Караджов окаменел: напряжение, с каким он ее слушал, сковало каждую его клетку, и он казался спокойным. Больше того, он и в самом деле был спокоен — Мария уходит! Он даже поверить этому боялся, ему казалось, что это сон. Нет, это не сон, Мария действительно уходит, это должно произойти сейчас, у него на глазах. Он решил помолчать, пусть она выплачется, он готов оказать ей услуги, мелкие житейские услуги, в которых она, вероятно, и не нуждается.
Наконец Мария утихла.
— А теперь, — проговорила она гнусавым от слез голосом, — я хочу, чтобы ты забрал свои вещи и оставил меня здесь, пока я не найду подходящую квартиру. Об оплате этой комнаты можешь не беспокоиться. Я больше не желаю ни видеть, ни слышать тебя — ты для меня мертв… Полчаса тебе хватит? — И ушла.
Караджов подчинился без всяких колебаний: куй железо, пока горячо!
Через полчаса Мария вернулась и застала его с транзистором в руке. Они дико переглянулись.
— Это тебе, — кивнул он на транзистор, чтобы смягчить напряжение.
— Я тут же выброшу его! — процедила сквозь зубы Мария. — У меня ничего не должно остаться от тебя, понимаешь, даже воспоминаний… Ступай!
Легкой, почти пьяной походкой Караджов затопал вниз по лестнице к своей нагруженной машине, которая должна была отвезти его к Калоянову.
9
Стоил Дженев вернулся с работы с головной болью и неохотно поднял трубку. Звонил Бонев. Он спросил у Стоила, один ли он, поинтересовался, что собирается делать в этот вечер, и напросился к нему в гости, на час, не больше. Сказал, что должен что-то сообщить.
Пока Стоил возился на кухне, у входной двери раздался звонок. Бонев принес с собой бутылку виски и жареный арахис.
Стоил пошутил на пороге:
— Входи скорее, а то соседи подумают: эти обменялись постами.
— Твои слова да в божьи уши, — усмехнулся Бонев.
Он вошел как-то неторопливо, неторопливо повесил плащ, задержав взгляд на дамском пальто: Евлогии или Марии?
— Евлогия дома? — спросил он.
— Загуляла моя девка, — тем же шутливым тоном ответил Стоил, превозмогая головную боль.
Они вошли в гостиную. Бонев окинул взглядом обстановку — давно тут не был, надеялся увидеть перемены. Усадив гостя, Стоил пошел на кухню и проглотил сразу две таблетки аспирина. Зачем пожаловал к нему Бонев? По поводу развода, наверное, не потому ли он так все рассматривает в доме? Чего тут смотреть, Мария уехала, кроме своих личных вещей, ничего не взяла. «Остальное я вам дарю, — сказала она. — Живите счастливо со всем этим, без меня…»
Они налили виски, в бокалы грузно опустились кусочки льда.
— Сегодня у меня была твоя дочь, — Бонев заметил, как у Стоила поднялись брови. — Чертовски интересная беседа получилась.
— Не перебивала тебя?
— Это пустяки! Мы цитировали Маркса, Дарвина, обменялись притчами, случалось, даже тон повышали.
— Шутишь.
— Честное пионерское, такого разговора у меня, пожалуй, с молодых лет не было — хорошо, хоть свидетелей не оказалось… Слушай, буйная особа твоя Евлогия, но умница, и характер у нее дай бог!
— Порой слишком резка.
— Тут уж сказываются молодость и твой, дженевский, нрав, — улыбнулся Бонев. — Я, разумеется, покритиковал ее, все как надо. И решил предложить ей должность помощника начальника управления.
Дженев спросил:
— А не боишься, что дал маху?
— Если я дал маху, снимать ее будем вместе с тобой.
— Со мной?
— С кем же еще? Подобные вопросы мы решаем вместе с секретарем окружкома. Ну, на здоровье!
Стоил не стал пить и задержал взгляд на госте.
— Чего смотришь, я пришел просить твоей руки. И головы поседевшей.
Дженев забарабанил пальцами по столу. Его головная боль испарялась, он чувствовал, как постепенно отпускало в висках, в затылке.
— Слушай, я серьезно, — продолжал Бонев. — Дважды вел разговор наверху. Скрывать не стану, не все шло гладко, были «про» и «контра». Это нормально, главное, что вопрос решен: ты принимаешь дела от Хранова, дожидаться конференции не будем.
Стоил вынул носовой платок и вытер сухой затылок.
— Почему же ты мне только сейчас говоришь об этом?
— Очень просто — чтобы ты не артачился.
— Я и сейчас могу заартачиться, — насупился Стоил.
— Можешь, да не очень. Врачи мне дали справку, ты уже поправляешься. Только вот курить придется бросить.
Дженев молча уставился в одну точку. Бонев решил упредить его:
— Давай, Стоил, впрягайся, ничего страшного в этом нет, а то моя правая рука что-то подводит. — И многозначительно подмигнул.
— Я развожусь, — неожиданно сообщил Дженев.
— Знаю. По твоей инициативе, не так ли?
— По моей и в силу обстоятельств. Положение стало нетерпимым.
— Слышал краем уха. Караджов отличился?
— Не знаю, я за ними не следил.
— Семья его здесь, может, и они тоже?..
— Ничего не знаю! — подчеркнуто произнес Дженев.
