Еще Игорь Владимирович планировал всю обслугу кладбища, всех этих землекопов и могильщиков одеть в строгие комбинезоны, а в непогоду — в куртки с эмблемой: старик Харон на ладье с веслом.
Все уже прикинул, продумал Игорь Владимирович, до мельчайших деталей. Оставалось только сделать…
— Ты о чем задумался, Игорь? — спросил Брагин. — Баксы, конечно, выделим, никуда не денемся. Раньше проще было: у одних — власть, у других — деньги. А сейчас те, у кого власть, хотят иметь и деньги.
— Иначе зачем им власть? — откликнулся Благасов. — Они для того и прорываются к власти, чтобы иметь деньги.
В зал ресторана вошли двое мужчин в куртках, не по сезону просторных, с капюшонами, надвинутыми на глаза. Официант торопливо пошел к ним: не положено в ресторан входить в верхней одежде.
— Сгинь! — сказал один из вошедших официанту и коротким прямым ударом в челюсть сбил его с ног. Незваные гости распахнули куртки…
Благасов сориентировался быстрее своих компаньонов и сполз под стол, а Ставров и Брагин продолжали сидеть, не предполагая, что сейчас должно произойти. Расстреливать их из автоматов было очень удобно — все на виду, расстояние — десяток метров. И киллеры стреляли короткими очередями, спокойно, наверняка. Один из них чуть повел стволом, чтобы зацепить и того, под столом… На минуту ресторанный зал превратился в ад: грохот очередей, едкий пороховой дым, звон битого стекла и посуды, истошные женские вопли на кухне и в раздаточной. Бармен своевременно нырнул под стойку, его не заметили или он был стрелкам не нужен.
Автоматные очереди сбили Ставрова и Брагина со стульев, они лежали на полу, и смерть их была настолько очевидной, что киллеры не стали даже расходовать патроны на контрольные выстрелы. Во всяком случае, они не приблизились к столику, за которым только что мирно беседовали трое компаньонов, и это спасло Благасова…
Отстрелявшись, киллеры быстро, не без суеты, пошли к выходу. На парадной лестнице они столкнулись с охранниками бизнесменов, которые торопились на выстрелы. Однако охранники, очевидно, решили, что эти двое спасаются от пальбы и не задержали их…
Контракт на розыск убийц…
Алексей Костров, специальный корреспондент популярного еженедельника «Преступление и наказание», бился над трудной задачкой: как жить дальше. Был уже вечер, он только что пришел с работы и ему предстояло решить — пойдет ли он на эту работу, в редакцию, завтра.
Алексей поставил на стол бутылку коньяка и задумчиво рассматривал её. Бутылка была выставлена для настроения — Алексей после одного прискорбного для себя случая в одиночку не пил. Он холостяковал — жену, Татьяну, увел близкий приятель, она ушла к нему, в порядке компенсации за моральный ущерб отказавшись от своей половины двухкомнатной квартиры. Впрочем, её благородство было весьма относительным: Костров получал квартиру только на себя одного, когда работал «важняком» в городской прокуратуре. «Окрутив» Алексея, Татьяна переселилась к нему. Как легко переехала — так же легко, без волнений, и съехала…
Костров изучал бутылку и крыл себя последними словами. Наградил же Бог характером! Из прокуратуры вынужден был уйти, потому что не сработался с начальством. В эпоху всеобщих потрясений, в которую вступила Россия вместе с реформами, иметь свое собственное мнение, отличное от мнения руководства, нежелательно. Кострову так и сказали, когда он в очередной раз потребовал возбудить Уголовное дело против известного банкира…
«Что же, на свободу с чистой совестью» мрачно пошутил Костров. Хорошо, что у него были контакты с журналистами из «Преступления и наказания» — иногда делился с ними информацией, изредка сам писал заметочки в еженедельник, так как главный редактор придерживался мнения, что в эпоху всеобщей грамотности крапать бумагу каждый дурак умеет, а вот писать со знанием дела могут только узкие специалисты-профессионалы.
Костров предположить не мог, что газета тоже живет по правилам: это — можно, а вот про это ни-ни. Он писал довольно удачно, публиковался часто: у него было много старых друзей среди милицейских и прокурорских, которые подбрасывали информацию, могли вывести на следочки, которым другим журналистам было не заметить и про них не узнать.
И надо же, он опять прокололся на злополучном банкире. По старым и новым материалам написал о нем материал под рубрику «Расследование». Банкир, Игнатий Рудольфович Березкин, провернул многомиллионную аферу с вкладами доверившихся ему граждан. Граждан он разорил, они ещё не знали об этом, но их уже было не спасти. Костров хотел только одного — отправить банкира на скамью подсудимых.
Но… главный редактор приказал стереть статью в компьютерной памяти, а Кострову напрочь, наглухо забыть о ней. Оказалось, что банк Березкина — один из учредителей еженедельника…
Костров популярно объяснил главному, кто он. В ответ главный, не теряя хладнокровия, предложил ему взять отпуск за свой счет и больше не возвращаться. Вот теперь и сидел Алексей в компании с бутылкой коньяка, к которой так и не притронулся, думал горькую думу: что дальше? Он не сомневался, что найдет работу в другой газете, у него уже есть журналистское имя, а издания яростно конкурируют, живьем и без соли съедают друг друга. Но было обидно, что указали на дверь: «извольте выйти вон». Мысль о том, чтобы извиниться — повиниться, у Алексея не появлялась. Он знал, что прав, а в таких случаях не расшаркиваются, не являются с повинной.
