так не спите же, братья и сестры! грейтесь у очагов и наблюдайте за чайными водорослями в фарфоровой скорлупе, за мельтешеньем теней, сращиванием и чехардой образующих мост!..
вы уже видите мост? так ступайте, ступайте же!
«— любимый мой, — сказала болотная пташка ракитовому кусту, — это всего лишь туман… всего лишь туман… не страшись, любимый!..это всего лишь туман… тёплый туман…»
из лучиков солнца и рос, звёзд и луны, — соткалась полянка малая над верхушками летнего леса, не было травы на этой полянке, не было цветов и бабочек, не было почвы и жучков-червячков. она вращалась, отблёскивалась, развевалась и, будто бы, вбирала в себя неспешное пряное марево, закрепляющее собой четыре стороны света.
и убиенные жизнью, и почившие в мире — равно лежали здесь, рядышком… потопом и благодатью мерцали они в рассеяньи жемчужном, нисхождением и принятьем к сердцу.
и возникла посерёд полянки белая площадь, и вышел на белую площадь белый трубач, и вострубил.
трублением тем — всякое было озарено, вояк озарился и воспылал!., но воспыланья помимо — при звуке последнем появился мальчик.
…он выплыл, минуя сны, сияющей жемчугом рыбой, он выплыл, примиряя явленьем своим всё, что ещё не было примирено, что ещё находилось во вражде и бестолковости перерождений.
он выплыл и оглядел полянку: ах, как она нравится ему! как мила! как уютна!., до чего же здесь пахнет Домом… и дымом Дома… и нежными его стенами…
«ах, как хорошо, что я здесь, — подумал мальчик, — а ведь мог оказаться где-нибудь ещё, где мне не было бы так хорошо, где мне было бы грустно и одиноко».
«как хорошо, что он оказался здесь, — думала полянка. — кто ни на есть, а — здесь… нет, мне не одиноко!..но так уютнышко от ветерка, опавшего из колыхания его волос, впадающего в меня… так тепло от беспечального скольжения его ног… радостно от его дыхания… мне хорошо, мальчик, хорошо! не уходи!»
…он взвился над полянкой, — то ли свечой, то ли сквозняком-ветром…; и опустился, и взвился вновь, это было плясание легчайшее, дрожащее чуть, проникновлённое и всхлёстнутое многосвирельевым взмывом лучей.
вот и солнце взошло, вот и луна взошла, вот разбрызнулись-залепетали росы и звёзды, грозы и полуденное стрекотанье кузнечиков.
изумрудно и бережно улёгся мальчик на полянку, тело-мысли разметал-разнежил. зажмурился, улыбнулся.
в некий тёмный и полный шептанья листвы час девочка поднялась из глубин земли.
потянулась, оправила мятое ситцевое платьишко, приласкала угревшиеся в волосах шарики зёрен и дроглые ниточки корней, приподнялась на цыпочки…
волнительно и влажно отомкнулось перед ней пространство; девочка протянула руки, коснулась его жёсткой дымчатой шевелюры, изумилась:
— какое ты… — прошептала девочка.
пространство мурлыкнуло, пространство разомлело;
зашелестело мирами, заискрилось, и возник отишённый звук, будто б лопнула уздечка на лошадиной морде и, охнув, скатилась в траву
— пойдём, — попросила девочка.
— стоит ли?.. — засомневалось пространство. — тревожно там, зябко…
— пойдём…
и раскинулось перед ней необозримое, осенённое болью… будто бы: вспоротые животы и раздавленные бабочки пляшут согбенно над полями прошедших битв и битв грядущих… будто бы: две разодранные — от целого — половинки сцепились жалейкой струной, артерией нерушимой, — …необозримое, осенённое…
так годы прошли, но — проходя — оставались вместе.
…и металась — и вновь металась — дрожащая пляска, и плечи её колокольчатые опыльцевёли, втемнясь, краской печали.
девочка — мрамор полярный — колени свои преклонила, преклонила лицо: ни расплескаться… ни взмыть…
…побеги, лишённые древа-родителя… рыба, лишённая животворной пучины… небо, лишённое тишины… всё собирают ветра; собирают, слепляют в комочек… в кроху-сердечко. всё собирают ветра, — опускают в ладони, сокрытые в камышах.
девочка кричала, кричала, кричала, кричала: не отверзая рта, не размыкая взгляда… она металась — …она, она, она, она металась — …металась в чащобах, расцветших грудью, в урытвинах, в ржави, во ржи: не поднимаясь с колен, не растворяя мрамор…
но проклюнулся первый листок; не отторгнутый — он разлился сиятельной речью, он коснулся ступней…, затылка… иззяблых внемевших щёк…
и пришло понимание, оно не оставило скови там, где трепетному быть должно, там, где должно быть не разделённому.
и вслед — ни капельки не сомневаясь, не сминая вовсе проходимого и приветного — пришла надежда.
всколыхнулся, вытормашивая мелодии-завитушки из завлаженных мхов, траур; бормотанье вовне, красная трель каблуков, всколыхнулся, роняя дымы, — расплескался звонками.
это: крылья, исшедшие в шорох из чрева камней: и — касание к голости ног, к окрести пут, к гоготанью сорочьих семейств… царство! папортниковая корона! (торопись! торопись!) сходящий с ума горизонт…
и сказала девочка:
— мне принять, и тепле́ть, и радеть в лепестках, но вот: тороплюсь, тороплюсь! мне заря — прохожденье, и воздвижение — реки, мне страшно, но вот: люблю! и не страшно ничуть.
