Их так и зовут на дороге: «пятьсот-веселый». Их формируют из старых, списанных вагонов с выбитыми стеклами, а в обслугу набирают студентов-практикантов. Ох и «весело» ехать в них несчастным пассажирам… Но они и такому билету рады в разгар сезона, когда ничем не доберешься до вожделенного моря или целебного источника…
Смешно, но Ольга даже в Минеральных Водах ни разу не была. Ничего не видела, кроме вокзала, а ведь до них всего каких-то четыре часа пути… А санаторий вообще казался каким-то сказочным раем, где все сидят по уши в нарзане и тебе подают на тарелочке с голубой каемочкой чего душа пожелает.
Надо будет в следующем году обязательно плюнуть на все, взять отпуск, купить путевки и поехать с Корешком к морю или в санаторий. А то ведь ему тоже, кроме пыльного двора да крыши сарая, вспомнить нечего… Вот станут в школе сочинения писать «Как я провел лето», а что он напишет? Что сидел на крыше, смотрел на рельсы?
Нахальный парень со своей девушкой тоже выходили в Минводах. Только теперь он больше не казался Ольге похожим на Никиту. Ее Никита и повыше, и в плечах пошире, да и вообще симпатичнее. Он мужественный и сильный, а этот хлюпик и скандалист.
— Нам билетики, пожалуйста, — глядя в сторону, сказал он, протягивая руку.
Ольга достала из планшета их билеты и отдала девушке. Такие умеют устроиться, им даже дорогу на отдых оплачивают…
— Я жду, — напомнил он.
— Чего? — ехидно поинтересовалась Ольга. — Когда подадут личный кадиллак?
— Билеты.
— Вадик, я взяла, — дернула его за рукав девушка и повернулась к Ольге: — Извините…
— Не извиняйся, Инна, — с пренебрежительной гримасой сказал парень. — Этот выпендреж от неудачной личной жизни. Если б у них семьи были, они бы тут не работали…
Ольга аж задохнулась от злости. Да что он понимает в жизни, сопляк?! Вон Лидка замуж собирается, у бабы Тани и муж, и дочь, и зять, и внучка уже, Вера Васильевна со своим стариком сорок лет прожила. Он тоже проводником ездит, только на встречном, чтоб дома по очереди кроликов кормить…
Она хотела ответить наглецу позабористее, но тут кто-то крепко обхватил ее за плечи и приподнял над платформой. Ольга взвизгнула, повернула голову и увидела Никиту. Он был доволен сюрпризом.
— Привет, малышка, — он повернул ее к себе нашел губы и крепко поцеловал — Соскучился… Видишь, даже навстречу выехал, недотерпел…
Краем глаза Ольга заметила, как вытянулось лицо у наглого парня. Не ожидал, что у какой-то проводницы такой красавец-ухажер! То-то!
Она откровенно прижалась к Никите, обвила руками шею, а он подсадил ее на подножку и шлепнул по туго обтянутой юбкой попке.
— Идем в купе… У нас целых четыре часа.
И втащил вслед за ней в вагон две тяжелые сумки.
Пыльные ветки придорожных кустов скребли по стеклам. В этом месте ущелье между горами сужалось, и низкорослый лесок подступал вплотную к железной дороге. Никита приподнялся на локте и с интересом смотрел в окно.
— Что ты там увидел? — томно потянулась к нему Ольга.
— Так, чепуха… Я подумал, что здесь удобные позиции. Поезд как на ладони. Легко обстрелять.
— Ну что ты! — удивилась Ольга. — Кто стрелять будет? Слава богу, не война.
— Конечно, — согласился Никита.
Он поднялся и начал одеваться.
— Нам еще час ехать, — потянулась к нему Ольга. — Ложись.
— Да нет, я в Тоннельной выйду. Дела, малыш. Я потому и встретил вас заранее, а то не знаю, когда теперь вернусь.
— Ты надолго? — замерла Ольга.
— Да нет, — ободряюще улыбнулся он. — Максимум на неделю. Но постараюсь пораньше…
— Деньги возьми, — торопливо напомнила Ольга.
— Ах да, — Никита взял у нее свернутые в трубочку пятисотки и опять, не считая, сунул в барсетку.
— А почему ты не пересчитываешь?
— А зачем? — он насмешливо глянул на нее. — Разве ты меня обманешь? Надеюсь, у нас скоро все будет общим…
— Ты шутишь…
— Рыбонька, я тебе уже обрисовал свое жизненное кредо. Зачем повторяться? Если ты сейчас не веришь, потом поймешь, что была неправа…
— А когда — потом? — охрипшим голосом спросила Ольга.
— Скоро, — Никита нагнулся и чмокнул ее в ушко. Шепнул: — Но пока ты должна мне помочь…
— Я ведь помогаю, — Ольга вскинула на него глаза.
— Да это мелочи, малыш. Вот в ближайшее время может понадобиться кое-что переправить… За это и заплатят покруче…
Поезд вошел в тоннель, налетела тьма, тревожно застучали в гулкой тишине колеса… И Ольге вдруг стало страшно. Она вскочила, обхватила Никиту, прижала изо всех сил.
— Ты сейчас уже уйдешь?
— Надо, — вздохнул он. — Я же не только икрой занимаюсь, у меня дела поважнее есть. Ты, кстати, запомни: там ровно сто банок. На двадцать пять тысяч в этот раз товара везешь. Видишь, как я тебе доверяю?
