На бытовом уровне это выглядит у Пришвина так: «14 июня. Скосили сад – своими руками. Чай пьём в саду, а с другого конца скошенное тащут бабы. Идём пугать баб собакой, а на овсе телята деревенские. Позвать милиционера нельзя – бесполезно, он свой деревенский человек, кум и сват всей деревне и против неё идти ему нельзя. Неудобства самоуправления: урядник – власть отвлеченная, со стороны, а милиционер свой, запутанный в обывательстве человек…
И правда, самоуправляться деревня не может, потому что в деревне все свои, а власть мыслится живущей на стороне. Никто, например, в нашей деревне не может завести капусты и огурцов, потому что ребятишки и телята соседей все потравят. Предлагал я ввести штраф за потравы, не прошло.
– Тогда, – говорят, – дело дойдет до ножей.
Тесно в деревне, все свои, власть же родню не любит, у власти нет родственников.
Так выбран Мешков – уголовный, скудный разумом, у которого нет ни кола, ни двора, за то, что он нелицеприятный и стоит за правду – какую правду? неизвестно; только то, чем он живёт, не от мира сего. Власть не от мира сего».
В сущности, крестьяне России (особенно в шинелях) потому и поддержали большевиков, что в них единственных была искра власти «не от мира сего» – власти без родственников. Власти страшной и реальной.
«Что же такое эти большевики, которых настоящая живая Россия всюду проклинает, и всё-таки по всей России жизнь совершается под их давлением, в чём их сила?.. Несомненно, в них есть какая-то идейная сила. В них есть величайшее напряжение воли, которое позволяет им подниматься высоко, высоко и с презрением смотреть на гибель тысяч своих же родных людей…».
К самому понятию «диктатура пролетариата» крестьяне были уже подготовлены самой их культурой. Она воспринималась как диктатура тех, кому нечего терять, кроме цепей – тех, кому не страшно постоять за правду. Столь же далеким от марксизма было представление о буржуазии. Пришвин пишет (14 сентября):
«Без всякого сомнения, это верно, что виновата в разрухе буржуазия, то есть комплекс «эгоистических побуждений», но кого считать за буржуазию?.. Буржуазией называются в деревне неопределенные группы людей, действующие во имя корыстных побуждений».
Раз так, в сознании крестьян буржуазия в принципе не годилась для власти – у неё не было государственного чувства.
А в большевиках этот инстинкт государственности проснулся удивительно быстро, контраст с нынешними демократами просто разительный. Многозначительно явление, о котором официальная советская идеология умалчивала, а зря – «красный бандитизм». В конце Гражданской войны Советская власть вела борьбу, иногда в судебном порядке, а иногда и с использованием вооружённой силы, с красными, которые самочинно затягивали конфликт. В некоторых местностях эта опасность для Советской власти даже считалась главной. Под суд шли, бывало, целые парторганизации – они для власти уже «не были родственниками».
А когда большевики выродились и их власть стала «жить и давать жить другим», из нее и дух вон.
Лозунг «Вся власть Советам!» уместен и удобен на начальном этапе революции, Он пробуждает энергию масс, помогает обрести союзников. Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов воплощают в себе единство всего трудового народа, восстающего против правящих верхов и их политики, ставшей антинародной. Это состояние общества, когда, по словам Есенина,
Хлестнула дерзко за предел
Нас опьянившая свобода.
Однако, как мы видим из записей современника революционных событий февраля 1917 года, в той конкретной ситуации, при том состоянии народных масс, в Советы тогда часто избирались люди никчёмные, не способные к государственной деятельности, к государственному строительству. Возможность отзывать из Совета депутата, чем-то не угодившего своим избирателям, открывало дорогу демагогам, играющим на сиюминутных настроениях масс. При этом как раз принципиальные депутаты, отстаивающие коренные интересы народа, ставились в наиболее уязвимое положение. Местное самоуправление при власти Советов легко могло перейти в местное самоуправство. («С астраханщиной надо кончать», – сказал Сталин по поводу подобной ситуации.) Стройная система Советов снизу доверху только выглядела таковой, у высшего органа этой системы не было никаких средств принуждения, чтобы обеспечить исполнение своих постановлений низшими органами, если те признавали решения Центра ошибочными или их не касающимися, а такие случаи бывали сплошь и рядом. При двоевластии Временного правительства и Петроградского Совета начался распад государства, национальные окраины, включая Украину, заявляли о своей независимости. Власть Советов отвечала, скорее, анархической стороне русской души.
Но господство этой стороны русской души обычно бывает недолгим. В душе русского человека и народа-государственника растёт тяга к восстановлению стабильности и к воссозданию мощи страны. Именно поэтому, едва произошла Октябрьская революция (точнее, переворот в Петрограде), началось «триумфальное шествие Советской власти» по стране, включая и те национальные окраины, которые ещё не успели обособиться и сделать соответствующий духу этих народов выбор в пользу европейского образа жизни. И новая, Советская государственность стала формироваться уже при наличии полной политической власти в руках большевиков и примкнувших к ним левых эсеров.
