Грушин только тяжело вздохнул в ответ — эх, дожить бы до этого счастливого момента, когда можно будет позабыть про войну, а только ездить к товарищам в гости.
Плотной цепочкой бойцы почти добрались до конца поля, когда вдруг будто что-то толкнуло разведчика в спину.
Неожиданно капитан Шубин приказал всем:
— Вниз, лечь. Немедленно лечь, вжаться в землю. Быстрее! Лечь!
Растерянные бойцы стали проворно ложиться на влажную почву. Несколько минут они лежали в недоумении, как вдруг в воздухе раздался гулкий вой моторов. Обозначал он только одно — по дороге двигалась группа на мотоциклах, а чаще всего на них передвигались отряды СС. Видимо, задержка состава заставила фашистов забеспокоиться и ринуться с проверкой к станции, а может быть, их всполошил грохот взрыва. И перепуганный штаб выслал в срочном порядке в Долянск айнзацкоманду — подразделение знаменитого «эскадрона смерти» СС, который действовал всегда жестко и бескомпромиссно. Никакие законы, ни человеческие, ни армейские, эсэсовцы не признавали. Такие особые целевые группы головорезов немецкая армия использовала как машины смерти. На оккупированных территориях они убивали, казнили, мучали тысячами евреев, цыган, коммунистов, подпольщиков. И это означало лишь одно — стоит советским диверсантам попасться к ним в лапы, их будет ждать неминуемая смерть, страшная и мучительная. Эсэсовцы не церемонятся с пленными, мирное население убивают на месте, стараясь по немецкой рачительности тратить как можно меньше патронов на низшую расу. А военнопленных, захваченных советских рядовых и офицеров, убивали с особой жестокостью. Пытали, мучали разными способами, даже не для того, чтобы вызнать какую-то секретную информацию, а из собственной животной жестокости.
Комплектовали айнзацкоманды на особенных условиях, для оперативного реагирования они передвигались на мощных мотоциклах Zündapp KS750, которые отличались повышенной проходимостью, могли даже форсировать мелкие водные преграды без повреждения двигателя. Лучшее оружие и транспорт, спецпаек и обмундирование были наградой для карателей за их изуверства.
Поэтому для отряда капитана Шубина этот треск на дороге означал только одно — охота за ними началась, прибыли эсэсовцы, которые вот-вот обнаружат последствия диверсии и начнут рыскать по округе, выискивая следы советских бойцов. Одному можно затеряться среди полей и оврагов, но вот целой группе уйти от хорошо обученных, полных сил гитлеровцев будет сложно.
Советская диверсионная группа оказалась на волоске от гибели, и разведчик понимал, что сейчас от него зависит ее спасение. Он должен сделать что-то невероятное, из ряда вон выходящее, куда более эффективное, чем обычный побег и маскировка, потому что пообещал командиру этих людей сберечь их.
Когда гул двигателей затих, Шубин отдал новую команду:
— Вперед, как можно быстрее к укрытию. Бегом, это ваше спасение! Это айнзацкоманда! Полчаса, и они вернутся сюда, обыщут тут каждый камень, заглянут под каждый куст! Быстрее, надо спасаться!
Ребята со всех ног кинулись бежать, однако через десять минут снова перешли на шаг, не выдержав интенсивного темпа. Тяжесть на сапогах, тугой чернозем не давал людям бежать во всю силу.
Тяжелое оборудование и тело погибшего командира давили на плечи, оттягивали руки, не давая бежать как можно быстрее от нависшей над отрядом опасности. Парни двигались изо всех сил, но становилось с каждым шагом лишь тяжелее.
По тяжелому дыханию и медленным движениям капитан понял, что добраться до спасительного оврага они могут и не успеть, хоть и осталось им всего лишь каких-то полкилометра. Сколько эсэсовцам понадобится времени, чтобы понять, что произошло на станции, и начать поиски советских диверсантов? Полчаса? А может, и пятнадцать минут, в любом случае добраться до края оврага и спуститься вниз они успеют лишь минут за сорок, если не замедлять темп движения. Хотя вон и деревья уже ясно видны, а за ними обрыв в балку.
Однако мотоциклисты могут объявиться уже в течение получаса и в открытом поле сразу издалека заприметят вереницу из чужаков. Любое движение, шевеление вызовут у них подозрение. Мало будет спуститься в балку, надо еще найти место, где не будут заметны два десятка человек. Найдется ли такое? Смогут ли они замаскироваться…
Что делать? Как спасти бойцов своего отряда? Может, разделиться на несколько отрядов? Овраг слишком тесен, чтобы укрыться всему личному составу. Но куда и как бежать остальным, ведь еще одного, запасного убежища он заранее не подобрал!
Вдруг мысли Глеба, которые метались из стороны в сторону, оборвала перепелка. Она взмыла в испуге прямо из-под ног и заметалась неподалеку, подрагивая крыльями.
Ефрейтор Смолов, хоть и задыхался под тяжестью ранца, успел заметить кроху.
Парнишка выдохнул на бегу:
— Ишь, хитрушка. От гнезда нас отманивает, чтобы не сломали ее дом. Все растет, цветет, только мы воюем.
И капитан Шубин вдруг понял, что ему делать!
