вполне привычный для жителей здешних мест. Для местных да, во не для горожан, волею капризной судьбы и военного лихолетья занесенных в чуждые им горы.
Спешившись, Кривцов подошел к краю ущелья и взглянул вниз. Голова легко закружилась от страшной высота, а в желудке возникла легкая тошнота – на дне кипел бурный поток, казавшийся не шире маленького ручейка, но какова же должна быть сила воды, пробившей себе дорогу в гигантских каменных монолитах?
– Наше спасение на той стороне, – помогая Марте слезть с коня, сказал Владимир, прислушиваясь к тишине.
Стрелять перестали. Значит, погоня скоро будет здесь. Успеет ли он сделать то, что задумал, до появления бандитов?
– Вы хотите перебраться на ту сторону? – побледневшая женщина показала на мостик. Видимо, одна мысль о том, что ей придется переходить жуткое ущелье по жердочкам, смертельно пугала ее.
– Обязательно, – оглаживая гнедого, чтобы успокоить, как можно небрежнее отозвался Кривцов. – Ну, пошли? Сначала вы, потом я с конем.
– Нет, я не пойду, – Марта отдала ему револьвер и села на камень. – Я боюсь, что он рухнет.
– Хорошо, – причмокивая губами, фотограф потянул за собой коня, ступив на настил мостика. – Я вернусь за вами.
Стараясь не смотреть вниз, он сделал первый шаг, подумав, что стоило бы замотать гнедому голову пиджаком, чтобы он не боялся высоты. Но поздно, надо двигаться вперед, а возвращаться – дурная примета. Остается надеяться, что конь привык к горным кручам и не шарахнется, почуяв под копытами бездну.
Мостик под ногами ходил ходуном, одна рука держала веревку, так и норовившую выскользнуть из пальцев, а другая тянула за повод гнедого, осторожно переступавшего копытами по жердям.
Конь испуганно фыркал и мелко вздрагивал, но шел, стараясь коснуться губами плеча нового хозяина, не умолкавшего ни на секунду: надеясь успокоить скакуна звуком своего голоса, Кривцов говорил ему ласковые слова, хотя у самого сердце то замирало, то колотилось так, что казалось, готово было пробить ребра и выскочить наружу.
Наконец нога почувствовала твердь камня. Шаг, еще один, и вот гнедой уже привязан к столбу. Теперь назад.
Ухватившись обеими руками за веревку, Владимир забросил карабин за спину и отправился в обратный путь над бездной. Правда, теперь он ему показался короче, но отнюдь не легче, чем в первый раз.
– Пошли, – немного отдышавшись, он взял Марту за руку. – Держитесь за ружейный ремень и встаньте ко мне лицом. Двигаться будем боком и перейдем на ту сторону. Смотрите только на меня, постарайтесь не думать о пропасти. Готовы?
– Я постараюсь, – жалко улыбнулась женщина, вцепившись в ремень так, что побелели костяшки пальцев.
Они вступили на мостик и потихоньку пошли над бездной.
– Вы умеете танцевать? – чувствуя, как жутко изгибаются под их тяжестью слеги, спросил Кривцов. – Наверное, не только танцевать, но и петь? Я угадал?
– Бог мой, о чем вы? – глядя расширенными от страха глазами в его грязное, потное лицо, едва вымолвила Марта.
– Шагайте, шагайте, – перебирая руками по веревке, подбодрил ее Владимир. – Бочком, как в кадрили, двигайтесь, осталось немного.
Ближе к концу пути ему пришлось обнять ее за талию и держаться за веревку только одной рукой – Марта совсем ослабла, ноги у нее дрожали, словно она вот-вот потеряет сознание.
– Все, – наконец ступив на каменистую почву, облегченно выдохнул фотограф. – А я назад.
– Куда? – женщина с неожиданной силой вцепилась в него. – Не пущу! Хотите оставить меня одну? Я встану на колени, только на уходите! Умоляю!
– Пустите! – он с трудом оторвал ее руки и опять пошел через пропасть. Закусив от ужаса пальцы, Марта наблюдала, как Владимир, преодолев мостик, начал отвязывать от столба спасительную веревку.
Ломая ногти и до крови обдирая пальцы, он торопливо распутывал узлы. Сейчас бы передохнуть, но нет возможности – с минуты на минуту здесь появится банда Орлича.
Привязав веревку к одной из слег мостика, Кривцов лег на настил и пополз обратно. Успеть, только бы успеть, пока еще не слышен гулкий топот копыт чужих коней. Сколько у него прибавится седых волос за эти сутки, сколько лет жизни разменял он за последние, полные нечеловеческого напряжения, часы? Но надо успеть, чтобы не кончить жизнь в страшных мучениях и выполнить поручение. Ведь и он и Марта рискуют не ради собственного удовольствия или наград, а для того, чтобы молох войны не получил новых жертв. Ну, где же долгожданные камни, когда же кончатся жуткая тряска и раскачивание над пропастью?
Внезапно он почувствовал, как его схватили за ворот пиджака и тянут, помогая преодолеть последние вершки настила. Владимир рванулся вперед и, свалив втянувшую его на камни Марту, тут же вскочил, кинувшись к второму столбу. Уже не думая, что выдаст преследователям свое местоположение, он выстрелил в узел веревки и схватил ее свободный конец, пропустил его через кольцо в седле гнедого.
– Погоняй! – схватившись за веревку, крикнул он женщине и та, сразу поняв, схватила коня под уздцы и потянула его за собой.
