Случалось, У делал передышку, — не путешествовал. В такие дни он обычно валялся на травке (разбросав как попало лениво обмякшие уши) или напропалую чаёвничал со своим другом, домоседливым ежом-литератором (редко когда забредавшим дальше дикого малинника, что за Большим Оврагом). Они подолгу и неторопливо беседовали за чашечкой чая; беседовали вдумчиво, беседовали хорошо. Но больше всего ёжику нравилось не говорить, а — слушать…
«…Однажды, шагаючи по незнакомым ночным местам, У вынужден был остановиться по причине полнейшей и густейшей темноты. Не иначе как собирался дождь: тяжёлые, толстые, похожие на кокетливые коряги тупи плотно закрыли собой и луну и звёзды. Ниоткуда не проникало даже лучика.
Плюхнувшись на оказавшуюся поблизости мягкую кочку, У, прислушался…
Тихо здесь не было Шёпот, переходящий в гул… гул,
переходящий в визг… визг, переходящий в бормотанье и угугуканье… То ли — стоны какие, то ли — стуки… Ничего не понять!
— у-у-у-у-у-у-у-у… — сказал зверёк и с любопытством прислушался (…не отзовётся ли кто?), — у-у-у-у-у
— Ишь, развы-ылся… — послышалось из темноты.
Зверёк поозирался кругом и сказал:
— Я у-укаю, а не вою. У-укаю я…
— Ишь, разъу-укался… — послышалось из темноты.
— Аты кто? а?..
— Я не «ты», — послышалось из темноты, — я — «мы». Нас тут много. Тебя кто, собственно, интересует?
— Да все, — ответил У. — Я здесь ни с кем не знаком. Я не местный…
Застонало что-то вокруг, застучало…
— …А меня зовут У, — на всякий случай сказал У. — Зверёк такой… ма-а-аленький!..
Застонало что-то вокруг, застучало, заскрипело…
— Я — горы, — сказали Горы.
— Я — лес, — сказал Лес.
— Я — ветер, — сказал Ветер.
— Я — эхо, — сказало Эхо…И, помолчав, добавило: — Я ветер… я лес… я горы… Я горы… я лес… я ветер…
— Уж как-то вас слишком много! — заявил зверёк.
Застонало что-то вокруг, застучало, заскрипело, закашляло…
— Ну и что? — хихикнули из темноты.
Зверёк засмеялся, набрал как можно больше воздуха и что есть силы дунул в сторону туч. Тучи мгновенно рассеялись-испарились, показались луна и звёзды. Стало светло…И увидел У, что мчится он на лёгкой крошечной тучке (мчится непонятно куда…), и хорошо ему отовсюду, раззамечательно!
(Рассказывая про всё про это за чашечкой чая, на полянке, У сказал, что тучка была очень и очень похожа на ежа. Еж только хмыкнул. Но потом — улыбнувшись — заметил, что теперь ему (уж само собой!) понятно, отчего У так высоко взлетел…)
…Они летели очень быстро, так быстро, что с ближайших звёзд махом сдувалась накопившаяся за миллионы лет пыль (вся, без остатка!). Облетели несколько раз луну, заметив при этом, что она чуточку побледнела…
«Скоро рассвет, — подумал зверёк, — пора домой». А как он это подумал — так сразу и различил впереди родные места: ель… поляну, обвитую ягодными лентами… сверкающие росой норки соседей…
Тучка присела на нижней еловой ветви. Зверёк погладил тучку, сказал «спасибо…» и — быстро спустившись по стволу вниз — отправился спать».
у-у-у-у…!
«…Чуть в стороне от дороги стояла невысокая, густо обросшая мерцающим разнотравьем башня.
Заглянув в широкий сумрачный проём входа, зверёк у-укнул. Ответа не было. Не пошевелились даже ромашки, росшие на кирпичном выступе (они находились как раз на пути у-уканья и имели все основания заволноваться).
— Эй, ты чего тут забыл?
У обернулся и увидел остановившееся на дороге тележное колесо. Большое. Он видел это колесо и раньше: на горных тропинках… на взморье… в дюнах…, но оно никогда не останавливалось, всегда катило мимо.
Колесо стояло и выжидательно смотрело на зверька.
— Любопытствую… — У почему-то засмущался.
— Ну и чего тут любопытствовать, — строго спросило колесо, — ты что, башен никогда не видел?
— Видел… — зверёк начал слегка обижаться. — И тебя видел… Ты из тех, кто никогда не здоровается!..
— Здравствуй, — сказало колесо.
— Здрасьте-здрасьте…
— …Ну и что ты здесь нашёл интересного?
— Пока ничего, — ответил зверёк. — Вот ты, например, знаешь что там внутри?
— Знаю, — сказало колесо. — А как же!
— И откуда ж ты это знаешь?! Я сюда первый пришёл!..
— Колёса всё знают, — колесо улыбнулось и подкатило поближе. — Тебе разве мама этого в детстве не говорила?..
— Ну и что там?
— Лестница.
— Какая лестница?
— Обыкновенно какая: каменная.
— Да нет, я спрашиваю: куда по этой лестнице попасть можно…!
— Да куда хочешь! Вот ты — куда хочешь?
— …Никуда. Просто любопытно…
— Значит, никуда и не попадёшь, — колесо захохотало и даже чуть-чуть подпрыгнуло.
Зверёк досадливо махнул лапой и полез в проём…Метрах в двух от входа начиналась крутая каменная лестница, прижатая — по спирали — к изнанке башенных стен.
