Я уже видел его раньше, мельком, той пьяной ночью на Таймс-сквер, когда я лежал, припав к земле, ослепленный и пораженный, сбитый с ног потоком голосов и образов. Но сейчас видения длятся чуть дольше, чем в тот другой раз, так что я распознаю, что этот будущий я не просто больной старик, а умирающий старик, на пути из жизни, уходящий, ускользающий, уплывающий огромный чудесный салат медицинского оборудования не в силах больше поддерживать слабое биение его жизни. Я чувствую, как пульс угасает в нем.
Спокойно, совершенно спокойно он отходит в темноту. В покой. Он очень неподвижен. Еще не мертвый, мое восприятие его еще будет уменьшаться. Но почти. Почти. А теперь. Больше данных нет. Спокойствие и тишина. Да, хорошая смерть.
Это все? Он правда мертв через пятьдесят или шестьдесят лет, или видение просто прервалось? Я не могу быть уверен. Если бы я только мог ЗАГЛЯНУТЬ за пределы того момента смерти, бросить один взгляд на занавес, увидеть рутину смерти, бесстрастных санитаров, спокойно рассоединяющих систему, поддерживавшую жизнь, простыню, натянутую на лицо, труп, отвезенный в морг. Но нет способа продолжить видение. Картинка представления закончилась последним проблеском света. Хотя, я уверен, что это и есть то самое. Я думаю о Карваджале, сводящим себя с ума тем, что так часто видел себя умирающим. Но я не Карваджал, как может знание об этом повредить мне? Я допускаю неизбежность своей смерти, а подробности, которые я вижу, просто примечание к ней. Сцена возвращается спустя несколько недель, а потом снова и снова. Всегда одна и та же. Больница, тонкая паутина трубок и катетеров, ускользание, темнота, покой. Так что нечего бояться ВИДЕТЬ. Я видел самое худшее, и оно не повредило мне.
Затем все разбивается сомнениями и моя недавно сформированная уверенность пошатнулась. Я ВИЖУ себя опять в большом самолете. Мы устремляемся вниз к большому шестигранному искусственному острову. В смятении потерявшая рассудок стюардесса несется по проходу, а за ее спиной появляется вздувающийся маслянистый взрыв черного дыма. Пожар на борту!
Крылья самолета дико кренятся. Визг пассажиров, неразборчивые выкрики по системе внутренней связи. Глухие бессвязные инструкции. Странное давление, пригвоздившее мое тело к сидению. Нас несет вниз, к океану. Вниз, вниз. Мы ударяемся, невероятный раскалывающий удар, корабль разваливается на части.
Все еще пристегнутый к сидению, я, как свинцовая гиря, опускаюсь лицом вниз в холодную темную глубину. Море проглатывает меня. Больше я ничего не знаю.
Солдаты движутся зловещими колоннами вдоль улиц. Они останавливаются возле дома, где я живу. Они совещаются, затем отряд врывается в здание. Я слышу грохот их шагов по лестнице. Прятаться бесполезно. Они распахивают дверь, выкрикивая мое имя. Я приветствую их, подняв руки вверх. Я улыбаюсь и говорю, что пойду спокойно. Но затем – кто знает, почему – один из них, очень молодой, фактически мальчик, резко разворачивается, нацелив на меня свое оружие, похожее на арбалет. Я успеваю только вдохнуть. Затем вылетает зеленый конус огня. После этого наступает темнота.
«Вот он!» – кто-то кричит, высоко поднимая дубинку над моей головой. И с сокрушительной силой обрушивает ее на меня.
Сундара и я наблюдаем, как ночь опускается на Тихий океан. Перед нами поблескивают огни Санта-Моники. Нерешительно и робко я кладу свою руку на нее. И в этот момент я чувствую пронзающую боль в груди. Я сгибаюсь, падаю головой вниз, безумно взбрыкиваю ногой, опрокидывая стол. Я бью кулаком по толстому ковру. Я борюсь, цепляясь за жизнь. Во рту вкус крови. Я бьюсь за жизнь, и я проигрываю.
Я стою на парапете восьмидесятого этажа над Бродвеем. Быстрым легким движением я выталкиваю свое тело в прохладный весенний воздух. Я парю. Я делаю грациозные плавательные движения руками. Я безмятежно ныряю в тротуар.
– Посмотрите! – кричит женщина позади меня. – У него бомба!
Морская поверхность волнуется сегодня. Серые волны вздымаются и обрушиваются, вздымаются и обрушиваются. Я преодолеваю волны. Я прокладываю себе путь через буруны. С безумной целеустремленностью я плыву к горизонту, рассекая холодные воды, как будто устанавливая рекорд на выносливость. Плыву вперед и вперед, несмотря на пульсирование в висках и бухающие удары в груди почти у горла. А море становится все более бурным, его поверхность вздымается и раздувается все сильнее. Волна бьет мне в лицо, и я иду вниз, задыхаясь, стараясь вынырнуть на поверхность. Меня бьет снова, снова и снова…
– Вот он! – кричит кто-то.
Я опять ВИЖУ себя в большом самолете. Мы устремляемся вниз, к шестигранному искусственному острову.
– Посмотрите! – кричит женщина позади меня.
Солдаты движутся зловещими колоннами вдоль улиц. Они останавливаются возле дома, где я живу.
Морская поверхность волнуется сегодня. Серые волны вздымаются и обрушиваются, вздымаются и обрушиваются. Я преодолеваю волны, я прокладываю себе путь через буруны. С безумной целеустремленностью я плыву к горизонту.