и сказало пространство:
— го́ре! го́ре!., но с гор-упадают льды… невозвратно!..а только — уснуть…не тревожа…родне́ясь…и го́ре… го́ре… го́ре… уходит го́ре…
и сказала девочка:
— мне встретиться — не прощаясь; пронести, не обронив ни кровиночки; успеть, не поникнув…кто успокоит тучи? но — успокоились: лучшими помыслами переплелись! милое, нежащее кожу ладоней, — поспеши!
и сказало пространство:
— не торопясь… не торопись!., не торопи… неторопливо, но — вот: дышит, к бедру приникая, высветляя дыханьем туман… обрадуйся! обернись!
«но у порога, но у порога… омутом горьким… но нисходят пороки и учиняют хороводье многораздольное (развеваются ленточки, песни! песни!), так: тяготимся пороками и тяготеем к ним; презираем себя, и себя — устремляем, негасимая ворожба! (но ковшик, ковшик к рукам… берестяной ковшик…)
так: веясь от родника — к золоту губ, к глубям земным и небесным: вершины гор — будто б кочки болотные, и топь в перецветьи кувшинок — облака, облака!
в наготе и сомнениях, в желчи, в медах, в многогласье: ход. и — ещё! ещё! — то, что движет ходом и то, что движет движением хода…
(песни! песни!)
к гру́зи, к обо́мкнути: разрыв-трава: празднество, устремленье. в возвеселии жёлтых цветков небосвод искупался, вознёсся в праздник, расцвёл.
…но у порога… но у порога… но у порога…порога…порога… порога…»
(межглавье)
«он живёт тихой жизнью, его слова — стадо тюльпанов, ах, как тихо живёт! ах, его тишина: стадо тюльпанов… он желает, он хочет, он даже зовёт: он приходит: проникаясь, рождаясь, взлетая, паря: он приходит.
…в детстве ему случилось увидеть пляшущего на карнизе воробья, (да!) не подпрыгивающего, не перебирающего лапками коготливыми по скроглой обмерзи жести, но — да! — пляшущего.
да! (о!) о, он полюбил его! полюбил навсегда, о!: и судороги троп ему не страшны: он проходит стада тюльпанов (да!) легко, замирательно, ало!..»
девочка — мрамор полярный — колени свои преклонила, преклонила лицо:
ПРИБЛИЖЕНИЕ
и упала на землю снежинка, мальчик-снежинка, и поднялся из земли цветок, девочка-цветок, и встретились они. и удивились встрече, и перестали удивляться, и смотрели, смотрели…
и встретились они. и полюбили друг друга, и встреча: будто бы и не встреча: так было и прежде, и впредь — будет! ничто не закольцевалось, не осферилось, не изменило естества… но — изменилось.
и распахнулись подвалы, допрежь в опресыщеньи трупов, но ныне — в трубах из серебра и плясок, и просунулось в выморось звёзд синее и голубое, вне формы и вне корней, вне начала и вне конца.
и множество тропинок, виясь и свиваясь, — свились в Тропинку одну.
ОСКОЛКИ НЕБЕС(часть вторая)
«о, плоть тугая, озябшая плоть… кому отдаёшь ты свои жуковинья, диадемы, браслеты?., кому отдаёшь ты ларцы с письменами, с кропотливою хмурой работой?., кому отдаёшь трости и копья?., куда разбрасываешь железо?.,
но верно: ничто не препона, ничто не должно ею быть!
но верно: всё затихает с приходом ТВОРЦА; и затихает ТВОРЕЦ, и твореньям своим изумлён.
и на поляне полынной, где перепуталось всё, перемешалось, переплелось, — иначе…, чище…
вот окошко открылось, вот выгнулась занавеска, вот, охнув, в родник опустился полдень: испил, зацвети́лся…
вот: замельтешило»
всё дальше… дальше… — от крошечной станции…, от пурги ромашковой, станцию обольнувшей — всё дальше… дальше…
…в вагонах смеялись и кушали, в вагонах бранились, в вагонах молчали, отгородившись плечом.
в окнах ничего не было, но окна — всасывая в себя сумерки — были и продолжались в том, что за ними.
поезд мчался: всё дальше и дальше… как можно дальше… как как можно ближе к т у д а, где оборвётся мчание…
…и очень-очень (терпкость безрассудящей лихорадки) пахло яблоками…
осень, огонёк сигареты, дым, раздвигающий тамбур в бальную залу, многотрудная сень печалей, застоялая в горизонтах…
чавкнула дверь, заскулило грудное дитя, колыхнулся сквозняк.
— эй! — кто-то крикнул в одном из вагонов.
— а-а-а!.. — потянулся кто-то со сна.
— ъл-лязг… — где-то покинули рельсы колёса, но — вернулись, вернулись, вернулись…
поезд мчался: всё дальше, дальше, поезд набирал скорость. по истяжности дленья его — загорались и гасли травы… травы…
загорались и гасли травы… травы… травы… ничего, кроме трав…и что-то ещё, помимо…
растревожилась осень, прогнулась плюшевой колокольней в выпуклый хриплый воздух; взорвалась галчонком, с оперением дыбким, над полем, полем, прозвенели вчерашних жителей взгляды, засверкали…