– Выходит, тирсены не боятся пиратов, если они рискуют выходить в открытое море? – спросил Игнис, удивляясь, что голос Сина становится громче и громче.
– Мы поплывем на пиратском корабле, – объяснил угодник. – Они уже с добычей, но, скажем так, вера в то, что угодники приносят удачу, заставила их взять с собой попутчиков. За небольшую плату …
Принц не дослушал. Упал и разбился. Без боли, без ничего. Разлетелся вдребезги…
Он пришел в себя на палубе. Стояла ночь, точнее, плыла, потому что плыл корабль, и вместе с кораблем плыли звезды над головой, луна, темный берег или просто тьма над водой. Вокруг ни огонька. Только чуть слышно похлопывал парус, поругивались на незнакомом языке матросы на корме, да скрипели канаты под порывами соленого ветра.
– Хорошо идем, – заметил сидевший рядом угодник и подвинул к принцу масляную лампу под стеклянным колпаком. Огонь ее подрагивал в такт хлопанью парусов.
Игнис с трудом сел, посмотрел на свои руки. Раны зарубцевались. Новая кожа была тонкой, розовой, прикасаться к ней было больно, но ни нарыва, ни гноя под ней не чувствовалось. Игнис засучил рукава, осмотрел предплечья, затем подобрал под себя ноги.
– Зажило, – кивнул Син. – Ты был без сознания два дня. Мы плывем уже второй. Раны, которые с лучшими снадобьями заживают за месяц, затянулись за двое суток. Ничего не хочешь сказать об этом?
– Нет, – мотнул головой Игнис. – Есть очень хочу.
– Ну, еще бы, – усмехнулся Син. – Орденцы кормили тебя соком тиренского граната. Вливали его тебе прямо в кровь. Он не дает умереть, но и только. Ешь.
Угодник поставил перед принцем бутыль. Развернул сверток. На ткани лежали яйца, хлеб, виноград, вяленое мясо.
– Горячего ничего нет.
– Я зато горячий, – вяло пошутил Игнис и принялся жадно есть.
– Ты спрашивал, почему мы приставлены к тебе, – начал говорить, глядя в темноту, Син. – Так слушай. Мы не приставлены к тебе, потому как нет никого, кто мог бы приставить нас к кому-либо. Мы приставлены к этому миру. Но не кем-то, даже не волею благопредставленного Энки, а сами по себе. Так же как ты, кстати. Да и любой… Но тех, кто помнит об этом, немного. И ни один из нас не может поручиться за всех прочих. Я вот уверен в немногих. Но мы есть и были. С тех самых пор, как эта земля подверглась вторжению силы, которая сравнима с божественной.
– Ты о Лучезарном? – оторвался от еды Игнис. – Или о падении Семи Звезд? Угодники ведь появились еще во льдах? Так мне рассказывала матушка, да и наставники говорили о том же…
– Одно немыслимо без другого, – кивнул Син. – И одно – часть другого. Следствие. Боги не вмешиваются в дела людей, даже если тем грозят неисчислимые беды. Всякая тварь имеет свободу, которую ограничивает только другая тварь. Никто не может сделать мерзавца праведником, но если праведник стал мерзавцем, значит, он им и был. Жизнь, конечно, сложнее моих слов, но так или иначе соответствует им. Но когда Семь Звезд поразили дома и святыни богов, а затем Бледная Звезда повергла всю землю в хаос, это уже были не дела людей. Поэтому боги и их помощники пошли к людям. И были с ними вплоть до битвы у Бараггала. Затем они ушли. Принесли великую жертву и ушли.
– Отдали собственную жизнь? – спросил Игнис.
– Боги не могут отдать собственную жизнь, – покачал головой Син. – Даже демоны не могут отдать собственную жизнь. Они могут понести ущерб, но останутся живы. Только мурса можно развоплотить до основания его сущности. Да и то семя останется. Занесет его в невиданные дали, пройдет тысяча лет, и начнет пробуждаться росток духа. А не занесет, будет метаться в пустоте холодной спорой. Без времени, без памяти.
– А человек? – спросил Игнис.
– Человек смертен, – согласился Син. – Но его путь – загадка. Что там, за пологом смерти? Неизвестно. Только великий творец знает об этом. Но то, что отпущено человеку, отпущено сполна, что бы ему ни выпадало – радости или горести, сладости или муки. В древних трактатах написано, что демоны завидуют людям. Демоны обладают силой и властью, но не могут испытывать остроту чувств, подвластную людям.
– Я бы поделился этой остротой с демонами, – покачал головой Игнис, растирая недавние раны.
– Но на самом деле и боги, и демоны, и мурсы способны испытывать и боль, и муки, – продолжил Син. – И боги этой земли их испытали сполна. Представь себе, что ты никогда не можешь вернуться в Лапис. Что ты пожертвовал им.
– Сжег? – не понял Игнис.
– Нет, лишился его. Навсегда. Ноги твоей не будет за родным порогом. Все, что ты можешь, – это забраться на вершину горы на ардуусском кряже и посмотреть на башни своего замка издалека.
– Лучше уж смерть, – сдвинул брови Игнис.
– Не зарекайся, – вздохнул Син. – Для богов земля словно твой Лапис, в который ты не можешь вернуться. Никогда уже никто, подобный Энки или Лучезарному, не может ступить на нее в полной силе. Теперь она слишком зыбка.
– Никогда? – спросил Игнис.
– Теперь, – качнулся, наклонился вперед Син. – Ты знаешь, что такое магия, принц?