«И ничего оно не знает, — подумал зверёк, — только болтать гораздо. Сейчас поднимусь по лестнице… выберусь наверх…, а там видно будет…»
Осторожно ставя лапки на шершавые полурассыпавшиеся ступени, зверёк начал подъём. Поднимаясь, он старался держаться ближе к стене и не смотреть вниз: перил у лестницы не было.
…По всему пространству башни — свободно, ничуть не стесняясь в скорости — мотались подвывающие сквозняки. Влажно дышала плесень. Обрывки паутины в поисках лучшей доли перелетали с места на место, цепляясь за выступы, за ступени, за зверьковую шубку… Иногда ни с того ни с сего (и на короткое время) начинал падать снег…
У шёл долго. Иной раз ему казалось, что прошли целые недели (а может и месяцы…) с тех пор, как он вошёл в эту башню и начал подъём. У очень устал, проголодался и даже стал проникаться равнодушием к своему любопытству. Снаружи башня была невысокой, но его путешествие внутри оказалось таким долгим, что это начинало походить на какое-то хулиганство!..А однажды, присев на ступеньку, зверёк даже всплакнул… но — поднялся; поднялся и пошёл дальше.
Наконец (должно же это было когда-нибудь случиться!) впереди посветлело, подул свежий уличный ветерок… и похудевший У — весь в паутине, со стёртыми лапами — вышагнул из широкого проёма…
…Яркими красками встретило его многотравье. Ласковой тишиной встретила его дорога. А посреди дороги (улыбаясь и ехидно свесив язык) стояло колесо.
— Ну что, здороваться будем?
Зверёк молчал. Колесо, подкатив поближе, достало из кармана бутылку молока и свёрток с бутербродами.
— На, подкрепись, путешественник, а то смотреть на тебя горестно.
Зверёк уселся на траву и стал закусывать. Он ел один бутерброд за другим, чавкая, роняя крошки, прихлёбывая молоко. Колесо молча смотрело на него.
Наконец У почувствовал, что пришёл в себя. Он обтряс с шубки и усов крошки (а заодно — паутину), довольно вздохнул и сказал:
— Спасибо! Всё было очень вкусно!..вот только — я всё съел…
— Пустяки, — сказало колесо. — Ты сыт?
— Да!..и — очень вкусно…
— Голодному и корка сухая — в утешенье… Нашлындрался?
— Меня долго не было? — спросил У.
— Я понятия не имею, «долго ли тебя не было», — ответило колесо, — но тут тебя не было минут десять.
— Как же так… — У растерялся, — я наверное не меньше месяца карабкался по этой ненормальной лестнице!.. Да и вообще: я же шёл наверх, а теперь — опять здесь, и никуда не пришёл…
— Ну я же предупреждало, — колесо смотрело укоризненно, даже с некоторой досадой, — чтобы куда-то прийти — надо знать, ощущать,' чувствовать цель: куда. А в тебе было только любопытство! Любопытство — оно, конечно, мило… но и только; это пустое состояние, а из пустоты ничего, кроме пустоты, не получится. Ты шёл никуда — никуда и пришёл. Делов-то…
— Но почему так долго? — спросил У и пожаловался: — Я очень устал… у меня стёрты в кровь лапки… это же безобразие!
— Никакого безобразия здесь нет, — строго сказало колесо. — Любая дорога трудна, если ты, конечно, идёшь, а не сидишь на обочине (хотя случается, что и сидя на обочине — полагают, что куда-то идут…). Любая дорога долга, если она соединена с упорством идущего, и, конечно же, рано или поздно она приводит куда-то… Если бы не твоё упорство — ты просто умер бы в башне от голода и усталости!..или — стал бы тамошним жителем.
— Бр-р-р…, вот ещё! — поёжился зверёк.
Колесо рассмеялось:
— Ну, не переживай так! Ты ведь сумел выбраться…А в том, что пройденное ничего, помимо тягот, тебе не дало, виновато твоё «никуда». Иначе и быть не могло!
— Ты знаешь, сейчас я хочу домой, — сказал зверёк. Сказал, и — пригорюнился.
— Очень хочешь?
— Очень!
— Значит, скоро попадёшь домой, очень скоро, — колесо подмигнуло и взъерошило обвисшие уши путешественника. — Амне пора. До свиданья, малыш!
— Постой! Я не помню, куда мне идти, в какую сторону!..
— Да в любую, — хмыкнуло колесо, засовывая пустую бутылку из-под молока в карман. — Главное: не потеряй своего желания по дороге!
— В любую? И даже через башню?..
— Даже через башню!
— Даже-даже-даже!..
Колесо укатило.
На своё удивление — зверёк очень быстро оказался дома.
Не умывшись, не попив чаю, — он притиснулся к корням, свернулся калачиком, натянул одеяло…
(Приснилось ему, что они катят с колесом куда-то далеко-далеко… А за ними, распевая песни и дуя на бабочек, бежит усмешливая лохматая корова с огромным мешком бутербродов за пёстрой спиной.)»
(…Огонь, почувствовав восхищение и поддержку, — полыхнул до самого неба… пролизнул в его черноте крохотное прозрачное пятнышко… Устремился в него…)
«…он плюхнулся в сугроб. Замер.
…Ну будто б и не было ничего другого — только сугроб-сугробище!..Сугроб его явно ждал!
«И дождался…» — мрачно подумал зверёк. Но тут же в нём шевельнулась рассудительная нотка: «Неожиданные неприятности бывают двух сортов: либо — начавшись — они идут полосами, либо — чередуются с приятнос