– Милка… – начал он.
– Это я уже понял, что Милка. Почему нет? И при чем здесь я? Хренова туча лет прошла! – неожиданно для себя Сергей перебил его, и это подействовало на его раскисшего друга детства отрезвляюще. Он весь возмущенно вскинулся, уловив нотку раздражения в голосе Сергея.
– Я сказал ей то же самое, слово в слово. Но, понимаешь ли, когда она тебя увидела, точнее, узнала, что-то в ней вспыхнуло… И теперь что-то там ей нужно понять! И все, катись, Соболь, на все четыре стороны…
Он был явно растерян. Вольский с шумом выдохнул, откинулся на спинку дивана и закинул руки за голову, соображая.
– Она все правильно сделала, – наконец произнес Сергей и в подтверждение своих слов уверенным кивком ответил на недоуменный взгляд приятеля. – Как еще тебя сдвинуть с мертвой точки? Ты сам-то чего хочешь? Двух баб попортил, заякорился детьми, а пользуешься ею? Мстишь? Признайся. Не мне, себе признайся!
Соболенко смотрел на него во все глаза с видом пойманного врасплох нашкодившего школьника.
– Мщу? Я?! Я мщу Милке?! За что? – Сознание сопротивлялось надвигающемуся озарению и потому облекало очевидные факты в риторические вопросы, прежде чем признать их правоту. Вольский молчал: теперь лучше не мешать, важно, чтобы он сам до всего доехал.
– Я мщу ей за то, что она в школе бегала за тобой мимо меня, когда я, как клоун, вокруг нее увивался! Что только ради нее не делал. Даже уламывал ТЕБЯ пойти с нами на дискотеку или в поход. Самый адский день в моей жизни – когда ты попросил быть свидетелем на вашей свадьбе. Я любил тебя как друга и ненавидел, и завидовал, как сопернику…
Вольский слушал этот поток, который Соболенко годами крутил в своей голове, и понимал, что сам ничем от него не отличается.
– Всегда найдется тот, кому ты сможешь позавидовать, – тихо заметил Вольский, вспомнив своего соседа по офису.
– Это я уже потом понял. Мы ж были детьми, нас заносило, но больше всех, друг мой, тебя! Какого лешего делать девчонке предложение, а потом сваливать без предупреждения или объяснения?! – воскликнул Соболенко. – Мне иногда кажется, что я в следаки тогда пошел, чтобы тебя найти и сделать ей приятное…
– А я – в психологи, чтобы ответить себе на этот самый вопрос: «Какого лешего?» – усмехнулся Вольский. – Но видишь, как говорится, не было бы счастья, да несч…
– Ответил? – перебил его Игорь, которому тоже дико хотелось закрыть этот многолетний гештальт. Кажется, начал складываться пазл: зачем он вообще здесь?
– Длинная история… – уклончиво ответил Сергей. Соболь резко засмеялся.
– Значит, не ответил, – вдруг посерьезнев, заключил он. Оба какое-то время сидели молча.
– И, несмотря на ужас твоего таинственного исчезновения, самый счастливый день в моей жизни был, когда ты вдруг пропал. Все в панике, Милка в горе, а у меня – рай на земле. В день вашей свадьбы она, прикинь, мне дала!
– Ты сейчас звучишь, как маньяк, – искоса поглядев в горящие глаза друга, заметил Вольский. Соболенко кивнул головой.
– А я им и был ТОГДА! Но зачем мне мстить ей ТЕПЕРЬ? Когда она одна, никому не нужна, кроме меня, разумеется… а значит, она – моя…
Вольский с интересом наблюдал за этим расследованием собственной судьбы, своих собственных причинно-следственных связей, но Соболь пока упускал первопричину.
– Она же моя? – с сомнением вдруг спросил он и себя, и Вольского. Сергей снова усмехнулся, но смолчал. Игорь понял, что ответить на этот вопрос он должен себе сам.
– Твою ж мать! А вдруг у нее таких, как я, еще штук… Как я раньше не подумал, караул… как мне теперь с этим жить? – Соболь был близок к панике.
– Может, хватит уже спектакль тут разыгрывать. Еще расплачься от жалости к себе! – жестко осадил Вольский.
Соболь удивленно и даже несколько испуганно посмотрел на него.
– Двум бабам муж: Фигаро здесь – Фигаро там. А Фигаро ни тут, ни там! И третья в запасе – да чтоб безотказная по любой твой прихоти, и только твоя. Может, хватит ей мстить, кому хуже делаешь? – впечатывая каждое слово, Вольский подводил Игоря к ключевому озарению.
– Кому ей? – растерянно переспросил Соболенко.
– Той, чьей любви нет дороже. Той, кто на стыке жизни и смерти! – воскликнул Вольский в ответ.
– Ты на… мать мою намекаешь? – весь сморщившись, словно проглотил горсть кислого кизила, с недоверием спросил Игорь. Но ни один мускул не дрогнул на лице Сергея, чтобы хоть как-то ему помочь. И всплыл в памяти Соболенко один, давно им забытый сюжет.
Отца, военного, отправляют в Чехословакию, мама едет с ним. Игоря оставляют с бабушкой. Мысль о том, что мама уедет от него – как ему казалось, навсегда, – была страшнее смерти. Что он только не делал, чтобы она с ним осталась. Рано утром обрывал газоны и дарил ей цветы. Приносил пятерки даже по тем предметам, где выше тройки ему никогда не светило. Для него до сих пор осталось загадкой, как ему это удавалось, но факт остается фактом. Он мыл полы, посуду. Мама смеялась, хвалила, трепала по щеке, обнимала, целовала и… уехала.
