Возможно, учёные-бихевиористы непреднамеренно заставили родителей чувствовать себя более виноватыми и позволили клиентам снять с себя ответственность.
Кинси (1948: 643) также отмечал чрезмерный акцент на опыте раннего детства как детерминанте поведения взрослого человека:
Обучение и выработка условных рефлексов, несомненно, являются привычными составляющими повседневного опыта человека. При прочих равных условиях первые, наиболее интенсивные и самые поздние переживания могут оказывать максимальное влияние на последующее поведение человека. Фрейд, а также психиатры и психологи в целом правильно подчёркивали важность раннего опыта, но не следует забывать, что человек может продолжать учиться и меняться под влиянием новых типов ситуаций в любой момент своей жизни. Неверно преуменьшать значение всего, кроме детского опыта, в формировании взрослых моделей поведения.
Нас часто поражают совершенно нереалистичные ожидания, которые некоторые психотерапевты возлагают на родителей и особенно на матерей. В связи с этим будет сделано несколько замечаний, призванных восстановить баланс в вопросе родительской ответственности. Подумайте: если бы учёные воспитывали детей строго по науке, они опустили бы руки. Существует умопомрачительное количество переменных, которые невозможно контролировать или предсказать. Сложности в общении случаются даже между взрослыми, хорошо функционирующими людьми. Насколько же больше их можно ожидать между родителями и детьми, у которых заметно различаются объём и виды жизненного опыта, а также потребности и коммуникативные навыки? Ожидания не только различны, но и зачастую непреложны. Государственные деятели, учёные и другие люди в целом делают крайние обобщения на основе недостаточного количества данных (это, пожалуй, главная человеческая особенность или ограниченность). Дети, помимо того что делают выводы на основе весьма ограниченного жизненного опыта, также склонны, как и взрослые, делать необоснованные и слишком обобщённые выводы. Естественно, они ведут себя в соответствии с этими тремя группами выводов: 1) выводы, основанные на неадекватной выборке; 2) необоснованные выводы, сделанные на основе искажённого восприятия этих неадекватных выборок; и 3) чрезмерные обобщения, основанные как на неадекватной выборке, так и на искажённом восприятии. (Пример: «Мама не дала мне бутерброд, значит, она меня больше не любит. Наверное, я никчёмный».) В подобной ситуации любой посредник, помогающий сторонам разрешить имеющийся конфликт, развёл бы руками, поскольку эти две стороны не говорят на общем языке, не имеют одинакового жизненного опыта и набора переживаний и ожиданий и не знают способов решения коммуникативных проблем. Учитывая эти непростые обстоятельства, мы снимаем шляпу перед родителями за то, что они справляются с чрезвычайно сложной задачей. Подавляющее большинство родителей имеют прекрасные намерения и хотят добра своим детям. Даже если в ситуацию вмешиваются давление со стороны личности или враждебного окружения, наиболее справедливо было бы сказать, что и родитель, и ребёнок одинаково оказываются в нетерпимом положении.
Некоторые авторы ссылаются на нездоровые сигналы, которые родители посылают детям. Мы же считаем, что родители посылают ребёнку миллионы сигналов, которые во многом определяются поведением ребёнка. При этом он воспринимает их избирательно и реагирует только на некоторые из них, а позже, став взрослым, продолжает реагировать на те, которые он уже выбрал в детстве. Мой ирландский папа, говоря о своих двенадцати детях, сформулировал двойственность, с которой сталкивались многие родители: «Я бы не продал и за миллион ни одного из них, но не дал бы и пяти центов ещё за одного». В детстве я не придавал равного значения обеим частям этой фразы. Когда же я сам стал родителем, я смог в равной степени оценить обе части и понять, что он имел в виду.
Говоря о матерях, мы полушутя-полусерьёзно предполагаем, что всё, что от них ожидается, сводится к следующему: она должна зачать, выносить и родить ребёнка, кормить его и приучить к туалету, научить его пользоваться соответствующей посудой для еды в рамках своей культуры, научить его вести разумную коммуникацию, чтобы он смог удовлетворять свои основные потребности, и если он переломает ноги и руки, позаботиться о том, чтобы кости срослись правильно. И если они живут в регионе, где зимой выпадает снег, мать должна дать ему ещё один важный жизненный урок: не ешь жёлтый снег.
Подводя итог, ещё раз отметим, что взрослые обладают недюжинной способностью к обработке информации, богатым опытом для обобщения и потенциалом для менее эгоцентричного отношения к миру. Если психотерапевт сможет достучаться до клиента и использовать все умственные, поведенческие и аффективные навыки, приобретённые взрослым человеком, то потенциал для изменения будет очень велик.
Поведение клиента с психотерапевтом является относительно точным отражением его привычных паттернов социальных и межличностных отношений.
