Она больше не демонстрировала признаков депрессии, а во время последующих сессий проявляла более взвешенный подход к религии. Например, она заявила, что теперь знает, что Бог любит её.
Пациентка (серьёзно и искренне): Мистер Фаррелли, я была очень зла на вас, и я хочу извиниться перед вами и попросить у вас прощения, потому что теперь я знаю, что вы не были бессердечны и жестоки, а были инструментом Божьей благодати и помощи.
Психотерапевт (протягивает руку пациентке, со злорадным выражением лица предлагает манжету своей рубашки): Хотите поцеловать подол моего одеяния? Разве я не прекрасен? Хотите называть меня Святым Франком Мэдисонским? (складывает руки в молитвенном жесте, смотрит на небо с блаженным выражением лица) О боже…
Пациентка (перебивает, слабо улыбается, смотрит на психотерапевта спокойным взглядом): Ладно, можете прекратить. Вы католик и прекрасно понимаете, что я имею в виду.
Психотерапевт (ощущая себя примерно на полдюйма выше, тянет время): Ну?
Эта пациентка, имевшая тринадцать госпитализаций и восемь различных диагнозов в течение десяти лет, в целом считалась неизлечимой. Она добилась заметного прогресса, была выписана, и цикл повторных госпитализаций был фактически прерван. В связи с этим я узнал, что некоторые случаи требуют многих попыток и что если сначала не получается, то нужно пробовать, пробовать, пробовать и ещё раз пробовать.
Я также узнал, что «неисправимых распутников» можно эффективно перевоспитать.
Несколько лет спустя на семинаре по провокативной терапии во время обсуждения произошёл следующий диалог.
Участник семинара (раздражённым, негодующим тоном): Вместе с этими клиентами вы занимаетесь морализаторством!
Ф. Ф. (безучастно): Я стараюсь.
Участник семинара (протестует): Вы читаете им проповеди!
Ф. Ф. (снова безразлично): Это моя цель.
Далее я объяснил, что психотерапевт – это новый священник в современной культуре. Люди, отказывающиеся исповедоваться в своих грехах простому человеку, идут к психотерапевтам, которым они один на один и очень подробно рассказывают о своих девиациях, проблемах и неадекватности.
Поиск свободной от каких-либо моральных или культурных ценностей психотерапии, происходивший в 1940–1950-е годы, был сродни поиску Святого Грааля. Никто его так и не нашёл. Более того, эти поиски были обречены, поскольку психотерапия, свободная от оценочных суждений, не может существовать, как бы психотерапевт исподволь ни пытался откреститься от того, что он навязывает клиенту свои ценности, установки и восприятие. История попыток помочь людям в решении их жизненных проблем знает множество моделей или парадигм человеческого поведения. Моральная модель, в которой речь шла о хорошем и плохом, о пороке и добродетели, была вытеснена медицинской моделью, в которой речь шла о здоровье и болезни. Медицинская модель, в свою очередь, вытесняется различными социально-психологическими парадигмами, в которых говорится о моделях поведения, способствующих развитию себя и других, а также о моделях саморазрушающего и антисоциального поведения. Но все эти модели объединяет тема хорошего и плохого, желательного и нежелательного. И поскольку общество, клиенты и их родственники живут, руководствуясь моральной моделью, я использую её. Она не только остаётся эффективным способом концептуализации человеческого поведения, но и помогает настроиться на их волну, говорить на их языке.
Язык раздевалки, а также телесно-кинестетический и религиозно-моральный язык обычно вызывают у профессионалов недоумение и вопрос: «А профессионально ли это?»
Наш ответ: термин «непрофессиональный» должен использоваться только тогда, когда можно доказать, что подобное поведение наносит вред целям данной профессии – в нашем случае благополучию клиентов, – а не в качестве замены слов «нехорошо» или «мне это не нравится». Нам представляется совершенно очевидным, что утверждение о том, что слова греческого и латинского происхождения считаются более профессиональными, чем англосаксонские жаргонные слова, обозначающие телесные функции, органы или поведение, – это всего лишь казённый шаблон. Один священник как-то заметил: «Единственная настоящая непристойность в нашей культуре сегодня – это не жаргонные слова из четырёх букв, обозначающие сексуальные отношения или телесные функции, а такие слова, как “ниггер”. Эти слова более опасны, поскольку они оскорбляют отдельных людей или целые классы».
Более того, мы используем подобный язык в общении с друзьями, членами семьи и коллегами, а пациенты – для общения между собой и с персоналом. Почему бы тогда не употреблять этот язык, если он эффективен, и не копировать их манеру говорить? Поскольку мы хотим, чтобы клиент получил полезный опыт (применяя как сенсибилизацию, так и десенсибилизацию), то стараемся избегать в разговоре с ним подмены в виде эвфемизмов и щадящих формулировок. Кроме того, мы обнаружили, что очень часто к клиенты используют язык, чтобы вывести психотерапевта из равновесия, выиграть дополнительное очко и получить контроль. Поучительным в этом отношении является следующий пример (5.47). Психотерапевт, будучи выведенным из равновесия, пытается восстановить контроль.