— Да-а-а. Как бы то ни было, переживешь. Евлогия в курсе?
Стоил кивнул.
— Все образуется, может, скоро зятя приведет тебе, коль так поздно гуляет… А теперь по существу. Пленум…
Но Стоил больше не слушал его, задумавшись над неожиданной перспективой стать секретарем окружкома. Это как снег на голову: у него и в мыслях не было ничего подобного, особенно сейчас, после всех этих заводских дел. Странно, от этой неожиданной новости он не опешил. Напротив, она как бы прояснила его взгляд на вещи, и, хотя внутренне он был готов сказать решительное «нет», в какой-то момент ему показалось, что есть и другая возможность, которая — зачем скрывать — была соблазнительной: может быть, стоит попробовать себя на чем-то более масштабном? При этой мысли он покраснел — ему вспомнилось давнишнее предупреждение дочери по части идей и высоких постов. Она была права… — заключил Дженев и прервал гостя:
— Видишь ли, в чем дело, я не готов для такого разговора, и, если не возражаешь, давай отложим его на денек-другой… Но раз ты настаиваешь, то позволь мне немного порассуждать вслух, условно, что ли. Ну так как?
Бонев молчал, взвешивал его слова, вслушивался в интонацию.
— Во-первых, завод, — начал Дженев. — Стал я там вводить кое-какие новшества. Только-только стронулись с места.
— О заводе подумаем вместе, а новшествами займется новый директор. Кстати, кого ты видишь в этой роли?
— А у министерства нет кандидатуры?
— Там ориентируются на Миятева. Хотят услышать и наше мнение.
— На Миятева, говоришь? — задумался Стоил. — А Крыстев? — И еще раз почувствовал, что разговор приобретает серьезный характер.
— Настаивают на Миятеве, — пояснил Бонев. — Считают его кандидатуру вполне подходящей.
Стоил нахмурился.
— Как видно, нам уже сейчас не сдвинуть воз с места. А дальше?
— Что дальше?
— Какие у меня будут права, у секретаря? — брякнул Стоил и тотчас пожалел об этом, но было уже поздно.
Бонев вздрогнул.
— Как это какие права? Обычные, в рамках сложившейся традиции.
— Нет, Бонев! — решительно возразил Стоил, и спокойствие вернулось к нему. — Храновские рамки и традиции не по мне!
Бонев поглядел на Стоила так, словно страдал близорукостью.
— Что значит «нет»?
— А это значит, что в моих вопросах решающее слово будет за мной. — Стоил решил быть полностью откровенным.
— Ты забываешь, что у нас коллективное руководство, — твердо возразил Бонев, все еще не в состоянии угадать, куда клонит Стоил.
Мы тут рассоримся, понял Дженев. Надо было отложить этот разговор.
— Есть еще кое-что. Наша индустрия прихрамывает, сам знаешь. Больше не должно быть ни одного немотивированного плана — пора наконец ставить дело на прочный фундамент.
Стоил вдруг смолк — больше не хотелось ему говорить.
— Давай, я слушаю, — отозвался Бонев.
Напрасный разговор, решил Дженев. Все равно он меня не поймет. Или встанет на дыбы.
— Чего давать?.. Читать лекции душа не лежит, в особенности тебе. Я, кажется, уже говорил об ахиллесовой пяте. — Он почесал затылок. — Без точной статистики и соответствующих измерений не может быть обоснованных норм, а значит, нужной производительности и качества. Необходимо скорректировать нормы и производственную программу. Впрочем, эти вещи в центре крайне непопулярны.
Бонев молчал, глядя в свой бокал. Дженев уставился на свой.
— Молчишь, — произнес он. — Экзаменуешь меня, как абитуриента.
— Я тебя слушаю.
— Ладно, — озлился Дженев. — Тогда слушай! Округ давно нуждается в коллегии опытных специалистов. В этой комнате бывает заводской народ, и, должен откровенно тебе сказать, у нас есть дельные работники. Мнения и предложения этих людей должны обязательно обсуждаться. И пускай бюро сообразуется с ними.
— Сообразуется? — переспросил Бонев, не поднимая головы.
— Да, сообразуется. Бюро не синедрион.
— Оригинальное определение, — хмыкнул Бонев. — Дальше!
— Слушай, ты этот тон оставь для своих секретарш! — взорвался Стоил. — Иначе давай прекратим разговор.
Бонев провел пальцами по своей морщинистой щеке и молча отпил из бокала.
— Извини. — Я не нарочно. Обещаю сдерживаться.
Дженев, разумеется, не знал, что у гостя проклюнулись первые сомнения по части его собственной идеи о замене Хранова. И хотя интуиция у Дженева была не богатая, он уловил волнение Бонева, и это его задело и еще больше подлило масла в огонь.
— У нас есть малополезные службы, мы тонем в бумагах, в учреждениях и канцеляриях много лишнего народу, даже в цехах, — уверенно начал Дженев. — Назрела необходимость в сокращениях. В реальных сокращениях.
Бонев кивнул.
— Как тебе, должно быть, известно, — продолжал наступление Стоил, — использование государственных материалов и машин в личных целях становится чуть ли не обычным явлением. Чтобы пресечь это, можно найти немало способов — от взимания штрафов до принудительного труда на самом предприятии, на виду у всех… Пусть приблизительно, убытки можно подсчитать, и я готов пе