— Я ж тебе говорил, Владислав! — накинулся на меня Дед.
— Иван Степанович, он не при чём, — взмолился Ёлкин. — Он мне жизнь спас!
— Что это? — оттолкнув нас, бросился Дед к забору. — Смотрите!
Мы обернулись.
Вскидывая языки пламени, за нашей избой полыхал сарай.
Было ясно — мы угодили в западню. Запалив сарай, бандиты обозначили свои намерения. Ближний населённый пункт за десятки километров, связи никакой. Окружив сарай, выбраться отсюда они нам не дадут, пока…
Мы с Ёлкиным мыслили одинаково.
— Степаныч, — опередил он меня, — им бумага нужна от вас. Я понял, что к нашим раскопкам отношение имеющая.
— Бумага?
— Ну да. Карта вроде. Эта бандитская рожа, что Митяем мне назвался, так и сказал: «лягавый»… — он запнулся.
— Ну, ну, говори, — поморщился Дед.
— Лягавый, мол, всё знает. За своим золотишком пришли. Пусть возвернёт. Их корешей добыча. И для понятия кличкой стращал. Князем каким-то.
— Князь? Ты не напутал?
— Князь, ёлы-палы, я не дитё.
— Его убили давно. Ещё год назад. Нет Князя в живых.
— Дела… — потерялся Ёлкин. — Уголовник сказал, что карта Князю принадлежит, они и заявились за ней.
— Мне, конечно, Шилов нужен был, но теперь уже чего, — Данилов вынул из нагрудного кармана куртки сложенный в несколько раз лист бумаги, развернул. — Вот, смотрите, Егор Тимофеевич. Что-нибудь здесь знакомо?
Ёлкин ткнулся в листочек:
— Нет. Каракули какие-то. Ребёнок рисовал?
— Никаких ассоциаций?
— Одно точно, писано почти шумерским клином.
— Мне не до шуток.
— Затрудняюсь…
— Вы внимательней, Егор Тимофеевич, прикиньте к месту ваших раскопок, где золото скифов нашли в шестьдесят третьем году.
— Вот оно что! — Ёлкин пальцем заводил по бумаге. — Это как же? Нет. Погодите. Вот речка, вроде холмы наши, один, второй…
— Значит, сходится, — убрал бумагу Данилов. — Выходит, про карту они всё же дознались. Не получат они её!
Мы с Ёлкиным переглянулись, он растерянно и с испугом, я, смекая на ходу.
— Эта бумага принадлежит государству, хотя, возможно, и накарябана уголовником. А может, и не им. Из-за неё всё и началось. — Данилов поднял листок вверх, помахал им и спрятал в кармашек куртки.
Получилось и прозвучало это патетически и даже укоризненно, отчего я опустил глаза, а Данилов добавил:
— Не одна жизнь за эту карту уже загублена.
— Это что же? — Ёлкин переводил глазищи с Данилова на меня. — И они золото там нашли? Шишкин гонял оттуда разных копальщиков. Но чтобы серьёзное что-то найти, им не удавалось. Слухов даже не было.
— Вполне может быть, — Данилов похлопал рукой по кармашку.
— Да хрен с ним, с их золотом! Пусть подавятся! Всё равно их переловят всех! И попользоваться не успеют. Пока туда доберутся, то да сё, ёлы-палы, тут их и сцапают.
— Полно! Карту я не отдам.
— Тогда всем нам кранты, — повесил голову Ёлкин. — Они и так злые, как волки, а теперь… Живьём сожрут.
— Подавятся. У тебя ещё оружие имеется, Егор Тимофеевич?
— Знакома мне эта братва. Ошивалась тут… Сколько от них бед!
— Вот и надо было меры принимать, а не потакать им, — посуровел Данилов. — Шилов, руководитель экспедиции, куда он смотрел?
— Зверьё…
— Сидели бы уже все в тюрьме, голубчики.
— Да… — не поднимал головы Ёлкин.