— Э! Да ты что ревешь, подруга? — Лидка уселась рядышком, притиснув Ольгу к стене своим толстым телом, и попыталась заглянуть в лицо. — Да они, козлы, того не стоят! Брось! Он тебя обидел, что ли? Да? Так мы его икру сейчас кошкам скормим!
Ольга покачала головой и постаралась выжать улыбку.
— Никто меня не обижал… Это я так… Само плачется…
— А… — понимающе протянула Лидка. — Это бывает. Водички попей.
— Не хочу.
— Тогда само пройдет, — глубокомысленно заявила Лидка.
Ольга судорожно перевела дыхание и пожаловалась:
— Я влюбилась… Вот ведь горе…
— Почему горе? — удивилась Лидка. — Никита парень нормальный. И при бабках.
Ольга сама не могла объяснить почему. Просто в груди разрастался горький ком, а сердце надсадно щемило. Что же это за любовь — побарахтаться на узкой койке пару часов, и все? Она о нем ничего не знает, даже фамилии. Где он живет, чем занимается, может, женат, может, у него дети по всему свету? Он ей совсем ничего о себе не рассказывал. Что он любит, чем интересуется… Не человек, а закрытая, непрочитанная книга…
А вот она для него была просто как на ладошке. И мать ее он увидел, и сына, и их убогую квартирку, и даже успел оценить скандальный характер Ксении Вот только не интересовало его, что чувствует Ольга, чего хочет, о чем мечтает… Человека он в ней не видел — только молодое горячее тело.
Слезы текли и текли, она их даже не утирала. … Ведь мог он сказать ей на прощание, когда она так неистово к нему прижалась: «Люблю тебя… Не могу' расстаться… От сердца отрываю»… Мог… Потому что именно эти слова едва не слетели с ее губ, только она вовремя сдержалась. А он заговорил об икре… Эти неоплодотворенные зародыши осетров для него важнее того, что происходит между ними на узкой купейной полке. Деньги важнее чувств, бизнес — любви.
Да и с чего она взяла, что он ее любит? Назвал красавицей? Так она и вправду красива. Слава богу, не слепая, в зеркало каждый день смотрит. Сказал, что хочет с ней жить? Так ведь не жениться обещал, а фактически взять на содержание. И ни слова в его жизненных планах не было сказано о ее Корешке Не вписывался пацан в его планы? Не планировался «довесок» к «горячей девочке», согласной хранить верность и ждать?
Почему-то из-за Корешка было обиднее всего. Родному папаше, Герке беспутному, не был нужен, бабке родной — тоже… Выходит, и любимому мужчине ее сын в тягость? Или он его просто в расчет не принимает, держит за что-то типа домашней собачки: надо покормить и выгулять, а пацан за это станет преданно любить?
А Корешок — это корешок! Это корень! Это только благодаря ему Ольга пытается укорениться на одном месте, осесть, создать нормальный дом. Только с появлением сына она поняла, как важны для человека семья, родной очаг, место, где живешь… Отними сейчас у нее Корешка — и не станет в ее жизни никакого смысла.
И потом, Корешок — не просто корень и не производное от фамилии… Это — товарищ! Кореш, друг, тот, кому можно доверить самое сокровенное. Ольга растит себе друга, помощника, соратника, Корешка… И по большому счету на этой земле, кроме него, у нее никого нет.
И никого нет, кроме Никиты… И все тело ноет от желания прижаться к его телу, губы просят его губ…
А ведь Ольга будет счастлива, только если все они будут вместе… И Никита… И Антошка… И даже мать, черт ее дери! Куда ж без нее?!
Глава 9
Бригадир поезда Иван Ахметович в молодости преподавал в школе физкультуру. А потом решил, что на «железке» можно заработать больше. Он был сущий деспот, но любил выпить. В нем смешались крови русской матери и чеченского отца. Он был по-восточному строг со «своими женщинами», но по-русски бесшабашен. Все в бригаде его и боялись, и уважали и умели уговорить и пользовались «русской» слабинкой.
Едва тронулись в путь со станции отправления, как к Ахметычу прибежала Лиза. В ее плацкарте почти все места были парными. «Двойников» с горем пополам рассовали по соседним вагонам, доехали до Тоннельной, а там опять на посадку народ с билетами на уже занятые пассажирами места. И все билеты подлинные, оформлены в кассах, выписаны на фирменных бланках, напечатаны на компьютере.
И у Ольги тоже сели два «двойника» Причем одно купе даже не «двойников», а просто растеряш, но сразу она не сообразила их высадить, а теперь, когда поезд отмахал сто километров, делать этого уже вроде и нельзя…
В ее дежурство всегда так выпадало, что отправлялись вечером и потом до поздней ночи тормозили на полустанках, подсаживали отдыхающих. Вот и на этот раз уже в первом часу ночи на Разгульной уселась семья с двумя детьми. Четыре человека, как раз купе. Ольга и не заподозрила ничего, потому что купе было свободно. Она положила билеты в планшетку, а пассажиры быстро постелили себе, уложили детей и легли. И тут как на грех на следующей станции тоже семья, и тоже с билетами. Стали разбираться, а у тех, что раньше сели, поезд-то сутки назад ушел… 17-го в 0.40… А нынче восемнадцатое настало, после ноля-то… И Ольга зациклилась на том, что из их городка отправление вечером семнадцатого, да и проглядела в билетах неверную дату…
Стали будить «двойников», они в крик… Ну и вправду, дети спят, ночь, не высаживать же их. Сама виновата, надо было смотреть лучше. А они тоже хороши! Забыли, что числа после полуночи имеют обыкновение меняться…