Романовская (теперь Лачплеша) не в честь царской фамилии, а по рижской семье Романовых, купцов-огородников. Тут был овощной край. Бирзниека-Упиша ранее Курмановская, от Курманова, здесь были его огороды. Сейчас Авоту переводят то Ключевой, то Родниковой. Исходно на домах висело Ключевая. С 1810-го были две Авоту: Малая Ключевая – от Романовской до Столбовой и Большая – от Стабу до церкви. Потом их сцепили, а в 1885-м добавили кусок Большой Ямской (Grosse Fuhrmanns Strasse), от Мариинской. У нас дома в 60-х и называли: Мариинская, Столбовая; не Дзирнаву, но Мельничная. Притом что Стабу-Столбовая давно уже была Фр. Энгельса, а Гертрудинская – К. Маркса. Не то чтобы непременно на русском: Авоту и была Авоту, Акас никогда не называли Колодезной, Мартас Марфинской не была. Вместо Тербатас не говорили Дерптская, она была уже П. Стучки, а «Стучка» – короче. Но проскакивала и Тербатас.
Сейчас «Родниковая» вылезает из перевода, у ключа ж еще и двойное толкование: путаница. На немецком она была Sprenkstrasse (Шпр, штр; и в Риге писали Strasse, не Straße), в словарях Sprenk не найти, это диалект остзейских немцев. Кто-то (не помню, на каком рижском форуме я увидел) отыскал словарь (издан теми же Харткнохами), Idiotikon der deutschen Sprache in Lief- und Ehstland: Nebst eingestreueten Winken für Liebhaber. Hupel, August Wilhelm. Riga: Hartknoch, 1795. – XX, 272 S. В нем есть der Sprenk / der Spreng / die Sprenke в значении Quelle. Родник, ключ. Словарь оцифрован, https://digital.slub-dresden.de/werkansicht/dlf/9271/1/. Скопление всевозможных слоев естественно, так здесь было устроено. Остзейцы – это «восточноморцы»; Балтийское море = Ostsee.
Дело не в том, что все это тут было, а сами слои и то, почему они оказываются сейчас рядом. Ведь нет даже стенки, через которую могли бы перестукиваться остзейцы с завсегдатаями бара, все непроницаемо порознь. Ну, может, еще станет понятно, зачем все это здесь сходится; только не надо делать слоистость понятием, а то затеется демагогия. В центре двора на Энгельса 29 – где жил Себрис – был аист, фонтан. Натуралистичный и как бы естественно раскрашенный (белое-красное-черное). В конце 60-х фонтанчиком уже не работал, подгнил, и его сломали: один из малолетних хулиганов из парадной в правом углу двора. То ли Эрик, то ли Рома, поляки. Кажется, первый. Не хулиган: таких называли пашпуйками (pašpuika – примерно сорванец, но без этого сюсюканья; может быть и «шпана», но это уже старше). Преувеличенная самостоятельность с оттенком демонстративной дерзости. Сейчас, похоже, pašpuika редко говорят.
Несколько лет назад – дом № 29 теперь в богатой части – аиста восстановили. Сделали не копию, а лаконично-условно, и он сизо-серый, уже даже и журавль. Кто-то, значит, помнил, что тут была птица. Или, скорее, когда дом купили и стали делать капремонт, то нашли фотографии. Недавно, в конце нулевых. Раньше там вообще было печное отопление, дровяные подвалы, ступеньки вниз: темнота и сырой холод. Под потолком на витом шнуре болтается лампочка, шар ее света не достигает стен. Почему я 60 лет знаю Авоту, когда это не мой квартал, даже не соседний? Там была детская поликлиника. Между Столбовой и Гертрудинской, третий дом во дворе.
На Авоту здания от середины XIX до Первой мировой. Не важно-центровые, но и не из (непременного для типовых доходных домов) серо-желто-бурого кирпича. 1–2–3–4–5 этажей, штук пять шестиэтажных. Не так что все серые и темные, есть и цветные, но и они отчасти серые и темные. Цвета – желтый, красный, бордовый, синий – смазаны, не ветхостью, а даже уместно. Коричневатые могли когда-то быть даже бежевыми. Почему-то кажется, что улица узкая и дома для нее чрезмерно высоки. Она не узкая, почему-то такое ощущение. Между каменными домами деревянные, двухэтажные. Не разваливаются. Деревянных домов в городе много, не только на когдатошних окраинах, и в центре. Вполне целые, не из-за «Деревянной Риги»; та больше открыточный проект. Жизни в первых этажах на Авоту не видно, окна пыльные. Люди ходят как-то неопределенно, и не понять, то ли идут со своим будущим рядом, как выгуливая собаку, то ли оно их тащит за собой. Или они его, но такое тут, похоже, редкость.
Между Гертрудинской и Стабу-Столбовой, рядом с бывшей поликлиникой, высокие кованые ворота, красивые. С весны по осень их не видно, полностью закрывает плющ. Ворота метров пять высотой, левый штырь ворот торчит еще метров на пять – плющ свисает и с него; симметрично и справа, что ли просто со стены дома, за плющом не видно. Вот, пожалуй, почему я об Авоту: когда водили в поликлинику, то район стал первой заграницей. Живешь в знакомых дворе и квартале, а поликлиника – сдвиг: вне границ знакомого есть что-то другое. Тут всего много, оказывается. Куда-то распространяется дальше, вот что. Включился режим выяснения неизвестного.
