Всегда строгий старший брат, который подлетал на ухабах, сидя рядом на пассажирском сиденье, вдруг тронул теплой мозолистой ладонью нежную щеку Евы:
— Ты — мой ангел!
От этой скупой ласки у девушки выступили слезы. Она поняла — брат прощается с ней, он готовится к смерти, потому что сейчас она ждет их. Еще один поворот ухабистой фронтовой дороги, и там случится страшное.
Грузовики один за другим стремительно прошли по крутой дуге, когда окружная магистраль изогнулась вдоль дамбы. Огромная насыпь вытянулась вдоль моря, сдерживая его мощный напор. И на ней отряд сразу заметил фигуры, которые возились у подножия на правом фланге, таская ящики и лопаты. Когда машины подъехали ближе, офицер, который наблюдал за ведением работ, взмахнул рукой, останавливая движение. Головной автомобиль замедлил движение, за ним начали тормозить и остальные.
Прошла минута, вторая… Зельман, сжимая в руках автомат, не шевелился, ожидая, когда прозвучит первый выстрел капитана Шубина.
Германский офицер раздраженно выкрикнул:
— Ну чего встали?! Идиоты, разгружайте взрывчатку! Еще на час работы, а вы притащились с опозданием! Быстрее же!
Шубин в это время внимательно всматривался в черный склон, выискивая важную деталь — успели ли минеры соединить заряды в единую схему проволокой? Если да, то действовать придется осторожнее, чтобы выстрелом не вызвать детонацию. Но, судя по моткам проволоки, которые изгибались по всему периметру заминированного участка, немцы выполнили только половину работы.
Дежурный офицер не выдержал и заспешил к грузовикам, на ходу выкрикивая в бешенстве ругательства:
— Эй вы, тупые идиоты! Где ваш старший? Почему не ведете разгрузку? Вытащите уже чертовы ящики! Надо торопиться!
Глеб даже успел рассмотреть нашивки майора на серо-зеленом пальто, как вдруг противник догадался о том, что идет прямо в западню. Он выхватил пистолет и скомандовал солдатам, которые возились в земле, минируя:
— За оружие! Это лов…
Глеб не дал ему договорить, он дал автоматную очередь в офицера. Но опытный немецкий майор за пару секунд до этого бросился в сторону и вниз, укрывшись за большим камнем. Пули прошли мимо, зато следом за очередью застучали еще автоматы. Подпольщики открыли по минерам огонь из трофейных автоматов, укрываясь в кузовах и кабинах грузовиков. Огонь поразил больше половины состава минеров, но остальные под крики укрывшегося за камнем офицера ответили прицельной стрельбой. Попадания были редкими, пули чаще всего рикошетили или застревали в деревянных бортах грузовиков, где укрывались подпольщики.
Вдруг с другой стороны дороги ударили очереди. Глеб едва успел пригнуться и укрыться в узком проеме рядом с сиденьем. В щель приоткрытой двери он видел, что с обочины подпольщиков обстреливают еще фашисты. Видимо, охрана засела с другой стороны дороги, чтобы скрыть свое присутствие. Какую же ошибку он совершил, не подумав об этом!
Неожиданная поддержка на несколько мгновений остановила отряд Зельмана, подпольщики отвечали неуверенно, не понимая, как им вести огонь сразу по всем флангам. Еще и так, чтобы не показываться из своих укрытий, вслепую.
Но Алоиз зычным голосом выкрикнул:
— Огонь! Огонь на поражение по всем флангам! Кабины — левый фланг, кузов по минерам! Огонь!
И атака возобновилась. Огонь, пули, грохот выстрелов взметнулись облаком на маленькой площадке между дамбой и дорогой. Захлебывались злым визгом автоматы, кричали люди. Почти все подпольщики уже получили ранения, кто в плечо, кто в грудь или руку, но не сдавались. Жали и жали на спусковые крючки автоматов сразу с двух рук, установив стволы на край бортов. По приказу разведчика они прикрывали его изо всех сил, вели сосредоточенный огонь по противнику. И в ответ получали такие же автоматные очереди, которые уже превратили деревяшки кузовов в решето.
Глеб Шубин нырнул на пассажирское сиденье, вывалился через дверь на дорогу и пополз прямо к противнику, уходя на правый фланг. Там за россыпью камней он, словно ящерица, начал подниматься по насыпи вверх, приближаясь к минному полю.
Вдруг его словно ударил огненный жгучий кулак в лицо. От боли разведчик потерял все ориентиры, в голове зазвенело, в глазах стало темно. Он смог только вжаться в сухую, каменистую поверхность, чувствуя, как жар опаляет тело даже через толщу телогрейки.
«Мина, это сдетонировала мина», — мелькнула в голове догадка. Почти на ощупь Глеб снова двинулся к брошенному фашистами оборудованию. Динамо-машину надо срочно отсоединить, чтобы предотвратить случайный взрыв уже заложенных мин! Оборвать провода и выбросить взрывчатку, чтобы фашисты не могли запустить свой жуткий план.
