— У нас считается, что если ползун не полетит до своего двадцать первого года рождения, то он не полетит никогда, мне осталось совсем немного до этой ужасной даты.
— Что ж… — Крит задумался. — Можно научить тебя летать, пересчитать цепочку и убрать лишние элементы. Это простое решение. Но можно убрать крылья и дать возможность свободно ходить.
— Ты можешь научить меня летать?!
— Я могу это сделать, только надо ли это тебе — не проще ли передвигаться на двух лапах?
— Я не хочу оставаться ползуном, — Алана открывала клюв, но едва слышала свой клекот. Возможно, она просто думала? Но как чужак слышит ее? Как получилось, что все ее мысли стали для него открытой книгой? Она задумалась на мгновение об этом, но тут же забыла об этом. Сейчас это было неважно, потому что чужак сказал то, что ударило болью в ее сердце. Неужели он сможет сделать так, что она полетит?! Она горько вздохнула. — Что нужно сделать, чтобы заслужить право летать? Как понимаю, ничего в этом мире не дается просто так, иначе теряется смысл самой жизни. Я права?
— Чудные размышления, — чужак застучал по стенке, находя нужные только ему понятные символы. — Давно не слышал ничего подобного. Сейчас попробую кое-что объяснить: в свою галактику мы пропускаем только тех, кто обладает разумом…
— Разве мой звездолет, который вы сломали и выбросили в космос, не говорит о моей разумности?
— Для нас нет. В каждом мире существует немало существ, которые умеют строить приспособления для облегчения своей жизни, одни выращивают дома, другие создают летательные аппараты, думаю, если ты задумаешься, то и сама вспомнишь немало таких, у кого немного разума, но они создают замечательные вещи.
Алана на мгновение задумалась и вспомнила: в ее мире жили на деревьях маленькие животные, которые умели делать из веток крылья и успешно планировали с их помощью от одного дерева к другому. Эти создания всегда казались летунам ошибкой природы. Умом они не отличались, и легко попадались на обед многочисленным хищникам.
— Но эти животные не умеют изготавливать звездолеты, чтобы перелететь с одной планеты на другую, — возразила она. — Их приспособления примитивны.
— В нашей галактике есть существа, перелетающие с одной планеты на другую, но назвать их разумными не сможет никто, — рассеяно отозвался Крит. — Есть и такие, кто питается чистой энергией звезд, но и они ограничены в своем сознании.
— Хорошо, — вздохнула птаха. — Мои слова для тебя ничего не значат, как я понимаю. Скажи, что мне сделать, чтобы ты поверил в то, что у меня есть разум? Неужели самого общения мало?
— Общаться между собой умеют многие существа, это заложено в программе всех живых существ. Конечно, сам уровень общения довольно примитивен, но вынужден признать, мне известно немало животных, имеющих богатый язык, включающий в себя абстрактные символы. К сожалению, они не могут решать даже простые примитивные задачи, что говорит о слаборазвитом сознании. Понятие о разумности в разных мирах свое, но поскольку мы управляем этой галактикой, то окончательное решение принимать нам. Мы дадим тебе возможность доказать нам, что ты умеешь мыслить.
— Как вы собираетесь это сделать?
— Перед тобой будет поставлено несколько практических задач. Если ты их решишь, мы признаем твою расу разумной и поможем вам в дальнейшем развитии, если нет, то закроем вашу планету так, что ни одно существо не сможет покинуть ее в течение многих сотен ваших поколений. Ты поняла, что я сказал?
— Да, но я не самая умная на своей планете и не умею летать, поэтому вряд ли стоит испытывать именно меня.
— Мы признаем случайность. Если ты здесь, значит, таков выбор твоей расы.
— Меня никто не выбирал — угрюмо ответила Алана. — Я ползун, а не летун, а это говорит о том, что не могу представлять никого со своей планеты.
— Тебе придется это сделать, потому что никого другого с твоей планеты здесь нет, — Крит закончил стучать по стенке. — А теперь спи.
— Постойте! Что за испытания я должна пройти? — впервые с того момента, как она оказалась внутри огромного трюма, птаха испугалась. Одно дело, когда ты отвечаешь за себя и совсем другое, когда от тебя зависит будущее всех летунов. Горькая ирония заключалась в том, что она была отверженной, и имела право только на смерть, а не на то, чтобы защищать свою расу. В том, что чужаки могли закрыть космос для летунов, Алана не сомневалась, она видела, насколько они могущественны и сильны. — Почему вы не говорите мне?!
— Первое испытание самое простое, — Крит отстучал что-то на стенке, и появилось изображение поверхности какой-то планеты. — Когда ты проснешься, то окажешься здесь, а тебе нужно добраться вот до этого места.
Под его рукой поверхность планеты двинулась, и Алана увидела огромный водопад, спускающийся к извивающейся змеей реке.
— После того как окажешься в этом месте через сотню кликов, мы тебя подберем.
— А если не успею?
— Ты проиграешь испытание.
— Вы мне дадите измеритель кликов?
— Нет.