Раздумья Алексея прервал телефонный звонок. Он бросил взгляд на определитель — высвечивался совершенно незнакомый номер.
— Алексей Георгиевич? — поинтересовался женский голос.
— Он самый, — без особой теплоты ответил Алексей.
— Мне необходимо с вами встретиться. Срочно. — Судя по тону, неожиданная собеседница не привыкла к отказам.
— Кто вы? Извините, мадам или мадемуазель, не знаю, в каком вы женском статусе, — съязвил Костров, — но вы забыли представиться.
— Ольга Ставрова, прошу любить и жаловать. Но мое имя и фамилия вам ничего не скажут.
— Как вы узнали мой номер телефона? В телефонном справочнике его нет…
— Мне его дал Андрей Иванович Юрьев. Это он рекомендовал мне встретиться с вами.
— Это ещё кто такой? — удивился Алексей.
— Юрась.
— Извините, как-то у меня не ассоциировался Андрей Иванович Юрьев, — Алексей проговорил это не без иронии, — с Юрасем. Что же, авторитетные у вас знакомые…
Андрей Юрьев по кличке Юрась был одним из известных московских авторитетов.
— А разве он не ваш знакомый?
— И мой тоже, — согласился Алексей. — Но у меня нет настроения встречаться с дамами.
— Я очень прошу вас, — умоляюще сказала Ольга. — У меня очень важное дело.
— Личное?
— Это как на него посмотреть.
— Звучит непонятно, но таинственно, — протянул Алексей. Он вдруг сказал:
— Я сижу наедине с бутылкой коньяка, но выпить не могу, так как принципиально не пью в одиночку. А очень желательно…
— Ой, я с удовольствием выручу вас! — бодро заявила девушка.
— Что, приедете и будете пить со мной? — недоверчиво переспросил Алексей.
— Конечно! Только пообещайте, что внимательно выслушаете меня.
— Хорошо, — согласился наконец Алексей. — записывайте…
— Это недалеко, — обрадовалась Ольга Ставрова. — Скоро буду…
Костров положил трубку и с тоской посмотрел на коньяк: выпить очень хотелось, но он однажды дал себе слово и не желал его нарушать. До сих пор ему удавалось преодолеть соблазны.
Ждать пришлось почти час. Наконец сработал домофон, Алексей нажал кнопку и проговорил: «Открываю. Входите. Напоминаю: пятый этаж, квартира сорок пять».
Ольга появилась с вместительной пластиковой сумкой и тут же сунула её Алексею:
— Возьмите, освободите девушку от неподъемного груза.
Объяснила:
— Я по пути заскочила в ночной супермаркет, похватала с полок, что увидела. Потому и задержалась, извините.
Она, казалось, сошла с глянцевой обложки журнала «Elle»: невысокая, блондинка с идеальной фигуркой, карими глазами, красиво очерченными чувственными губами и матовой нежной кожей лица, лишь слегка тронутой макияжем.
Ольга сняла курточку из тонкой, даже на вид бархатистой, мягкой кожи и небрежно бросила на руки Алексею — ему пришлось подхватывать эту одежку от Диора на лету. Она встала перед Алексеем, показывая себя всю. Одета была так, что подтверждала мысли Алексея об обложках «Elle», «Лизы», «Бьюти» и прочих дамских журналов. На ней было то, что модницы называют французским словечком «бюстье» — короткая кофточка-корсаж на пуговичках, обрисовывающая упругие, кругленькие грудки, «бриджи» — узкие брючки до колен, сапожки из тонкой кожи явно родом из Италии.
Пристальный взгляд Алексея не смутил её, она даже слегка повернулась влево-вправо, чтобы лучше смотреться.
— Ну и как? — поинтересовалась небрежным тоном.
— Штучка! — вполне искренне ответил Алексей.
— То есть?
— Красивая, элегантная, неотразимая, — объяснил Костров.
— Умеете вы, журналисты, морочить головенки честным девушкам! Показывайте, где у вас кухня и тащите туда сумку. Вы ведь, кажется, хотели выпить?
— Душа просит, — сказал Алексей. — Но пить в одиночку — это значит спиваться. А я не хочу…
Ольга вывалила на кухонный стол содержимое пакета, быстро разобралась, где у Алексея стоят тарелки, лежат вилки и ножи, и занялась приготовлением закусок.
— Открывайте банки, Алексей Георгиевич. Ужинать будем в комнате?
— В кухне такую элегантную девушку как-то неудобно принимать…
— Благодарю вас…
Она старалась казаться оживленной и жизнерадостной. Но не надо было быть тонким знатоком прекрасной половины рода человеческого, чтобы заметить — это не очень у неё получается. А Алексей считал, что уж женщин-то он знает. После «мирного» ухода Татьяны он видел перед собою два пути выхода из душевного кризиса. Первый, который традиционно избирали многие лучшие русские люди — запить, залиться по самое горлышко. Алексей выбрал второй, тоже достаточно традиционный, но уже не только для русских, а вообще для мужиков — походить «по бабам». Коллеги-журналисты смеялись: совсем остервенел наш Алешка. А журналистки… Алексей неожиданно стал холостяком, и не у одной редакционной барышни появилась идейка «приватизировать» бесхозного мужичка — симпатичного, рослого, статного, бывшего офицера и удачливого спецкора. Каждая при этом играла свою игру, свою роль, но ни одна не отказалась от приглашения побывать в его квартирке, посмотреть, «как живет».