М.М. Пришвин также почувствовал, что переход власти к Советам означал именно цивилизационный выбор, что попытка встать на западный путь развития государственности не удалась. Революции такого масштаба есть разрешение кризиса несравненно более глубокого, нежели политический или социальный. Тяжело переживая крах либеральных иллюзий, Пришвин так выразил суть Октября: «горилла поднялась за правду». Но что такое была эта «горилла»! Стал Пришвин размышлять, из чего же она возникла. И уже 31 октября выразил эту правду почти в притче. Возник в трамвае спор о правде (о Керенском и Ленине) – до рычания. И ктото призвал спорщиков: «Товарищи, мы православные!».
В бессильном отрицании признает Пришвин, что советский строй («горилла») – это соединение невидимого града православных с видимым градом на земле товарищей: «в чистом виде появление гориллы происходит целиком из сложения товарищей и православных». Но только в таком соединении и жива Россия, в конце концов признал это и Пришвин, и Вернадский. Но не предвидели они, какие огромные силы будут брошены на то, чтобы через семьдесят лет разделить товарищей и православных – и в обществе, и в душе.
Советская власть – это строго централизованное государство, единство которого обеспечивает всепроникающий партийный и чиновничий аппарат. Советы при этом играют важнейшую роль в функционировании неразрывной связи государства и народа, но всё же они остаются именно Советами, то есть совещательными органами. Так какие же Советы имел в виду Энгельгардт?
Беспорядка и анархии он и в мыслях допустить не мог, сами гены немецких предков того не позволяли. Но более существенно другое. Судя по тому, что он считал необходимым составление избирателями своих наказов депутатам, равно как и отчёты депутатов перед избирателями о выполнении их наказов, ему были ближе Советы в системе Советской власти. Но, зная его отрицательное отношение к безграничной власти чиновников, главным достоинством которых было слепое исполнение указаний сверху, причём исполнение, часто извращающее суть этих указаний, он ещё трижды подумал бы, прежде чем проголосовать за Советскую власть. Может быть, в его мечтах рисовался образ Советов в ещё неведомой нам форме, сочетающей строгую вертикаль власти с широкими полномочиями мест (зачатки такого подхода, возможно, рождались при создании в СССР, ещё на раннем этапе советской государственности, совнархозов)?
Энгельгардт знал, что крестьяне его времени верили в царя и в его «милость» насчёт земли, и ненавидели панов, которые либо мешают царю эту милость проявить, либо скрыли её от мужиков. Профессор Вардан Багдасарян говорит о давнем историческом «недуге» российской элиты:
«Есть три основных фактора русской истории – народ, «бояре» и царь. Отношения между народом и «боярами» всегда были очень конфликтными. Народ не любил «бояр», а те презирали народ. Борьба между ними шла за фигуру царя. Если царь был народный, то «бояре» провозглашали его тираном, если он был боярским, народ называл его узурпатором. «Бояре» всегда тяготели к внешней поддержке. Ориентир части элиты на Запад в нашей истории прослеживается достаточно давно. Но союз царя и народа традиционно подавлял западную перспективу»[15].
Наверное, как раз к тому времени, когда Энгельгардт заканчивал свои письма «Из деревни», от союза царя и народа оставались лишь воспоминания. И в этом не было вины крестьян. Хотя, возможно, тогда крестьянам был бы ближе народнический идеал государственно-общинного социализма, но с сильным самодержцем во главе.
«Ситуация принципиально изменилась после того, как Россия отказалась от собственного цивилизационного проекта. Встроенность в западную систему привела к тому, что российская элита теперь представляет интересы Запада. Она стала компрадорской. Компрадорский характер элиты объективен, поскольку центр системы, в которую встроена Россия, находится вне страны»
Это сказано Багдасаряном уже о современной России.
Не вина крестьян и в том, что и нынешние реформаторы не хотят считаться с русским народным представлением о недопустимости частной собственности на землю. Письма Энгельгардта и сегодня могут помочь в постижении глубинных основ разумного устройства деревни и налаживания продуктивного сельскохозяйственного производства.
Глава 32. Ревнитель самобытности и независимости России
В двух последних своих письмах «Из деревни» А.Н. Энгельгардт вынужден был вступить в жаркий спор с неославянофилами, которые на страницах газеты «Русь» выступали за переход сельского хозяйства России от экстенсивной системы земледелия к интенсивной, причём опирались на опыт стран Запада. Казалось бы, такой шаг по пути прогресса следовало приветствовать, но Энгельгардт сразу же усмотрел здесь корыстный сословный интерес дворянства. Ларчик же открывался просто: крестьяне после своего освобождения располагали меньшими земельными наделами, чем при крепостном праве, и были этим очень недовольны. По мере роста численности сельского населения надел, приходящийся на одну крестьянскую душу, ещё более уменьшался. У помещиков же земли оказалось больше, чем до отмены крепостного права, и значительная часть её оставалась необработанной из-за отсутствия рабочих рук, а остальная почти вся сдавалась в аренду крестьянам на кабальных условиях. Такое положение могло со временем привести к социальному взрыву. Энгельгардт, видевший и несправедливость такого распределения земель, и обречённость помещичьего землевладения, считал необходимой передачу всей земли крестьянским общинам. Авторы же «Руси», выражая интересы помещиков, утверждали, что никакого малоземелья у российских крестьян нет, просто земля у них плохо используется, хозяйство ведётся экстенсивно, а нужно переходить на интенсивную систему с использованием искусственных удобрений и пр., что подтверждалось опытом стран Западной Европы.