До свидания. С большим приветом В. И. Лазарева – Макарова»,
Руку Саши я лишь по запискам-шифровкам знал. Две-три строчки мельчайшим почерком – вот и все. Прочел – и сразу в огонь. А теперь передо мной лежал такой знакомый по военным годам треугольничек!
В письме Саша был краток, будто донесение составлял.
«Привет от вашего сына Лазарева Александра Ивановича!
Добрый день! Здравствуйте, уважаемая мама, брат Коля и сестренка Валя и если дома, то Маруся и Ваня! Сердечный привет и много всего наилучшего в вашей жизни. Во-первых, я спешу вам сообщить, что жив и здоров, нахожусь в партизанском отряде, бьем врага везде, где он только появится. Скоро разобьем эти черные полчища фашистов и тогда вернемся на родину с победой. Долго вы от меня ничего не слышали и, наверное, уже не считаете живым. Но я бью врага в тылу у немцев.
До свидания, писать больше нечего. Жду ответа. Об одном я хочу вас просить, чтобы вы, как только получите мое письмо, то обязательно сразу написали бы мне. Мой адрес: полевая почта 63533, лит. д. з., Лазареву А. И.»
Не было в войну цены этим треугольникам. Вот и этот листок успокоил материнское сердце. Надолго ли? Каждый день для солдата мог быть последним… Это письмо он написал, собираясь в Печки.
Пусть этот рассказ об Александре Ивановиче дополнят боевые друзья. Каждому из них запомнились в нем какие-то свои черточки.
Мой помощник по оперативной работе Егор Васильевич Васильев, живущий сейчас в Гатчине, отметил, что у Лазарева голос грубоватый, командирский (кстати сказать, это ему здорово пригодилось в Печках!), на вопросы всегда отвечал спокойно, с выдержкой.
Участник печковской операции Василий Кузнецов отмечает его крепкое телосложение, четкий шаг а больше всего аккуратность Лазарева – всегда подтянут чисто выбрит.
А вот женский глаз подметил другие черточки. Как-то начали о нем вспоминать наши разведчицы.
Маша Орлова спрашивает:
– Помните, какие глаза у него были?
– А какие?
– Веселые. А ведь столько пережил. И веснушки…
– Да, жизнерадостный он был, симпатичный – подхватила Наташа Панова – Смелова. – А главное – к нему сразу доверием проникаешься.
– Саша никогда не унывал, как будто ему все шутя доставалось, – вступила в разговор Лидия Васильева – Павлова и добавила: – А улыбка была у него удивительная. Прямо гагаринская.
Фотография, которую вы видите в этой книге, конечно, не может передать всего обаяния Саши Лазарева. Какой он был азартный, огневой, отважный человек!
Глава 3Фронтовики подполья
Я никогда героем не была,
Не жаждала ни славы, ни награды.
Не надо быть большим стратегом, чтобы представить, как много стрел, обозначавших направления ударов, притягивал на картах генштабистов кружок со словом «Псков» Это и понятно: за ним открывался оперативный простор. Войска могли развивать наступление в глубь России, выйти с тыла к Ленинграду.
Дважды на памяти одного поколения Псков подвергался немецкому нашествию. Вспомним, что именно здесь в феврале 1918 года разгорелись ожесточенные бои с германскими войсками, которые стремились прорваться к Петрограду – колыбели пролетарской революции. 23 февраля на реке Черехе под Псковом враг был остановлен. Эта дата отмечается с тех пор как день рождения Вооруженных Сил Советского государства.
Насаждая свой так называемый «новый порядок», оккупанты начали с террора – угроз, насилия, расстрелов. Промышленные и торговые предприятия были возвращены старым владельцам. Стали нормой непосильные поборы. Все мужское население от 15 до 60 лет было обложено подушной податью. Половина ее поступала германскому командованию.
Но уже тогда появился у нас первый, еще очень скромный опыт партизанской войны. Каждое утро на улицах находили убитых оккупантов, на заборах расклеенные листовки. Партизанские лазутчики доставляли через линию фронта ценные сведения о дислокации вражеских войск, передвижениях эшелонов, расположении штабов и складов.
Гитлеровцы заняли Псков на третьей неделе войны. Свастика стала главным «украшением» улиц, на которых появились многочисленные «бефели» – приказы. Они, как правило, заканчивались стандартным: «За неповиновение – расстрел!», «За неподчинение – смертная казнь!», «За нарушение – смерть!».
Внедрение «нового порядка» началось с переименования улиц: Октябрьская стала улицей Гитлера, улица Ленина превратилась в Плаунер, Карла Маркса – в Покровскую… Город опустел – большую часть населения выдворили на окраины и в ближние деревни Уцелевшие здания стали казармами для солдат, лучшие дома заняли административные и военные учреждения. На строгий учет были взяты все рабочие руки – население от 14 до 65 лет. Кто не являлся на биржу (а таких было немало), мог попасть в концлагерь, рисковал жизнью. С каждым днем ужесточались меры, принятые оккупационными властями. 31 января 1942 года на улицах города появилось такое объявление: «По сообщению немецких властей, случаи отказа от работы и злостного уклонения отдельных граждан города от несения трудовой повинности в настоящее время принимают совершенно недопустимый характер и становятся явлением обычного порядка, а применяемые до сего времени меры борьбы с этим явлением не достигают своей цели и не дают необходимых положительных результатов. Поэтому немецкие власти с 1 февраля будут в этих случаях применять суровые меры, вплоть до расстрела».