Этот принцип хорошо известен в микрокосме групповой терапии и в значительной степени способствует высокой результативности этого метода лечения. Психотерапевт, практикующий провокативную терапию, помогает создать социальный микрокосм несколькими способами: 1) периодически сообщая клиенту, что о нём думают люди, которые играют значимые роли в его жизни; 2) разыгрывая сценки из жизни, которые с юмором показывают, что установки и поведение клиента ведут к негативным социальным последствиям; и 3) ссылаясь на формирующую поведение обратную связь, которая исходит от социальных отношений клиента.
(«Какая разница, что ты думаешь о себе, чудик! Важно, что другие люди думают и чувствуют в отношении тебя. Отзывов о тебе вагон и маленькая тележка, но на твоём месте я бы туда не заглядывал, потому что, если ты когда-нибудь узнаешь, что люди действительно думают о тебе, ты впадёшь в депрессию, из которой, вероятно, никогда не выберешься».)
В ответ на сильные стимулы клиент быстро вырабатывает свою иерархию защитных механизмов или моделей поведения, которые он привычно использует в повседневной жизни. Как при первом знакомстве, так и в значимых, длительных, эмоционально окрашенных отношениях люди демонстрируют свои «лучшие приёмы» (т. е. привычные, но зачастую не адаптируемые) для работы с вызывающей тревогу и беспокойство межличностной обратной связью. В ходе сессии социальные дефекты быстро становятся очевидными, и психотерапевт может выбрать конкретные саморазрушающие стратегии клиента, на которых следует сосредоточиться.
Клиенты «приносят» на сессии своё стереотипное поведение, и после эффективной работы над выработкой других условных рефлексов (контробусловливание) они могут распространить свои новые аффективные навыки и копинг-стратегии на другие ситуации. Один из коллег однажды сказал: «Если она научилась справляться с вами, то уж сумеет справляться с мужем и семьёй!» Наша задача состоит не в том, чтобы компенсировать эмоциональную депривацию клиентов, а в том, чтобы приучить их ко всему дерьму, к пращам и стрелам яростной судьбы[6] и помочь им выработать более адаптивные способы совладать с проблемами в социальных отношениях.
Люди – разумные существа. Человек в высшей степени логичен и понятлив. Каждый человек, с которым я когда-либо общался, рассказывая о себе, демонстрировал осмысленное поведение; то, что он рассказывал, находило во мне отклик и вызывало мысли и эмоции, связанные с моим собственным опытом. Это касается всех – от людей на автобусной остановке до психически больных людей. Все они были понятны мне. Гарри Стэк Салливан предположил, что все мы в большей степени люди, чем что-либо другое; мы предполагаем, что у нас больше общих черт, которые могут нас объединить, чем различий, которые нас разъединяют. Понять другого человека относительно легко, если он выкладывает на стол все кусочки своей головоломки. По моему многолетнему опыту, если человек слишком подчёркивает сложность понимания себя другими людьми, он делает это по нескольким возможным причинам: 1) ему выгодно, чтобы его не понимали полностью (если он контролирует входящую информацию, то контролирует и выходящее поведение); 2) у него есть политические, экономические или профессиональные причины подчёркивать сложность понимания себя другими. Люди (даже пациенты с серьёзными психическими нарушениями) не являются уникально загадочными или чужими. Просто у нас нет всех данных, необходимых для их понимания. Поэтому в рамках провокативной терапии клиентов иногда «допрашивают с пристрастием», чтобы получить нужную информацию и понять их.
Демонстрация психотерапевтом ненависти и проявление радостного садизма по отношению к клиенту может принести заметную пользу
Задолго до моей первой сессии в рамках провокативной терапии мне стало ясно, что одна из основных причин, по которой психически больные люди чувствуют себя отвергнутыми и нелюбимыми, заключается в том, что их часто отвергают и не любят. Также мне стало ясно, что если они чувствуют ненависть к себе и другим, то это, по крайней мере, частично связано с тем, что многие формы их поведения вызывают ненависть. А ещё: искреннее отвержение со стороны психотерапевта гораздо полезнее для клиента, чем фальшивое, сдержанное принятие. Но прежде, чем мы остановимся на этом подробнее, рассмотрим следующие примеры, которые, как мы полагаем, будут иметь некоторый индуктивный смысл в данном контексте.
1. Август Айхорн (1935) пишет о том, как однажды нанял молодого талантливого психотерапевта, эффективность работы которого вскоре заметно снизилась. Во время личной беседы тот признался, что пытается вести себя как сам Айхорн, который окружал пациентов своей любовью и дедовской заботой. Айхорн спросил, как бы он попытался справится с этими проблемами на своей прежней работе. Молодой специалист ответил, что «дал бы пациенту в морду». Айхорн, понимая, что тот хочет как лучше для пациентов, посоветовал ему так и поступать, то есть оставаться конгруэнтным в своём поведении по отношению к пациентам.