Их не было полгода! Уже через две недели он понял, что стал сиротой, просто от него это держат в секрете. Когда же родители все же вернулись, он, конечно, был рад. Но что-то в нем переключилось. Он больше никогда так для нее не старался – скорее, наоборот: все вызовы к директору, его переломы, укусы пчелами, змеями, инфекция от диких голубей, пищевые расстройства, которые мгновенно привязывали ее к нему, доставляли ему неосознаваемое удовольствие. Делая хуже себе – он делал плохо ей. Он мстил. Мстил за отъезд, который расценил тогда как предательство.
– То есть ты хочешь сказать, что всю эту хрень с двумя разрывающими меня женами, бывшей и действующей, а также Милкой в придачу – я сам себе создал, чтобы мстить моей давно почившей матери за тот отъезд с отцом, хотя я умолял ее остаться? – спокойным голосом, но все еще в риторике неверия, спросил Соболенко.
– Неплохо, – отозвался Вольский. – А теперь представь, что твои старания тогда бы сработали и мама осталась.
Соболенко усмехнулся.
– А так можно? – по-детски простодушно спросил он.
– Что тебе мешает? С фантазией у тебя все ок, – засмеялся Сергей. Соболенко задумался.
– Ну, допустим, – отозвался он.
– Расскажи, что бы тогда было? – спросил Сергей.
– Ну че, кайфово… Батя бы просто сгонял в очередную свою, пусть и длинную, командировку. Мой мир бы не рухнул. Мама рядом. Все хорошо…
Соболенко с приятным удивлением смотрел на только что созданную им в воображении альтернативную версию своего прошлого.
– Отлично, что ты при этом чувствуешь? – внимательно следя за меняющимся состоянием друга, спросил Сергей. Соболь прислушался к себе.
– Да спокойно мне… Уверен в себе. Ха! – столкнувшись с незнакомым прежде ощущением, засмеялся Игорь. – Как ты это делаешь? – он потрясенно посмотрел на Сергея.
– Все делаешь ты… Ну так что там? – нетерпеливо спросил Вольский.
– Клевое чувство, что я могу влиять на женщин. Все будет так, как я захочу. Это в моих силах! – с горящими глазами, словно обнаружил сундук с золотом, заговорщицким шепотом делился своим открытием Соболенко.
– Уважаю, брат. Достойная позиция! – они пожали друг другу руки и засмеялись.
Раздался стук в дверь.
Вольский с ужасом оглянулся: нет, только не это.
– Ты кого-то ждешь? – тихо спросил Игорь.
– Веришь, я даже тебя не ждал! – так же тихо ответил Сергей. Игорь заржал своим фирменным смехом Франкенштейна.
– Сергей, это Мила. Открой! – послышался из коридора неуверенный голос.
– Звездец, – промолвил Вольский и рухнул на диван, закрыв глаза руками. Соболенко, практически в роли без-пяти-минут-мужа-рогоносца, резко распахнул дверь перед носом Милы. Увидев его, она отшатнулась.
– О, Милка, а мы как раз про тебя говорили, заходи.
Вольский ушам своим не поверил и тут же выпрямился. Теперь он с интересом наблюдал за Соболенко, которому Вселенная так быстро подкинула проверочку на алгоритм реагирования: как все-таки – в старой системе координат, когда «чем хуже, тем лучше», или в новой: «все будет так, как я захочу»? Подсознанию обязательно надо перепровериться, возможно, и не один раз. Как любая система, оно самосохранно и не любит перемен. А если они все-таки случаются, ему нужны эмпирические подтверждения, что отныне сценарий другой.
Было видно, что неожиданный выпад Игоря удивил и Милу. Она, конечно, не рассчитывала его тут увидеть, так как шла к Сергею. Но раз уж совпало, то привычной реакцией Соболенко было бы возмущение или наезд… или он при Вольском держится?
– Привет, Мил, проходи! А может, раз мы так «здорово сегодня собрались», пойдем в ресторан при гостишке? Там удобнее будет, – предложил Сергей.
– Отличная идея! – подхватил Игорь. – Ты иди, займи столик, а мы тут на пару минут задержимся, норм? – умоляюще, незаметно от Милы, Соболь глянул на Сергея.
– Не вопрос! Мне как раз невесте позвонить надо, – подхватил Сергей и вышел из номера. Мила хотела было возразить, но осеклась, услышав про невесту. Из-за закрытой двери Сергей услышал голос Милы: «Он что, опять меня кидает?» Вольский нахмурился: ему не понравилось это «опять», как будто оно подсказывало ему что-то важное и актуальное про него самого, про сейчас, но он пока еще не мог понять, что именно.
Вольский не пошел в ресторан, ему хотелось на воздух. Вышел из гостиницы и оглянулся, ища, у кого бы можно было стрельнуть сигаретку, как вдруг почувствовал, как кто-то стучит ему по спине. Сергей быстро оглянулся и замер. Перед ним стояла она – один в один его первая любовь – Милка, но юная, свежая и прекрасная, те же ямочки, челка, как в юности, ничего общего с ней сегодняшней – пергидрольно-синей.
– Мужчина, у вас сигаретки не найдется? – нежно спросила она.
Вольский рассмеялся от души, настолько дико и невообразимо выглядело все здесь с ним происходящее. Словно он оказался в фильме «Шоу Трумана», когда у сценариста закончилось воображение и он начал лепить такие несусветные совпадения!