— Ладно, ладно, ты ближе к теме.
— Они, значит, потёрлись на углу — и в кафе. Я просёк, что разговоры у них серьёзные, и за ними. Ну, пристроился к столику рядом. А это — стекляшка, там только кофе и только стоя. Больше трёх не уместится. Но мне повезло, я один, без сахара заказал.
— Ты без деталей, трепач. А то до утра тебя слушать придётся.
— И не пожалеешь.
— Давай, давай.
— Разговор у них — сразу не понять. Она его всё облизывает, как кошка, только словами. А он нос вверх и в сторону. Ну, селёдка протухшая, какой с неё навар…
— Слушай, Яшка, ты кончай со своими эпитетами! — не вытерпел я. — Ишь, художественный вкус!
— Я врубился, когда он голос на неё повышать начал. Вроде интеллигентная наружность, а тут почти заорал и чуть не матюгами. «Тебя что, — говорит ей, — опять не хватило на пустяшный укол?» А она ему: «Альфред, дорогой, — не подпускает он! И с таблетками то же самое. Сама видела, как он их выбросил».
— Чего-чего?
— Вот и я! — Яшка возликовал. — Но, видно, переусердствовал. Они оба вокруг обернулись. Словно испугались. А мы в стекляшке впятером. Мамаша ещё с девчонкой, чаем её потчевать зашла. Ну они и дёру. Не то, чтобы я их насторожил, расплатились, а за дверями оба в разные стороны. Я выбирать не стал, за вороной той потихоньку погрёб. И она не торопится. Оглядываться начала, тут я думаю, пора смываться, раз такое дело. Мы уже улицы три намотали, она словно водить меня начала, что-то просекла словно, и вдруг пропала в подворотне.
Яшка замолчал, виновато на меня глянул.
— Ну? Чего? Попался на крючок? — мне уже ясно стало, откуда у Яшки на глупой его башке повязка появилась. — Карась-следопыт!
— А ты бы что сделал?
— Хватит и того, что тебе ноги не переломали, — вспомнил я про липовый костыль. — Чего это ты костыль-то прихватил? В травмпункт небось бегал?
— Ну знаешь! Если тебе не интересно… А в травмпункте я не был. Меня «скорая» в больницу возила. Между прочим, подозрения были на сотрясение головного мозга.
— Обошлось?
— Обошлось.
— Ничего. Я думаю, последствия ещё проявятся. Ты же у нас стометровку быстрее всех пролетал! Не мог удрать?
— Их там человек пять было. А у одного финка. И эта, падаль чёрная!
— Как же ты жив остался? — я по инерции ещё издевался над бедным Яшкой, но мне уже по-настоящему было его жаль.
— Даже не знаю. Когда свалили, я голову и живот старался уберечь, а тут свист сумасшедший. Народ набежал, подворотня проходной оказалась.
— Да, Яшка, влип ты… Раз в больнице был, тебя там зарегистрировали. Теперь обязательно Мигульскому сообщат.
— Не сообщат.
— Почему?
— У меня паспорта-то не было, а адрес я им наврал, вместе с фамилией.
Мы долго ломали головы, что же нам дальше делать. Ситуация становилась тупиковой. Игры, шутки, фантазии кончились. Яшку, как ни крути, чуть не убили. Во всяком случае, собирались проучить и дали понять, чтобы мы не совали нос в чужие дела. Нам надо было принимать решение. Хотим мы или не хотим, а истории этой следовало давать официальный ход. Она становилась уже не нашей личной забавой или болячкой, а задевала интересы многих. И прежде всего…
Чем дальше, тем, как говорится… А дальше не хотелось и думать.
«Надо куда-то идти заявлять!» — решили мы оба.
И пошли к Деду.
Я, будь моя воля, в это заведение в жизнь ни ногой, но Яшке выпало другое поручение, и я поплёлся один. С Рубвальтером мы как-то с первого курса вместе, вроде веселей, а на экзаменах вообще лафа и почти дополняем друг друга. Он ярко выраженный холерик, я — полная противоположность, классический меланхолик, но Яшка меня успокоил: к шестидесяти характер выравнивается, все оптимистами становятся, до пенсии-то всего — ничего!
Ноги мои еле двигались. Нет, что ни говори, а одному в морг грустновато. Не то, чтобы я трусил. Мне чего там делать, не в покойниках же копаться, успокаивал я себя. По большому счёту, только какого-то Зиновия Савельевича отыскать и спросить результаты вскрытия, медицинское заключение неизвестно когда изготовят, а нам нужны были ответы на вопросы, которые Дед поставил дополнительно. Вот, собственно, и вся моя задачка.
— А ты что? — спросил Данилов, когда разъяснял всё толком. — Первый раз туда пойдёшь? Не бывал в морге?
Я покачал головой, глаза опустив.
— Не робей. Чего побледнел-то? Не хоронил никого?
Я сильнее сжал губы.
— Счастливчик… Эх, ребятки, всё у вас в первый раз!
— Белизна у него наследственная. Из благородных! — вякнул Яшка невпопад, раньше у него с остротами лучше получалось.
Дед посерьёзнел.
— Смерть, скажу вам, ребятки, дама премудрая и капризная. Перед ней хорохориться не надо. Она этого не любит. Кто же против смерти? А вот если с умом… С умом можно всё. Только аккуратненько и не привыкайте. С ней всегда надо как в первый раз.
— А второго-то и не представится, — напомнил Яшка, хмыкнув.