– Магия? – Игнис наморщил лоб, вспоминая хоть одно из определений, которыми пичкал своих школяров Окулус. – Управление скрытой силой, имеющее целью воздействие на воду, воздух, землю и огонь, а также все живое и неживое.
– Скрытая сила, – кивнул Син. – Невидимая, но ощутимая. Пронизывающая все. Она заполнила землю с момента падения Семи Звезд и Бледной Звезды. Или не заполнила, а позволила проявлять себя. Вышла из равновесия. И пока она плещется, ее можно использовать. И пока она плещется, никто не может быть уверенным, что земля не утратила дарованную ей зыбкость. Лед, как ты знаешь, принц, имеет свойство таять в тепле. Но льдина, которая не растаяла, дожила до холода, может нарастить толщину. То, что накатывает на нас теперь, это холод.
– И вы следите за тем, чтобы она не нарастила ее? – удивился Игнис. – В этом секрет невозвращения Лучезарного?
– Мы не боги, – усмехнулся Син. – Мы можем спасать изо льда, но не можем противостоять ему. Думаем, что не можем. Но у нас есть надежда. Это ты, Игнис.
– Я? – поперхнулся принц, глотнул из бутыли слабого вина, потом повернулся к Сину и спросил еще раз: – Я?
– Ты, – твердо ответил угодник.
– Я? – выставил вперед едва зажившие ладони Игнис. – Тот, кого ты только недавно снял со стены? Что я могу?
– А что мог Энки? – спросил Син.
– Он был богом! – воскликнул принц.
– Ты тоже не простой человек, – заметил Син.
– Ты говоришь о проклятии, которое настигло меня? – с горечью спросил Игнис. – Ведь ты его почувствовал тогда на корабле, когда почувствовал меня? Его учил меня скрывать Алиус!
– Проклятии? – повернулся к нему угодник. – Что ты знаешь о проклятиях? Что ты знаешь о камнях Митуту? Что ты знаешь о семи камнях на шее Лучезарного? Что ты знаешь о Семи Звездах?
– Только то, что они были источником несчастья и горя! – прошептал Игнис. – Семь Звезд или Бледная Звезда, не знаю, но они уничтожили девяносто девять человек из ста, живших под этим небом на этой земле! Покрыли ее льдом! Семь камней на шее Лучезарного, возможно, давали ему силу, и уж во всяком случае без них не обошлась Светлая Пустошь! Хотя бы потому, что они же уничтожили Таламу, о которой нам рассказывали в детстве сказки! Так что это? Проклятие или благо?
– Проклятием или благом будет меч, попавший кому-то в руки? – спросил Син.
– Где он, меч? – рванул куртку, прикрывающую его тело, принц. – Никс Праина хотела выжечь его – не смогла. Дважды хотела! Ее подручный, Донум, едва не порезал на части, пытаясь извлечь из меня – то ли меч, то ли камень, и где он?
– Он – ты и есть! – отрезал Син.
Угодник долго молчал. Потом сказал, не отрывая взгляд от ночного моря:
– Если семь камней найдут семь мерзавцев, которые будут служить Лучезарному, может случиться всякое. Он не просто так оставил их здесь. Тебе еще многое предстоит понять, парень. Через многое пройти. И никто не может обещать, что ты выдержишь все. Может быть, однажды тебе покажется, что вот это испытание в башне Ордена Воды – самое легкое, что тебе пришлось пережить. Всякий раз, когда тебе будет трудно, помни, что Энки на поле у Бараггала испытывал настоящую боль. И помни, что, пока ты на стороне Энки, ты свободен. Как только ты встанешь на сторону Лучезарного, ты будешь заключен в ожерелье на его шее!
– А если я уже заключен?! – воскликнул Игнис. – Если я уже служу ему, против своей воли служу?!
– Тихо! – раздался грубый окрик с кормы. – Плыть с нами, не кричать с нами! Пират с добычей сам может стать добычей! В тихом море далеко слышно! Тихо, а то сброшу за борт, не посмотрю, что угодник!
– Не сбросит, – прошептал с улыбкой Син. – Я знаю этого капитана, чернокожего негодяя Моллиса, двадцать лет. Он сам прыгнет за нами, если мы свалимся с борта.
…Наутро корабль встал на якорь близ пирса Тира. Игнис, который уже с ночи оделся и расхаживал по палубе, пытаясь размять ноги, с интересом вглядывался в древний город, в котором никогда не был. И порт, и все здания, и крепость на холме с храмом, окруженным колоннадой, и даже замок – все было построено из розового камня. Источником этого камня были скалы, которые высились сразу за городом. Принц, привычный к вершинам Балтуту, не мог назвать розовые увалы горами, но если бы он не видел настоящих гор, то, несомненно, восхитился бы ими. Розовые скалы сияли почти так же ярко, как снежные пики Балтуту в лучах закатного солнца. Однако Син не был столь восторжен. Он всматривался в город с тревогой.
– Что-то не так? – спросил Игнис.
– Мало кораблей у пирса, – ответил угодник. – Только старые посудинки. Нет рыбацких лодок. Да и здесь, у входа в тирскую бухту, всегда держался с десяток лодчонок. Лодочники поджидали корабли, капитанам которых жаль платить портовую пошлину, а попутчика высадить надо.
– Ладно, демон с вами, – проворчал поднявшийся на палубу чернокожий капитан судна, нилот по происхождению, Моллис по имени, добряк со стальными кулачищами размером с голову Игниса. – Дам лодку, но к берегу она приставать не будет.