Налегая на веревку до темноты в глазах, фотограф молил всех святых, чтобы она вдруг не лопнула: тогда зря все старания. Мостик не поджечь, не разобрать, его можно только сдернуть. Ну, гнедой, не подведи!
И тут раздался треск ломающегося дерева. Веревка разом ослабла и Кривцов упал. Ладони, обожгло, хлестнуло по лицу и ногам. Веревка, как живая, мелькнула в воздухе и исчезла.
«Спасены», – понял Владимир.
Поднявшись, он, пошатываясь, подошел к краю пропасти. Там, где только что висел мостик, торчали обломки слег, на которых чудом удержалась часть настила.
Гнедой призывно ржал и бил копытом. Опираясь на плечо Марты, фотограф доплелся до коня, тяжело взобрался в седло. Помог женщине сесть и шагом поехал по тропе.
Вскоре сзади послышались крики и выстрелы – бандиты обнаружили разрушенный мостик и бесновались, поняв, что добыча ускользнула.
– Я тебя убью! – громко разнеслось над притихшими горами. – Слышишь? Я тебя убью!
Узнав голос Орлича, Кривцов только досадливо дернул плечом и усмехнулся: пусть себе кричит! Сейчас важнее уйти подальше в лес и хоть немного отдохнуть…
* * *
Весь день Владимир не давал отдыха ни себе, ни Марте, ни гнедому; он торопился, стараясь как можно дальше убраться от страшной пропасти и сбить со следа возможную погоню. Орлич патологически жесток и одержим манией величия, считая себя хозяином гор. Возможно, в этом есть определенная доля истины, если судить по тому, насколько многочисленна его банда и как чудовищно он расправлялся с непокорными – Кривцов подозревал, что на страшном кресте в лесу был распят несчастный хозяин той усадьбы, где они ночевали. Конечно, нельзя утверждать такое со всей определенностью, но все же…
Теперь, если банда их разыщет, Орлич уже не станет разыгрывать из себя благородного повстанца и пускаться в рассуждения. Кто может знать, не приказал ли он рубить деревья и налаживать новый мост через ущелье? Или, зная местность, послал верховых в обход, надеясь перехватить беглецов в другом месте, чтобы свершить над ними расправу?
Изредка устраивая короткие привалы, фотограф гнал коня по тропинкам. К вечеру удалось одолеть перевал и дорога пошла под гору. Заночевали в ельнике, подстелив наломанных еловых лап и страдая от голодных спазмов в желудке. А поутру, как только занялась заря, снова тронулись в путь. Гнедой все чаще начал переходить на шаг, а то и совсем останавливался. Тогда Владимир соскакивал с седла и вел его в поводу, невесело размышляя, что делать, если не встретится жилье человека? Долго ли они смогут бродить по горам и лесам, не имея провизии и теплой одежды, не зная отдыха и теряя золотое время? Ведь Марту ждут, ждут добытых ей сведений, а они плутают, оказавшись в неведомой глуши. Что здесь толку от спрятанных под стельками крупных купюр и утаенного от бандитов мешочка с золотом? Ни деньги, ни золото не накормят, не обогреют и не укажут дороги, если их не отдать в руки человека.
К вечеру, когда они, миновав очередной поворот петлявший между скал тропы, начали спускаться в долину, Марта неожиданно вскрикнула, показывая вниз:
– Дома! Люди!
Кривцов, тянувший за повод усталого гнедого, остановился и приложил ладонь к глазам – действительно, у подножия горы на краю долины раскинулось небольшое село с ладной деревянной церквушкой. На широком лугу за околицей паслась скотина, а домики, казавшиеся отсюда игрушечными, утопали в зелени садов. Наконец-то! Теперь он понимал, как радовался Колумб, услышав крик матроса с мачты: земля!
Владимир сел прямо на тропинке и начал разглядывать селение, объяснив торопившейся скорее спуститься к людям Марте, почему спешить не следует – дома не мираж, они не исчезнут, их жители тоже, а вот узнать, нет ли и там банды или солдат, не мешает. Лучше еще час-другой потерпеть, чем вновь влипнуть в передрягу.
Не заметив ничего подозрительного, они спустились с горы. Фотограф отыскал укромное место в зарослях и привязал гнедого.
– Ждите меня, – велел он Марте. – В случае чего, стреляйте из карабина. Здесь должно быть сильное эхо, я услышу. До сумерек вернусь. Если вдруг кто-то будет звать вас, не откликайтесь, даже узнав мой голос.
– Полагаете, нас там ждут? – зябко передернула плечами женщина. – Боитесь засады?
– Кто знает? – проверяя револьвер, ответил фотограф.
– Я откликнусь только увидев вас перед собой, – заверила Марта. – Но постарайтесь не задерживаться.
– Хорошо, – и Кривцов исчез в кустах.
Пробравшись ближе к селу, он спрятался среди камней г начал наблюдать за крайним домом. На дворе возился высокий костистый крестьянин в белой рубахе и черных узких брюках, подпоясанный выцветшим синим матерчатым кушаком. Вскоре из дома вышла женщина с кувшином, следом за ней выбежал маленький босоногий мальчонка и, уцепившись за подол ее длинной юбки, начал что-то просить. Хозяин наблюдал за ними с улыбкой. Эта картина несколько успокоила Владимира – если в селении находятся чужие вооруженные люди, вряд ли детей станут выпускать на улицу.