Клиентка (молодая, вербально агрессивная лесбиянка, с гневным презрением): Боже, какой же ты тупой ублюдок! У тебя, наверное, прыщи на члене!
Психотерапевт (ошарашен, бессильно протестует): Я… ты… как ты… что, если… Я не знаю! (он колеблется, выглядит неуверенным) По крайней мере, когда я проверял сегодня утром, у меня на нём ничего не было.
Клиентка (отворачивает лицо, краснеет, разражается хохотом): Да вы с ума сошли!
Психотерапевт (обиженным голосом, внезапно появляется мимический тик): Боже, Герман, ты точно знаешь, как обидеть парня.
Клиентка (качает головой, усмехается, несколько смущённо): Меня зовут не Герман! (С. 47)
Если психотерапевт сам не умеет пользоваться этим языком, то зачастую он не может эффективно работать с определёнными клиентами.
Таким образом, в рамках провокативной терапии используется множество языков для того, чтобы проникнуть в систему координат клиента, попытаться изменить её и спровоцировать эмоциональное переживание. Тип используемого языка во многом зависит от социокультурного опыта клиента и конкретной темы обсуждения. То, как он используется, зависит от конкретных и ближайших целей, от борьбы воли между психотерапевтом и клиентом.
Стадии в провокативной терапии
В этой главе мы хотим представить несколько основанных на впечатлениях наблюдений. Когда мы говорим о стадиях в отношении клиента в рамках провокативной терапии, то не подразумеваем жёстко определённую или пошаговую последовательность. Однако за последнее десятилетие постепенно сложились некоторые паттерны, которые мы, как провокативные терапевты, произвольно разделяем на определённые стадии. Мы прекрасно понимаем, что реакции клиента, по крайней мере, частично зависят от стимулов, которые предлагает ему психотерапевт. Хотя темпы и паттерны реакций у разных клиентов различны, существует и значительная степень общности. С учётом этих оговорок мы попытаемся описать эти стадии.
После рассмотрения четырёх стадий в отношении клиента мы обратимся к мотивам клиента для продолжения провокативной терапии. Но поскольку наша конечная цель – обучение, то мы хотим описать определённые переживания или процессы, которые последовательно проходят обучающиеся при освоении провокативной терапии.
Из материала предыдущей главы следует вспомнить, что провокативный психотерапевт пытается спровоцировать клиента на пять различных типов поведения: 1) выражать собственную значимость как вербально, так и поведенчески; 2) проявлять адекватный уровень ассертивности; 3) использовать разумные инструменты самозащиты; 4) иметь неодинаковое отношение к людям и ситуациям и адекватно на них реагировать; 5) идти на риск в отношениях. Однако, даже если клиент согласен с некоторыми или всеми этими универсальными целями, его ожидания относительно того, как к ним прийти, часто сильно расходятся с ожиданиями провокативного психотерапевта.
В ходе первичного интервью клиента провоцируют на ряд переживаний, которые вызывают у него удивление, недоверие, неуверенность и даже возмущение. Он переживает очевидное столкновение двух систем ожиданий; его ожидания относительно роли психотерапевта не только не подтверждаются, но и фактически меняются на противоположные. Как правило, он реагирует на это такими заявлениями: «Что вы за психотерапевт? Я никогда не слышал, чтобы кто-то говорил так, как вы». Он также будет удивлён интенсивностью своих реакций, когда провокативный психотерапевт быстро преодолеет его защитные установки и сумеет спровоцировать его на немедленное эмоциональное переживание. Его вновь обретённая спонтанность реакций влечёт за собой, как следствие, непредсказуемость.
Клиент (медленно): Мне не нравится это… Я не знаю, что вы собираетесь делать или говорить дальше, но ещё хуже то, что я не знаю, что я собираюсь сказать дальше.
Несмотря на все вышеперечисленные реакции, клиент практически всегда бывает заинтригован подходом психотерапевта к его проблеме.
Пример (5.48). Ко мне (Ф. Ф.), была направлена клиентка, для которой я стал тринадцатым психотерапевтом. Когда она вошла в кабинет, я спросил: «Как вас зовут?» Она ответила: «Рэйчел Левин» (псевдоним). Я сказал: «Это еврейское имя». Она, вздрогнув, ответила: «Да». Поскольку она говорила со своеобразным говором, я задал следующий вопрос: «Откуда вы?» «Из Нью-Йорка», – ответила она. Я удручённо опустился в кресло: «О боже! Еврейская сука из Нью-Йорка!» (Она даже не успела снять пальто и сесть в кресло.) В середине разговора она заявила: «Я не ве