С 60-х здесь ничего нового. Ну, на доме № 27 теперь табличка № 27b, а № 39 когда-то стал № 41 (деревянный, двускатная крыша), но выглядит как на фотографии 1930-го. Разве что вместо пивного бара, одноэтажный павильон был на углу с Гертрудинской, выстроили черно-стеклянное шестиэтажное, офисное. С угла закругленное, внизу небольшой rimi. Не снесли под застройку, павильон уже обветшал и покосился. Аварийный забор стоял лет 10. Или 20. В том же квартале за углом быстро выстроилась церковь без креста, Святых Последних Дней, мормоны. Там был пустырь или что-то вовсе безвидное. Китайское бистро на углу Гертрудинской закрылось давно, но открылось другое китайское, очень дешевое, ближе к Лачплеша. Кусок Авоту от Мариинской отчего-то сделался галереей предсвадебных салонов, их там штук 15. Уж точно больше десятка, они и за Лачплеша есть. Пересчитал: 12 штук от Марияс до перекрестка и один за ним.
Закрылось много разного. Кооперативный, а потом частный мясной стал «Одеждой для леди», тоже закрылся. Рядом, возле остановки был магазин тканей, сейчас столовая с 10:30 до 15:00 по будням, аскетичная и по интерьеру, и по предложению. Рядом был магазин с разливухой, нет его. Питейных уютов много меньше. Закрывались, открывались, снова закрывались. Уже совсем мало, только между Гертрудинской и Матиса было примерно пять, а теперь в одном что-то крафтовое, летом даже пара столиков на улице, а в другом некий bbk. К осени и они поскучнели вроде: новые точки в другой стилистике, и, получается, они как бы и не здесь, почти не замечаешь. Чуть дальше, с края дома нечто едва открылось и уже все: бордовые жалюзи-рольставни опущены, гирлянда изумрудно-черных воздушных шариков еще висит над ними, шарики обмякли. Еще одна давно канувшая распивочная в полуподвале, а вместо следующей, на углу, игровые автоматы.
Почему закрывались, когда жители те же? Похоже на обвал автобусного сообщения по Латвии, машин стало много. Раньше с выпивкой в магазинах было скудно, а наценка в общепите небольшая, вот и пили на людях. Потом появились круглосуточные лавки, распивочные просели – контингент выбирал дешевле. Затем ночную торговлю ограничили, но уже как-то привыкли к индивидуализму, да и наценки выросли. Другие цены, другие доходы, другая структура выпивающих. Общество расслоилось, в рестораны ходят другие люди, поколения сменяются и т. п. Не только распивочные, кафе тоже. На краю Авоту возле Мариинской было славное место. Небольшое, узкое, кофе, булочки. К концу 80-х годы стали тощими, в нем остались только кофе и спирт «Ройяль», закрылось. Потом там поселились какие-то ткани, теперь aromstudija: Ich weiß nicht, was das ist. Какая-то гламурно-косметическая приблуда экологического толка.
На углу Авоту и Матиса был «Гайлитис», «Петушок». Дом чуть вглубь квартала, его угол закругленный: кафе этаким бумерангом, два зала, со стороны каждой из улиц. Первый от входа зал вечером обычно не работал, там и свет не включали, входишь почти в темноту. Холодно, пусто, скупой свет вдали, хорошо. Не знаю, работало ли после СССР, в октябре 90-го у них взорвалась кофеварка, кофеварочный агрегат: выбило окна в сторону Авоту. То ли отремонтировали и перезапустили, то ли было уже не до этого. Сейчас в нем сетевая mega. Тут все магазины небольшие, супермаркет не встроить.
Ничего из этого не значит ничего особенного и выводов не ждет. Не предполагается, что объявится лирическое чудо или выстроится мораль на тему места, времени и человеческих сроков. Абзацы как прозрачные головастики, что-нибудь из них вылупится. Или нет. Пока они возникают и появляются, оказываются рядом. Их дела между собой не склеены, один из другого не следует, почти. Но раз уж оказались рядом, то начнут развешивать связи между собой. Их что-то приводит сюда, не я – я тут всю жизнь хожу. И не местность же вырабатывает этот список, с ней ничего не происходит. Такая последовательность ее историй ранее не возникала, но не ощущаю ни цели, ни желания, которые бы ее выстраивали. Разве что желание понять, что это все такое, здесь. Но какого ж рода понимание: тут все есть как есть, что к этому можно добавить?
Еще улица отличается от прочих рижских тем, что почти в каждом квартале есть дом, который отступает в глубину метра на два, тротуар там ненадолго шире. Возможно, потому, что с одной стороны улицы тротуары слишком узкие – левой, если от центра. Обычно это большой и длинный дом. В квартале за Марияс есть по каждой стороне, в одном случае отступ даже отступает от отступа – улица там резко поворачивает, дома в него так вписывались. Отступа нет только в квартале, где исходная распивочная. Здесь, по ее стороне, дома в середине одно-двухэтажные, чего их двигать.
Два дома с отступом есть в квартале, где поликлиника, а между ними – где заросшие плющом ворота – гугл-карта предъявляет улицу, которая идет вглубь и заворачивает направо, к Стабу. Ее, собственно, нет, а на карте выставлена действующей. Вообще, улица, немотивированно уходящая вглубь квартала, есть неподалеку: за Авоту в сторону железной дороги, между Стабу и Гертрудинской, этакая кривоколенная. Админю – не админская, администраторская, а кожевенная, от āda, кожа. Недавно там еще была небольшая промышленность, меховая фабрика «Электра», кроличьи шапки и т. п. В XIX улица была Угловой, Stūru iela, Winkelstrasse, в списке улиц 60-х XIX уже Gerberstrasse, Кожевенная, Ādģēru. С 20-х XX Ādmiņu – те же кожи, реформированный вариант слова. Мало того что кривоколенная, у нее еще и петля сбоку посередине, под тем же именем. Впрочем, петля за забором, внутри двора. Что ли, следы древней путаной застройки.