Он воскликнул:
— Стойте!
Его бойцы остановились, подчиняясь приказу, однако смотрели на него с недоумением: почему он остановил их, зачем задержал в тот момент, когда каждая секунда на счету? Группа эсэсовцев вот-вот сядет им на хвост, и тогда придется вступить в бой, в неравный бой, из которого у них мало шансов выйти победителями. У них слабее вооружение, боеприпасы почти все израсходованы во время стычки на станции, да и силы на исходе. Зачем же терять драгоценные мгновения?!
Но Глеб вдруг указал рукой на Забородько:
— Сержант — ты за старшего. Ставлю задачу — довести всех людей до укрытия, доложить в центр о выполнении задания и о потерях. Провести маскировку по всем правилам, а потом действовать согласно указаниям штаба.
Сержант послушно кивнул — есть, ваш приказ понял. От бега с увесистой поклажей в руках сил у него осталось совсем мало, не нашлось даже на слова.
— А как же вы, товарищ командир! — воскликнул удивленно Всеволод Грушин.
Глеб уже повернулся в сторону станции, спрятавшейся за полосой из деревьев.
— Я постараюсь остановить и увести отсюда эсэсовцев.
Капитан снова покосился на серую птичку, которая подала ему идею. Он, как и перепелка, решил отвлечь внимание противника на себя. Слишком опасен айнзацотряд, чтобы вступать с ним в противостояние или даже пытаться убежать от него. Здесь можно действовать только хитростью.
Шубин напоследок объяснил своим бойцам, перед тем как оставить их одних:
— При любом звуке ложитесь на землю! Вжимайтесь! Прячьтесь, пока они не уедут на безопасное от вас расстояние. Придется подождать, я уведу эсэсовцев в другом направлении. По-другому до укрытия в балке не добраться.
— Вы вернетесь, товарищ командир? — Всеволод продолжал задавать вопросы.
Он только что потерял командира, с которым провел два года войны, и теперь с ужасом понимал, что Шубин тоже задумал что-то очень рискованное. То, что может стоить ему жизни, и все ради того, чтобы отвести от них опасность.
Глеб слышал вопрос, да только отвечать не стал. План свой рассказывать долго, а просто нагнетать обстановку тем, что ответить утвердительно на этот вопрос, он не мог… Не хотелось ему изматывать и без того поникших от потери ребят, потому что Шубин понимал — действовать он будет по наитию, и выживет ли, вернется ли к ним назад — никто не знает. Не об этом им думать сейчас надо, бойцы диверсионного отряда и без того удручены, многое пошло не по плану. Погиб их командир, спасение самого отряда под вопросом, сейчас задача лишь одна — выжить. И за это придется заплатить, возможно, чьей-то жизнью… Но одной за два десятка, как обычно и бывает на войне.
Олег Смолов дернулся было выкрикнуть, что они убегать не будут и готовы снова сражаться с фашистами. И вдруг замолчал, за секунду понял, что это будет лишь мальчишеским задором, а не настоящей правдой. Истина в том, что его товарищи без сил и им нужно настоящее чудо, чтобы выбраться из ловушки.
Измотанный, обезглавленный отряд нуждается в хотя бы коротком отдыхе, а совсем не в новом сражении, которое невозможно выиграть при нехватке боеприпасов, еще и на территории противника.
Десятки пар глаз смотрели на разведчика, и у каждого во взгляде был немой вопрос, ответ на который они знали сами. Никаких слов не найти в такой момент. Что скажешь человеку, который добровольно отправляется прямиком в пасть врагу, жертвуя собой ради твоей жизни? Дашь напутствие об осторожности? Выразишь благодарность? Все слова напрасны при виде смерти, которая колышется невидимым черным саваном совсем рядом. В такие моменты все теряет свой смысл, кроме одного — искры жизни и острого желания выкарабкаться, сбежать из костлявых лап смерти.
— Ну же, не медлите, товарищи. Бегите со всех сил, — напомнил Глеб отряду о приказе.
И каждый пошел в своем направлении: диверсанты бросились со всех ног снова к своей цели, к спасительному оврагу; а капитан Шубин направился в противоположную сторону, обратно к станции в Долянске.
На ходу разведчик сбросил ватник, оставшись в одной рубахе. Ножом он располосовал одежду на лоскуты, взял землю и размазал по лицу и телу, а потом рассек себе руку и добавил к черным полосам еще и кровавые мазки.
В таком виде, окровавленный, перемазанный, в разодранной одежде, он поспешил назад к проселочной дороге, а потом через заросли деревьев — к домику у железнодорожной насыпи, откуда только что увел советских бойцов.
Расчет разведчика был хоть и рискованный, но продуманный. Глеб решил явиться к месту диверсии, смешаться с толпой тех, кто ехал в поезде, и стал жертвой взрыва. Это было необходимо, чтобы выдать себя за немецкого военного невысокого ранга. Его предположение было простым: документы на действующий состав, что ехал в поезде, наверняка при взрыве были утеряны, личность его удостоверить нечем; свидетелей осталось немного, и они в таком состоянии, что никто не будет просить опознать его как сослуживца. Поэтому он сможет, изобразив немецкого военного, выдать эсэсовцам ложную информацию об отряде советских диверсантов.