Еще пара сотен метров, и разведгруппа замерла перед серо-зеленой ровной поверхностью. Выглядела топь спокойной, но Шубин знал: эта безмятежность — обман. Стоит наступить хоть немного в эту бархатистую ряску, и провалишься по колено, а потом будешь опускаться все ниже и ниже. И от каждой попытки вырваться из тягучей зыби она будет только сильнее затягивать, всасывать тебя, пока не проглотит, оставив на поверхности лишь крошечные пузырьки.
Белецкая осторожно погрузила палку в жижу и покачала головой — до чего глубоко, засосет по самую маковку.
Она указала пальцем в едва заметные кочки, которые торчали лохматыми вершинками над трясиной:
— По кочкам можно пройти, — предложила она торопливо. — Давайте я попробую первая!
— Исключено. — Капитан понимал, что если Оля вдруг провалится в болото, то он даже не сможет ее вытащить. — Будем действовать головой! Использовать поверхностное натяжение воды. Нам нужны будут палки и гибкие ветки, чтобы сплести такую решетку. От кочки до кочки будем укладывать такую вот сеть, она распределит вес, и таким образом сможем пробраться до суши.
Разведчики достали ножи и дружно принялись за работу. Ольга обрезала тугие прутья кустов, а Глеб сплетал их с более твердыми ветвями. Через три часа упорной работы у них получились две конструкции, что-то среднее между рыболовной сеткой и лестницей.
Капитан первым уложил сеть побольше на зыбь. Черные ветки с чавканьем опустились вниз, коричнево-зеленая жижа сомкнулась над опорой. Но разведчик все же распластался и лег на сетку:
— Давай вторую!
Оля вытянулась во весь рост над топью и сунула ему концы второго устройства. Ее напарник шлепнул вторую сетку вперед, так чтобы концы ее опирались на лохматую кочку, и прополз несколько метров.
— Оля, вперед, за мной! — скомандовал командир, и девушка послушно легла в липкую жижу из мха, воды и ряски. Ее затянуло не так сильно, как крупного Глеба, поэтому уже через несколько секунд Ольга почти уперлась лицом в комки грязи на сапогах своего командира.
— На спину давай мне, вторую сетку хватай, — прохрипел Шубин.
Он старался как можно меньше шевелиться, растянувшись по всей ширине опоры. А его помощница, будто проворный муравьишка, вытянула плетенку, заползла, держа ее за один конец, на спину разведчика и шлепнула сетку вперед. Готово, можно преодолеть еще метров пять коварной хляби! Такими короткими бросками разведгруппа двигалась вперед. Плетеная поддержка то и дело с хлюпаньем уходила вниз, и капитана окатывало болотной ледяной жижей. Он еле сдерживался от дрожи, до того острым был холод. Ему хотелось закричать, кинуться бежать или плыть, чтобы как можно быстрее выбраться из этого кошмарного места, которое, словно ленивое животное, сонно шевелилось под ним. Но одно неверное движение, и оно очнется, засосет в бездонную глубину, откуда нет выхода.
Да и понимал командир, что не может дать слабину, показать свой страх. Нельзя! Паника сейчас может привести к гибели. Он должен держаться и помогать своим спокойствием Ольге сохранять силу духа. Девушка усердно сновала взад-вперед, задыхаясь от усталости. Глеб чувствовал, как подрагивает все ее хрупкое тело, когда она снова и снова карабкается по его ногам на спину, а потом тянет плетенку из густой тинистой жижи. Раз за разом, хотя ее измученное голодом и тяжелой жизнью в подземелье тело просило отдыха. И он сам знал, какой это соблазн отдохнуть, но остановись на секунду отдышаться, и трясина тебя засосет.
Когда стало совсем тяжело и Оля, не выдержав, тихонько заскулила, ее командир вдруг запел. Он сам не понял, как и зачем это сделал. Пел он шепотом, едва слышно. Но от его песни страх немного отпустил, руки и ноги задвигались в такт словам, хоть сам разведчик их уже не чувствовал от сильного напряжения и холода.
— Ты ж одессит, Мишка, а это значит,
Что не страшны тебе ни горе, ни беда!
Ведь ты моряк, Мишка, моряк не плачет,
И не теряет бодрость духа никогда![1]
Глеб помнил только припев песни, которую часто слышал по радио, но повторял его будто молитву, убеждая себя и Ольгу, что они смогут, они выдержат, они справятся.
И это сработало! Разведчики оказались наконец рядом с деревьями, которые росли прямо из воды, сплетаясь в тугие заросли своими ветками. Глеб повис на толстых ветвях, уже даже не беспокоясь о своей одежде, насквозь пропитавшейся болотной жижей. Одной рукой командир сгреб Ольгу, поднял ее из воды и усадил на ветки.
— Все, выбрались. Команда «отбой».
— Я думала, не получится, все, не могу больше. — От холода и напряжения зубы у девушки выбивали дробь. — Хорошо, хорошо, что вы запели. Про Одессу и Мишку-моряка. Я как будто проснулась, будто мертвая была и ожила.
— Молодец, ты молодец. — Капитану каждое слово давалось с трудом после тяжелых усилий. — Давай отсюда выбираться.