— Я спрашиваю, есть ещё оружие? — прикрикнул Данилов, так как Ёлкин находился как бы в прострации от всего, что на него свалилось.
— Оружие? — очнулся тот. — Надо глянуть.
И засеменил, словно робот, в избу.
— Вот и глянь, — Данилов отвернулся от него и поманил меня пальцем. — Давай-ка, Владислав, поговорим.
Я подошёл поближе.
— Ты парень сообразительный, думаю, многое уже скумекал?
— В общих чертах. Только вот?..
— Ну, пока наш археолог гуляет, я постараюсь тебе ситуацию прояснить. Раньше, сам понимаешь, нельзя было. А теперь, что называется…
«Это он вроде так извинялся, — понял я. — Ну, конечно, моё место молчать и слушать, я — пешка, что я и сделал послушно, хотя обида заедала, — до последнего Дед крепился, обходился без меня и намёка не подавал про свои тайны. А теперь вот…»
— Припёрло? — подсказал я.
— Угу, — он зорче на меня взглянул. — Требухин, а среди их компании — «Требуха», случайно в их команду попал. Он не уголовник, про раскопки услыхал лет пять назад и ошиваться там стал, золото мечтал на халяву, как у них выражаются, добыть. Князь его к рукам и прибрал, а когда у них начало что-то получаться и даже карта эта появилась, Князь решил его убрать. Но Требухин ловчее оказался. Его обвинили в убийстве, и нашему Кирьяну… Спиридоновичу досталось это дело расследовать. Теперь уже в живых нет никого из этой троицы, но золото им всем не только глаза застило, но и погубило. Кирьян этой картой завладел, а когда Мигульский начал подозревать неладное, дело у него решил забрать и мне поручить следствие. Егоров, чуя неминуемый крах, на подлость отважился, устроил поджог в прокуратуре, а дело то уничтожил; выглядело так, что оно в огне погибло и все следы, как говорится…
— А мне, значит, выпало его искать? — буркнул я.
— Но Кирьян на этом не успокоился. Надо было срочно устранять Требухина. Не думал, что Егоров на такую крайность способен, а вот поди ж ты… Подозрения были, но, сам понимаешь, масса косвенных доказательств никогда не образуют хотя бы одно прямое.
— И вы решили Требухина выпустить, как приманку.
— Не совсем так. Оперативникам не терпелось, конечно, попробовать эту наживку. А тут совпало со смертью его матери.
— Князь её грохнул?
— Вряд ли… Нет. Князь на такие хитрости не горазд. Но Кирьян и здесь руку приложил. С утра, когда труп бросили, он организовал мой вызов в облпрокуратуру.
— А с нами, значит?..
— А с вами дурака валял. Алиби себе создавал. Но просчитался. Интеллигент тот, которого ты за графа Монте-Кристо принял, его раскусил, и Егоров оказался на люстре.
— А ворона та?
— Подружка Князя. Но теперь, похоже, она на графа этого работает. Угробила бы меня тогда таблетками, как пить дать. Не удалось им. Вы с Яшкой их спугнули.
— Зато теперь их верх, — досказал я за Деда. — Крышка нам. Этот интеллигент вшивый сюда прикатил не только за картой, но и болтики на крышке закрутить. Всё отрепетировал. Проследили, как мы сюда припёрлись. Окружили. Акцию с сараем устрашающую организовали. Теперь время и ему самому явиться.
— Поживём — увидим, — сжал губы Дед.
— Отдадите карту?
— А какой смысл? — Дед на меня взглянул как первый раз, ну прямо грач на пашне, не переменился за это время. — Ты же сам говоришь, что это его не остановит.
— Это что ж тогда? — от этих его слов я тоже, наверное, на Ёлкина стал похожим.