Словно по старому сценарию, вновь объявились бывшие хозяйчики и другие охотники поживиться легкой добычей. Встречались и печально известные фамилии. Так через несколько дней после оккупации города в Псков приехал Борис Врангель, племянник белогвардейского генерала барона Врангеля. Он и иже с ним спешили оправдать доверие, оказанное им гитлеровцами: вербовали агентов, разыгрывая из себя патриотов, ратовали за матушку Россию без большевиков. Одной из их забот было пополнение рядов «Русской освободительной армии» (РОА), куда шли предатели, дезертиры, уголовники.
Город был наводнен войсками вермахта численность его гарнизона достигла двадцати тысяч солдат и офицеров. Через Псковский железнодорожный узел ежедневно проходили тысячи тонн грузов, составы с войсками. В Пскове помещались штабные подразделения, секретные службы. Одна из них имеет прямое отношение к нашему рассказу.
В марте сорок второго года был создан специальный орган главного управления имперской безопасности (РСХА) – «Цеппелин». Предполагалось, что он развернет широкую подрывную деятельность в советском тылу оказав тем самым большую помощь немецкой армии. Кадры для этого органа профессиональных бандитов и лазутчиков решено было готовить в специальных разведшколах, численность которых перевалила за шестьдесят. Деревня Печки была одним из таких адресов Воспитанники этого шпионского гнезда проходили последнюю обкатку под Псковом, в поселке Стремутка, а затем в Промежицах, где находились шефы псковского «филиала» пресловутого «Цеппелина».
В Пскове обосновались, кроме того, военно-полевая комендатура, полиция безопасности СД, отдел «1-Ц» абвера. В свою очередь абверовцы насадили свою резидентуру зондерштаба «Р» – особого штаба «Россия» в Острове, Луге, Гдове, Порхове, Нарве, Выре и других населенных пунктах. Их агенты собирали сведения о партизанских отрядах, подпольных антифашистских группах, о советских разведчиках. Часть агентов зондерштаба «Р» направлялась в тыл наших войск со шпионскими заданиями.
В послевоенную пору историки отметили, что рубеж 1943–1944 годов был кульминационным пунктом в поединке между органами абвера группы армий «Север» и контрразведкой «Смерш» Ленинградского фронта. Весьма точное наблюдение – могу подтвердить что, как непосредственный участник многих событий той поры.
Плотную сеть раскинул враг на нашей земле, трудно было проскользнуть через ее ячейки. Много замечательных бойцов потеряло псковское подполье, ведя смертельный поединок с хитрым и коварным врагом. В этой схватке с абвером и гестапо героями показали себя и подпольщики особого отдела нашей бригады. О них теперь мой рассказ.
В жандармерии его лупцевали шомполами. До крови изорвали кожу на спине. Слезы текли из глаз мальчишки, но он ни разу не простонал. Домой его пришлось нести на руках. Так десятилетний Коля Иванов на собственном горьком опыте познакомился с «новым порядком», который насаждали гитлеровцы.
А поплатился он за поступок дерзкий и по-мальчишески глупый. На школьной переменке он в упор «расстрелял» из рогатки портрет Гитлера, вывешенный в классе. Но даже жестокий урок в жандармерии не сломил мальчонку.
Была бы у меня винтовка, я бы им показал, кусая губы, твердил он. Проступал отцовский характер. Впрочем, Иван Степанович вряд ли похвалил бы сына за это геройство. Воевать с гитлеровцами надо было по-другому. Это в бою идут на врага с винтовкой наперевес, а тут, в подполье, все иначе: живи тихо, незаметно делай вид, что смирился с порядками оккупантов, зря голову не подставляй, однако помни о главном.
До войны работал Иван Степанович заместителем управляющего псковской конторой «Заготлен». Исходил все районы вдоль и поперек – служба такая. И теперь этот опыт – знание проселков, деревень, хуторов – очень мог ему пригодиться. Человек он был заметный, а в Пскове оставаться такому небезопасно. В первые же дни оккупации перебрался в соседнюю Череху, к родственнику. Семья осталась в городе. Старшая дочь Фрося знала, где при случае можно найти отца. Сам же он стал искать связи с партизанами. Времени не терял – собирал информацию о вражеских войсках, об укреплениях вокруг Пскова, размещении немецкой администрации, военных органов, гестапо, полиции.
Мы тоже искали людей, подобных Иванову. Кто-то из его сослуживцев по конторе сказал мне о нем: «Наш человек, надежный товарищ». Дал я задание разведчицам разыскать его, присмотреться. Потом и личная встреча у нас состоялась – в одной из деревень Сошихинского района, куда его привели мои девушки.