– Вот он! – кричит кто-то.
Мы с Сундарой наблюдаем, как ночь опускается на Тихий океан.
Я стою на парапете восьмидесятого этажа над Бродвеем. Быстрым легким движением я выталкиваю свое тело в прохладный весенний воздух.
– Вот он! – кто-то кричит.
И опять. В разных формах снова и снова приходит ко мне смерть. Сцены повторяются, не изменяясь, противореча друг другу и аннулируя одна другую.
Какое из этих видений верно? А как же старик, мирно угасающий на больничной койке? В какую мне верить? Голова моя идет кругом, перегрузившись различными данными. Я спотыкаюсь о шизофреническую лихорадку, ВИДЯ больше, чем я могу постичь, не имея возможности составить целое. И постоянно мой пульсирующий мозг орошает меня сценами и видениями.
Я распадаюсь на части. Я валюсь на пол возле кровати, дрожа, ожидая, что следующая путаница навалится на меня. Каким образом я погибну в следующий раз? На дыбе палача? Под бичом ботулизма? От ножа в темной аллее? Что все это значит? Что происходит со мной? Мне нужна помощь. Объятый ужасом, в отчаянии, я мчусь увидеться с Карваджалом.
43
Прошло несколько месяцев с тех пор, как я виделся с ним в последний раз, полгода, с конца ноября до конца апреля. Он явно изменился. Он стал меньше, почти как кукла, миниатюра старого Карваджала, все излишки срезались, кожа туго обтягивала скулы, лицо желтое, как будто он превратился в престарелого японца, одного из этих высохших крошечных древних стариков в синих костюмах и галстуках бантом в брокерских домах в нижнем городе. В Карваджале было незнакомое восточное спокойствие, сверхъестественное спокойствие Будды, которое, казалось, говорило, что он достиг тихой бухты, спокойствие, которое заражало все окружающее. Через минуту после своего прихода в паническом недоумении я почувствовал, как груз напряжения покидает меня. Он любезно усадил меня в своей унылой гостиной и милостиво преподнес традиционный стакан воды.
Он ждал, пока я заговорю.
Как начать? Что сказать? Я решил не упоминать о нашем последнем разговоре, отринуть его, не намекая на мой гнев, мои обвинения, мое отречение от него.
– Я ВИДЕЛ, – выпалил я.
– Да, – насмешливо, без удивления, слегка обеспокоенно.
– Странные вещи.
– О? – Карваджал изучал меня без любопытства, ожидая, ожидая, ожидая.
Как спокоен он был, как сдержан! Как будто вырезан из слоновой кости, прекрасной, блестящей, неподвижной.
– Сверхъестественные сцены. Мелодраматические, хаотичные, противоречивые, странные. Я не знаю, что из этого ясновидение, а что шизофрения.
– Противоречивые? – задал он вопрос.
– Иногда. Я не могу доверять тому, что ВИЖУ.
– Что за вещи?
– Во-первых, Куинн. Он появляется почти ежедневно. Видения Куинна как тирана, диктатора, какого-то монстра, манипулирующего всей нацией, не столько президент, сколько генералиссимус. Его лицо над всем будущим.
Куинн здесь, Куинн там, все говорят о нем, все боятся его. Это не может быть реальным.
– Все, что вы ВИДИТЕ, реально.
– Нет, это не настоящий Куинн. Это параноидальная фантазия. Я ЗНАЮ Пола Куинна.
– Да? – голос Карваджала доходил до меня как через толщу расстояния в пять тысяч лет.
– Послушайте, я был предан этому человеку. Я на самом деле любил его.
Мне нравилось то, за что он выступал. Почему же я вижу его как диктатора?
ПОЧЕМУ Я ДОЛЖЕН БОЯТЬСЯ ЕГО? Он не такой. Я знаю.
– Все, что вы ВИДИТЕ, реально, – повторил Карваджал.
– Тогда, значит, в эту страну придет диктатура Куинна?
– Возможно. Очень похоже. Откуда мне знать? – пожал плечами Карваджал.
– А мне откуда? Как я могу верить в то, что я ВИЖУ?
Карваджал улыбнулся и поднял руку ладонью ко мне.
– Верьте мне, – убежденно произнес он слабым голосом, подражая тону старого мексиканского вождя, предлагающего взволнованному мальчику доверить свою судьбу ангелам и милосердию Девы Марии, – не сомневайтесь, верьте.
– Я не могу. Слишком много противоречий, – я яростно потряс головой. – Это не только Куинн. Я ВИДЕЛ также свою смерть.
– Да, это надо принять.
– Много раз. В самых различных вариантах. Авиакатастрофа. Самоубийство, сердечный приступ. Утонул. И тому подобное.
– Вам это кажется странным, да?
– Странным?! Я нахожу это абсурдным! Какая из них реальна?
– Все.
– Это сумасшествие!
– Существует много уровней реальности, Лью.
– Но все они не могут быть реальными. Это нарушает все, что вы мне говорили об определенном и неизменяемом будущем.
– Существует только одно будущее, которое ДОЛЖНО иметь место, – сказал Карваджал. – Одно действительное и много потенциальных, бесплодных линий, линий, которые существуют только на туманных границах возможности. Иногда информация из этих времен поступает к тому, чей ум достаточно открыт, если он достаточно уязвим. Я это пережил.
– Вы никогда ни слова не говорили об этом.