— Будем драться, — спокойно ответил Дед и от меня отвернулся, как забыл. — Вон, Егор Тимофеевич мне ружьишко несёт и патронташик. Постреляем ещё. Помнится, под Прагой у нас с Виктором пушчонка была, с этим оружием её не сравнить, но и бандитов-то с десяток не наберётся со всеми их графьями сраными. А, Егор Тимофеевич?
Дед принял от археолога ружьё, повертел в руках (оно было одноствольным, но на вид вполне добротным), зарядил и резко выстрелил вверх. Я даже отшатнулся от неожиданности, а он, воспользовавшись моей растерянностью, у меня двустволку выхватил и сунул мне свой ствол.
— Это что же? — очухался я.
— Мне двустволка здесь нужнее, — сказал Дед.
— Я не понял, — завертел я его ружьё в руках. — Я вроде его уже обстрелял…
— Как, Егор Тимофеевич? — Дед улыбнулся и толкнул плечом археолога. — Не против, если Владислав нам второе своё достоинство продемонстрирует?
— Что? — вытаращил глаза бородач.
— Ну как? Со стрельбой, ты мне рассказал, у него всё в порядке, бутылку с одного выстрела, как по мишени. Теперь поглядим, как он бегает.
Ёлкин слабо соображал, зато я всё понял и потянулся за своим ружьём к Деду.
— Я не согласен. Мне и бегать не надо. Втроём мы их!..
— Их ещё надо и задержать, — подмигнул нам обоим, как в ни в чём ни бывало Дед, — а втроём вряд ли нам это удастся. Справимся без Владислава, Егор Тимофеевич? Пусть по свежему воздуху сгоняет до деревни?
— Мне что? Пусть бежит. Калимуллаева подымет.
— Вот! Калимуллаев нас и выручит, — совсем развеселился Дед. — Значит, договорились?
Я понял: участь моя была решена.
Этот Толгат Хаматович и так по-русски с трудом выговаривал, а в спешке, в волнении да ещё от езды, когда трясло, будто на отбойном молотке верхом, орал совсем что-то дикое и невразумительное. Я, вцепившись в борт кузова, глаза пялил в том направлении, куда он рукой тыкал для убедительности, но там, где заканчивался свет фар нашего мчавшегося грузовика, громоздилась стена тьмы, и я злился на участкового: чего он мне душу травит? Наконец до него дошло, что надрывается он по-казахски, спохватившись, Калимуллаев хлопнул себя по лбу от досады:
— Влево мал-мал гляди!
— Чего там? Не вижу.
— Экспедиция близко. Огонь там.
— Откуда огню? Где?
— Вон! Левее нас. Горит что-то.
— Не вижу.
— Фары слепят. Шибче гляди.
— А что? Подъезжаем? Быстро вроде…
— Чужого огня не будет.
— Да вы что? Что же пылает?
Участковый только глазами моргал.
— Неужели бандиты избу подпалили?
— Всего ждать можно. Звери!
Я заколотил по кабине что было сил. Грузовик резко сбавил бег, шофёр высунулся к нам.
— Чего барабаните? Трясёт?
— Сигналь, не переставая! — заорал я ему. — Сигналь во всю мощь!
Он всё понял, и в уши нам ударил рёв автомобильного клаксона.
— Хорошо, — одобрил участковый и повернулся к дружинникам, трясшимся в кузове. — Николай! Сергеич! Палите вверх! Пусть слышат.
Со стороны теперь это выглядело внушительно: наш грузовик мчался по степи, вспарывая глушь и тьму не только светом и воем сирены, но и грохотом беспорядочной стрельбы. От нас шарахалось всё, что имело глаза и уши, но я молил все добрые силы на свете лишь об одном — донеслось бы это до тех, кому предназначалось! Ради этого я час назад мучился до беспамятства, наматывая километры по степи, бил стёкла в окнах первого дома деревни, созывая народ. Я сделал всё, что от меня зависело, и вдруг вот этот огонь!.. Меня пугал этот огонь. Кроме избы, там гореть нечему. Но что же тогда с Дедом и Ёлкиным?!