— Вы дадите мне рисунок этой поверхности, чтобы я могла придти туда, куда надо.
— Нет.
— Но почему?
— В нашем понимании умение ориентироваться во времени и пространстве входит в понятие разумности.
— Но я не летун! — Алана была в отчаянии. — Я никогда не видела вашу планету сверху! Как мне найти нужный путь? К тому же, мне мешают крылья быстро двигаться.
— Это нас не касается. Либо вы разумны, либо нет, решать нам! Испытание началось.
Перед глазами птахи все померкло, и она погрузилась в странный, прекрасный сон, в котором она парила над землей. Солнце светило ей в глаза. Он поднималась все выше и выше к холодным прекрасным звездам, повисшим в пустоте. Она верила, что там найдет свое счастье, но когда поднялась выше облаков, то увидела корабль чужаков, из него вырвался изумрудно-зеленый луч, который ударил ей в сердце.
Глава четвертая
Плохо, когда мир меняется. Еще хуже, когда замирает в неподвижности.
Когда глаза привыкли к темноте, неожиданно плавно начал разгораться свет, шел он неизвестно откуда, и в нем присутствовал багровый оттенок. Торк приподнялся на локте, морщась от боли, и огляделся. Он лежал в небольшом помещении примерно пять на пять метров, потолок которого терялся в мрачной темноте.
Вокруг не было ни единого предмета, который говорил бы о назначении этого места, все было странным и ни на что не похожим. Под ним находилась ровная поверхность, сделанная из неизвестного упругого материала хорошо держащего тепло. Из соседней стены примерно на высоте метра вытекал прозрачный ручеек, который проходил по узкому стоку и исчезал в небольшом отверстии, устроенном в полу.
Марина набирала воду, но когда посветлело, сразу подбежала к нему, протянув фляжку.
— Пей, кажется, представление начинается.
— А кто главные герои?
— Мы — кто же еще!
Евгений успел выпить половину фляжки, когда стена, возле которой он лежал, стала опускаться, и разведчик увидел трех киотов, мрачно глядящих перед собой. Лица их по-прежнему были скрыты масками, но яркие желтые глаза с вертикальными зрачками за прозрачным забралом можно было рассмотреть.
Они не стали дожидаться, пока стена опустится до конца, а сразу бросили вперед полупрозрачные шарики, те поскакали по полу и остановились у ног его и Марины.
Почти тут же Торк понял, что не может не только пошевелиться, но даже разжать пальцы держащие фляжку — так и замер с нею у рта. При этом ему не удалось издать ни единого звука, удавалось только косить глаза и смотреть на девушку, которая сидела в той позе, в которой ее обездвижили. В глазах Марины плескалась бессильная ярость.
Самый крупный из киотов в темной мощной броне поднял рывком Торка и забросил себе на плечи, другой воин так же обошелся с девушкой, и оба быстро зашагали по огромному залу, расчерченному на квадраты.
Теперь стало отчетливо видно, что этот огромный зал больше всего походил на тюрьму или зоопарк. Устроено все довольно удобно: стены могли подниматься и опускаться, и благодаря этому легко было создавать клетки любого размера, так что при желании можно разместить в этом зале любое даже очень крупное существо.
Трое киотов встали на плиту посередине, и она начала довольно быстро подниматься. Прежде чем лифт замедлил ход, они пролетели три крупных зала и оказались в хорошо широком и высоком освещенном коридоре.
Инопланетяне по-прежнему несли их на своих плечах. Евгений не мог пошевелиться и даже застонать. Путы действовали как прочный и гибкий каркас, не давая телу шевелиться, хоть боль от сломанных ребер по-прежнему грызла его изнутри.
Они прошли несколько десятков метров и остановились перед глухой стеной, один из киотов дотронулся до нее, и она ушла вниз, открывая новый зал, на этот раз гораздо скромнее в размерах — примерно двадцать на двадцать метров.
Здесь обоих бросили на пол, и Торк не почувствовал боли, хоть и ожидал этого, но внутри что-то неприятно дрогнуло и дышать стало еще тяжелее. С него тек пот, ему было жарко и тягостно, он чувствовал, как из него вытекает жизнь вместе с этими солено-горькими каплями.
Двое киотов ушли, исчезли, поднявшись на плите, остался только один, который рывком поставил Евгения на ноги и обошел вокруг, внимательно разглядывая. Торк мог за ним следить, только вращая зрачками. Это оказалось не очень приятным занятием: перед его губами по-прежнему торчала фляжка, которую сжимали онемевшие пальцы. Да и фокусировать взгляд было довольно болезненно. Поэтому он стал просто смотреть перед собой. В конце концов, его дело маленькое: попался — не дергайся, грусти о воле и готовься к побегу.
Стоять ему было вполне комфортно, путы сжимали грудную клетку и ноги, образуя каркас, не позволяющий ему двигаться, тем самым, ослабляя боль.
— Р- р- ра, — прорычал Киот, вытащив из под доспехов небольшую коробочку и приложив к его голове. Торка кольнуло в висок, и он вдруг начал понимать, что ему говорят. — И-ки-та?