. Да и сам он окреп, посолиднел. Уже не доходяга из лагеря а исправный с виду, которого любой возьмет на подсобку. Весь крестьянский труд он знал. И полицейский мундир такому молодцу был бы, как говорится, к лицу. Неужели не клюнут на такую приманку? Должны клюнуть: все хуже и хуже у них с полицейским резервом. Крепко сократили мы за последнее время их штат.
Шифры, явки, пароли – все это Лазарев усвоил очень быстро. Временами я просто поражался. Одно слово – прирожденный разведчик. Подобрал ему соответствующую экипировку, кажется, все продумал предусмотрел. Из партизанского «банка» выделил деньжонок – в немецких марках и наших рублях, которые тоже имели хождение на оккупированной территории.
До расставания оставался день, когда я поставил Александру боевую задачу. Столько уж лет прошло, сейчас готов повторить ее почти слово в слово.
– Слушай, Александр Иванович, и крепко запоминай – сказал ему. – Поедешь в Псков. В город войдешь через южный КПП, а дальше, прежде чем на вокзал проверишь, нет ли хвоста. Маршрут мы с тобой обговорили. Из поезда выйдешь на первой станции после Печор. Там, в Эстонии, зарегистрируешься как эвакуированный. Дальше – на хутор, поближе к Печкам. Наймешься там работником и из кожи вон но зарекомендуй себя с самой лучшей стороны. Постарайся старосте понравиться, с полицаями подружись. Твоя главная задача – поступить к ним на службу, а затем проникнуть в охрану гарнизона В Печках. Дальше – выявишь командный состав разведшколы, «учишь режим охраны начальства, подходы к жилым расположение постов. И последнее: мы должны знать пароль на каждый день при входе в расположение гарнизона и при выходе из него. Вот на первый случаи и все.
Лазарев четко повторил задачу, словно уже совершил этот невероятно сложный, рискованнейший путь. Еще раз обстоятельно прошлись мы с ним по карте, развернули схему Пскова.
– Ну, а дальше что? – удивился Лазарев, – Ведь будто все на полуслове оборвалось.
– А дальше… жди указаний. Все – через тайник.
Помолчали. Не хотелось говорить громких слов. Я вглядывался в лицо своего собеседника и пытался угадать, о чем он думает, понимает ли, что все наше дело на грани смертельного риска. Самого главного ему пока не имел права сообщить.
Он же, будто угадав мое состояние, вдруг совсем по-детски улыбнулся и как-то очень просто сказал!
Не волнуйся, батя, все будет хорошо.
Вышли затемно. Но светает в августе быстро, и пока шли к опушке, заголубела вода в небольшом озерце берегом которого он уходил. Обильная роса обещала хороший день. Совсем по-мирному подавали голоса птицы, и из ближней деревни, словно откликаясь на них, прокричал чудом уцелевший петух.
Молча пожали друг другу руки, и через минуту фигура Лазарева растаяла в тумане. Он уходил на боевое задание без оружия.
И потянулись дни. Дел и забот было хоть отбавляй, а мысль не отпускала: как там, что там, все ли в норме?
Кажется, прошла целая вечность, прежде чем связная положила мне на стол накрученную на спичку тоненькую полоску бумаги. Это была первая весточка от Лазарева: «Намеченной цели достиг, задание выполнено полностью, прилагаю схему постов «Ш», а также фамилии их установочные данные. Жду указаний на дальнейшие действия».
«Ваше задание выполнено полностью…» Так космонавты сейчас докладывают о своем полете.
Сколько событий, лиц, встреч начисто стерло время, а вот Александра и спустя четыре десятилетия отчетливо вижу. И останься он жив, просто не представляю, как бы изменили его годы. У меня сейчас сын гораздо старше его. Да что там сын, внук к его годам подбирается. Летит время!
Началось с анкеты, а перешло в полное доверие, в сердечную близость. Нельзя было не полюбить этого человека, который в каждом деле, наверное, добился бы большого. Вижу его и мастеровым, и учителем, и музыкантом. А разведчиком он оказался просто отличным!
Кажется, так много общались, ночи напролет проводили вместе. Но говорили все больше «по делу». А се час ничего бы не пожалел, чтобы с ним запросто вечерок потолковать «за жизнь». Когда волосы то отросли, откинет, бывало, русую прядь, широко, белозубо улыбнется – заглядишься.
И вот спустя много лет после войны снова затосковал я по Лазареву. Вроде бы почти все о нем разузнал, а стану рассказывать (часто приходится выступать перед молодежью) – портрет какой-то суховатый получается. Так обидно!
Решил я написать в мало кому известные Шатки. Впрочем, сейчас этот рабочий поселок, можно сказать, вошел в историю. В сорок втором году туда были эвакуированы маленькие ленинградцы, пережившие ужасы фашистской блокады. Среди них и пионерка Таня Савичева, чей блокадный дневник стал реликвией военных лет. На его крохотных страничках – трагическая история гибели целой ленинградской семьи. Таня была так истощена, что врачи не смогли спасти ее. Девочку похоронили в Шатках, и не вянут цветы на могиле школьницы с Васильевского острова. А Саша Лазарев спит вечным сном в братской партизанской могиле.
Как же я обрадовался, когда довольно скоро получил весточку от его родных. Это было письмо от сестры Александра – Валентины Ивановны Лазаревой Макаровой. Вот что она написала:
«Прошло так много времени, да и маме пришлось переезжать из одного дома в другой, а при переезде столько всего теряется. Многое приходится при этом сжечь или просто бросить… Единственный документ который сохранился, это пропуск на завод в городе Горьком, где Саша служил в должности бойца с 19 июля 1940 года, и две его фотокарточки. Я их вам вышлю.
Что еще написать? Начну с наших родителей. Отец, Лазарев Иван Николаевич, родился в селе Лапша Горьковской области, принимал участие в первой империалистической и гражданской войнах, а потом и в Великой Отечественной. Он – водолаз. Вернулся домой в конце 1944 года инвалидом, а умер пять лет спустя Мать – Лазарева Анна Михайловна, 1909 года, родилась в селе Б. Майдан Шатковского района Горьковской области, работала в колхозе, сейчас домохозяйка.
Мама вспоминает, что Саша рос очень шустрым и смелым пареньком, много было жалоб на его озорство. Смелый был до невозможности. Однажды нас обокрали, так он еще небольшой был – разбил оконное, стекло и влез в квартиру, потому что в дом все боялись входить…
Были у него друзья, особенно он дружил с семьей Рубцовых, целыми днями у них пропадал. Любил играть на гитаре, балалайке и припевать при этом. После окончания школы Александр уехал в Горький там работал на заводе в военизированной охране в должности бойца. Оттуда его и взяли в армию в 1941 году. Писем от него было немного, одно, которое хранилось у нас, я вам посылаю. Вот, пожалуй, и все, что я могла бы вам сообщить о брате. О себе писать много не буду. Я родилась в 1929 году, с 1944 года работаю бухгалтером, собираюсь на пенсию. Брат Николай (он на два года младше меня) живет с семьей в Чебоксарах. Мамы в настоящее время дома нет, она уехала на Украину к своей сестре.