Разведчик утер лицо рукавом, стряхивая налипшую грязь и кусочки камней. За спиной после короткого затишья снова начал расти грохот оружия, обе стороны не собирались сдаваться в своем отчаянном сопротивлении. Немцы пытались выполнить важнейший приказ и остановить наступление Красной армии, взорвать дамбу, а советские подпольщики бились за жизни тысяч людей, за победу, за свой город. Каждый понимал, что победа — не только эта стычка на дороге, а выигрыш целой армии.
С трудом в сером пороховом смоге Глеб нашел глазами черный бок подрывной машинки М26 и двинулся к ней ползком. Вдруг он снова почувствовал острую боль в голове, все окрасилось в багровый цвет и поплыло в разные стороны. Разведчик на несколько секунд ослабел, чувствуя, что потерял связь с реальностью. Чувствовал только пульсирующую боль и сбегавшую теплую струйку крови в районе затылка. Перед ним мелькнула чья-то рука, а потом нависло лицо с длинной челкой до носа, и в ухо больно вжался ствол пистолета. Неожиданно металл с силой чиркнул по щеке и, оставив ссадину, дернулся в сторону. Глеб, приходя в себя, повернул голову и увидел, как тот самый германский майор, что кричал на нерадивых водителей, уже вцепился в динамомашину, пытаясь соединить провода и нажать ручку. Он заметил маневр разведчика и кинулся следом за ним. Из-за взрыва мины Глеб и не заметил преследователя, а тот, бросив пустой пистолет, со злостью ударил противника огромным булыжником прямо по затылку и первым добрался до взрывной машинки.
Шубин попытался нащупать оружие, выстрелить, но руки были бессильными и непослушными, скребли пальцами по стволу автомата, не попадая в изгиб спускового крючка. Разведчику казалось, что он прилагает неимоверные усилия, но никак не получалось сделать привычное отточенное движение. Кое-как Глебу удалось наконец подтянуть оружие к груди, навести прицел на серо-зеленое пятно немецкой шинели.
Но майор уже вцепился в ручку динамомашины, готовясь запустить смерть по проводам, чтобы пустить искру к заложенной взрывчатке. Фашист отчаянно боролся за свою жизнь, понимая, что взрыв остановит этот бой и станет победной точкой в их столкновении. А разведчик не успевал ему помешать…
Вдруг что-то большое и широкое мелькнуло с тонким криком в воздухе и опустилось прямо на немецкого майора. Это Ева Зельман, которая заметила из кабины борьбу разведчика с майором, бросилась на помощь. Позабыв об осторожности, без оружия, она кинулась на майора и повалила его на землю. Динамомашина вылетела из рук фашиста, девушка успела отшвырнуть ее в сторону. Глеб с усилием подобрался к динамомашинке и рванул жилы проволоки так, что освобожденные металлические усы закрутились в разные стороны.
Рядом раздался тихий, удивленный вскрик. Глеб обернулся назад и увидел бледное лицо с огромными голубыми глазами, в которых застыло удивление. Рядом с белой кожей фонтаном брызнула кровь — майор, в бешенстве из-за того, что девушка помешала ему сделать последнее движение для взрыва дамбы, засадил ей в горло клинок почти по самую рукоятку.
Ева только успела вскрикнуть от боли, и тут же жизнь покинула ее тело.
Глеб прижал к груди автомат и наконец смог нажать на спусковой крючок, отчаянно, с ненавистью! Очередь скосила майора, и он завалился набок.
После удара взрывной волны капитан Шубин не слышал криков и выстрелов, глухота окутала его ватным, тугим звоном.
Он попытался встать, убедиться, что диверсия остановлена, взрыва не будет, но руки и ноги разъезжались в разные стороны, не в силах поднять тело. Разведчик раз за разом терял равновесие и снова мягко заваливался в сторону. А потом и вовсе, оказавшись на спине, никак не мог найти опору. Щурил глаза, глядя в голубое небо с серыми полосами гари, и беспомощно сжимал кулаки, злясь на собственное бессилие.
Из-за контузии он не слышал отчаянное рычание Алоиза Зельмана над телом сестры, не слышал и голосов подпольщиков, которые торопливо обсуждали:
— Нет, не ранен. Оглушило его от взрыва.
— Тащи в машину, ребята. В Одессу его надо, в госпиталь, контузия у него.
Глеб не слышал ничего, даже затихающие взрывы над городом и тишину, не тревожную, а мирную, легкую, которая стояла над окрестностями города. Через глухоту не могли пробиться радостные возгласы людей, которые уже поняли, что Одесса освобождена. Он каким-то шестым чувством вдруг понял — все закончилось, хотя не мог слышать хриплых криков «Победа!», видеть горькие слезы радости, ликование перемазанных в саже, измученных тяжелым боем подпольщиков.
Он лежал в полной тишине и вдруг с облегчением осознал — вокруг него мир. Больше не грохочут взрывы, не стучат автоматы, не стонут от ранений люди. Война для Одессы закончена, крепость фюрера пала!
Сквозь кровавую пленку натекшей на веки сукровицы вдруг мелькнула синева неба, вспыхнула и превратилась в сияние голубых глаз Ольги Белецкой. Она улыбнулась ему сверху, живая и лучезарная, и радостно прошептала: «Победа! Мы победили!»