— Это как сказать…
В бюро грузный дядька по имени Зиновий Савельевич долго и со всех сторон рассматривал меня; муха надрывалась, билась в стекло и жаловалась на заточение на весь маленький кабинетик, дурманящий запах одолевал меня или всё здесь чудилось приторно-сладким (вот вбил в голову, балбес!).
— Говоришь от Данилова? — услышал я как сквозь вату.
Я в который раз кивнул головой.
— А удостоверения нет?
— Откуда? Я же стажёр.
— А почему он не позвонил?
— На больничном Иван Степанович, а к телефону его… — я замялся, не скажешь же этому тугодуму недоверчивому, что Деда к аппарату внучка не допускает. — Сломан телефон.
— Это у Данилова-то?
— Ага.
— Ну вот что, я всё же позвоню в прокуратуру, ты не обижайся.
— Звоните, — я назвал телефон завканцелярией. — Спросите про Белова и Рубвальтера.
— А этот ещё кто?
— Мы оба стажёры.
Он ещё подозрительнее на меня вытаращился (и зачем я про Яшку вспомнил! Только ещё больше его насторожил).
Но к моему счастью баба Нюша оказалась на боевом посту, и недоразумения начали рассеиваться, хотя и не совсем.
— Я Ивану Степановичу записку пошлю, — сел к столу эксперт и очки квадратные на нос нацепил.
— Тайна какая? Он про записку не говорил. А на словах?..
— Тайна не тайна, но ты же не следователь.
— Ну… пока.
— Вот именно, пока, — и он сунул мне листочек.
— Что это за математические формулы? — начал я разглядывать его творение. — Иван Степанович просил ответы на его вопросы? По делу о самоубийстве Требухина? А тут сам Понтекорво не разберётся!
— Кто?
— Абракадабра какая-то!
— Это мои расчёты, молодой человек. Сопоставление длины обреза, локтя покойника и траектории… и треугольник, так сказать, не получается.
— Ну и чего?
— Иван Степанович поймёт.
— Значит, звонок в прокуратуру вам ноль без палочки.
— Что вы ещё хотите, молодой человек! Я же всё объяснил. Неужели не понятно?
— Вот именно.
— Наклонитесь-ка ко мне.
Я, ничего не понимая, сунулся к его губам.
— Он не мог застрелиться из того обреза, — прошептал он.
— Что?
— Его убили.
Сказать, что я спешил к Деду, ничего не сказать, я мчался. Не только заключение медицинской экспертизы подгоняло, этот дотошный Зиновий Савельевич не медиком, а прожжённым чекистом оказался. То-то он с меня глаз не спускал, всё выведывал, вынюхивал! Оказывается, я не первым у него интересующимся тем Требухиным был.
— Тут станешь подозрительным, — жаловался эксперт. — На днях особа припёрлась. И всё выпытывала насчёт этого же, мнимого самоубийцы. Вы что, кричит, мучаете родственников! Несчастный, мол, мать родную потерял, руки на себя из-за этого наложил, а у вас бумага о смерти до сих пор не готова. Жаловаться выше обещала. Я ей — а откуда вам известно, что он застрелился? А она мне вгорячах — записка, мол, имеется. И спохватилась.
— У него же родственников нет никаких, — вырвалось у меня.
— Вот! Можно догадаться, что она не за тем здесь отиралась. Я у неё документ потребовал. А она враз сбежала.
— Подруга если? — погадал я.
— Вот уж не знаю. Это по вашей части. Вы Ивану Степановичу всё об этом расскажите. Очень колоритная особа.
— А как выглядела?
— Да вся в чёрном. Как ворона кладбищенская. В накидке или плаще…
У меня внутри так всё и оборвалось. Яшка-то от кого пострадал! Вот зараза! И здесь она вперёд нас залезть пыталась!
Задыхаясь, весь в страшных догадках и недобрых предчувствиях, я выпалил всё Деду.
— Ты попей-ка чайку, Владислав, — принял от меня бумагу эксперта Данилов и стал тщательно её изучать. — А я пока покумекаю… Настенька, приглашай ребят к столу. Они оба сегодня здорово поработали.
Яшка давно уже восседал на диване, с умным видом перелистывая перед Анастасией альбом живописи. Неплохо устроился мой дружок. Он, видно, быстрей меня справился со своим поручением и времени даром не терял, Врубель несчастный! Дед его куда-то с таблетками теми посылал. Морг — это тебе не аптека! Ишь, сделал вид, будто премию получил. Весь сияет. Когда узнает, какое известие я Деду притаранил, враз скиснет. Но Яшка пока не догадывался и продолжал корчить из себя знатока высоких искусств. Когда он наконец уселся за стол с важным видом, я так двинул его локтем в бок, что тот быстренько на землю с небес кувыркнулся.
— Чего там у тебя? — не дал я ему отдышаться.
— У Ивана Степановича спроси, — поморщился Яшка.
— Ещё захотел?
— Дурак. Такими вещами не шутят, — скривился он. — Таблетки те липовые. От них за сутки окочуриться можно было.
— Чего мелешь-то?
— Это не я. Это, брат, фармацевты говорят. На глаз. А теперь Дед экспертизу будет назначать. Понял?
— Хватит шептаться, мальчики, — улыбнулась нам Анастасия. — Про самовар опять забыли?
Мы дружно ринулись на кухню, а когда возвратились, к своему удивлению обнаружили отсутствие Данилова.