Правда, получилось у него выбраться из топи не с первого раза. Ослабевшие руки кое-как вытянули на сухой пятачок тело, которое стало невыносимо тяжелым из-за набухшей одежды.
Наконец он по веткам деревьев прополз на полянку из мха и там вытянулся во весь рост.
Ольга вдруг вцепилась в его сапоги, потянула и стащила, чтобы вылить из них жидкость. Ее бесхитростная забота сразу, будто током, зарядила разведчика силой. Он поднялся и попросил Олю:
— Отвернись, выжать мне надо одежку. И ты свою давай, выжму.
Она нырнула за дерево, откуда подала юбку, распухшие в воде теплые подштанники и такую же влажную куртку.
Шубин старательно выжимал их вещи. Он очень переживал, что Ольге придется идти в сырой одежде, и без того слабая, девчушка заболеет. Поэтому крутил и тряс ее вещи до тех пор, пока они не стали полусухими.
Приведя в порядок одежду, разведгруппа поспешила снова по маршруту в сторону Березовки. Они были уже близко к своей цели: деревья расступались в стороны все шире, разбегались будто в испуге, а в серый просвет между деревьями можно было рассмотреть очертания крыш населенного пункта.
Шубин и Белецкая прибавили шаг, они не разговаривали между собой, понимая уже без слов, что надо подобраться поближе к дороге и там осмотреться, понять, с какой же стороны лучше зайти в Березовку. Наконец разведчики выбрали безопасный отрезок дороги, где не было ни души. Глеб долго вслушивался в звуки, которые доносились от населенного пункта, присматривался к дороге — никого нет. Возможно, что патрули обходят большую территорию и до этого участка доберутся лишь через некоторое время. Поэтому разведчик кивнул своей напарнице — вперед, действуем.
Глава 4
Шубин и Белецкая осторожно выбрались на дорогу, перешли через нее и на той стороне начали спускаться по небольшому склону, так как край дорожной насыпи уходил вниз в маленькую рощицу. Скользкий грунт потащил их вниз, Ольга вцепилась в рукав командира, чтобы удержаться на ногах. Они стремительно сползли по наклонной поверхности и почти воткнулись с разбега в темную большую фигуру. Это оказался немецкий автоматчик со спущенными штанами. Сонный и растрепанный, он не удержался на ногах и шлепнулся на спину. Глеб мгновенно сгруппировался, в руке у него оказался нож — он собрался ударить в горло фашиста, пока тот не закричал! Он приготовился уже прыгать с земли на ворочающегося на спине врага, чтобы перерезать ему глотку… Как над ухом раздался сухой щелчок предохранителя и крик на немецком:
— Стоять! Руки вверх!
Удар сапога в голову впечатал разведчика в грязь.
Патрульные, которые, видимо, отлынивали от службы на этом укромном пятачке, начали совещаться, что им делать с двумя мирными жителями.
— Что за идиоты, откуда они взялись? Свалились будто снег на голову, еще и грязные как черти. — Шутце[2] с автоматом водил стволом от лежащего на земле Шубина к Белецкой, которая лихорадочно дрожала, не понимая, как выйти из этой ситуации.
Пока немцы переговаривались, Глеб просчитывал свои действия: броситься на того, что с оружием, как только отведет ствол в сторону; перерезать ему глотку, а потом прыгнуть на второго.
Но и второй охранник торопливо успел натянуть штаны и теперь схватился за свое оружие:
— Напугали меня! Еще и с ног свалили! Сейчас я их быстро уложу, будут знать, как шляться!
Но его остановил напарник:
— Идиот, и где мы будем отсиживаться во время дежурства, если оставишь после себя два трупа. Я не буду убирать их, так и знай. — Он наклонился поближе к Ольге. — Черт, думал побаловаться с ней, задрать юбку, хоть какая-то польза. Но это совсем девчонка, да еще и тощая, как палка. Ну их, дай пару пинков, и пускай проваливают отсюда.
— Чего они вообще здесь шастают? — Первый охранник был более подозрительным.
Ольга вдруг заплакала жалобно и упала прямо в грязь, лицом к солдатским сапогам. На ломаном немецком она принялась умолять их:
— Нет, не стрелять! Прошу! Дедушка гулять в лесу, он болен! Я его искать. Мы уйдем! Прошу, дайте жизнь, не стрелять!
Она прижалась в унизительном поцелуе к грязному мыску немецкого сапога. И патрульные оба расхохотались, довольные ее подобострастностью и мольбой:
— Смотри-ка, русская девка знает, кто тут хозяин.
— Эй, а ну поцелуй и мой сапог. — Второй автоматчик ткнул с силой грязную обувь в лицо девочке, и та послушно прижалась личиком к грязной коже, а ее мучитель с силой надавил ей на голову прикладом оружия. — Вот так ты должна стоять всегда перед своими хозяевами, знать свое место, русское животное.
Но забава патрульным быстро надоела. Один из них пнул в бок старика:
— А ну, пошли отсюда, пока мы добрые. Проваливайте, еще раз встречу, тогда уж точно пущу в вас очередь. Убирайтесь, русские свиньи.
Ольга кинулась к старику, помогла ему подняться и потащила как можно быстрее за деревья, подальше от фашистов, которые до сих пор похохатывали над тем, как русская девчонка целовала им грязную обувь.