– Да, для этого требуется смелость.
– Мне кажется, она у меня есть! – едва сдерживая внезапный восторг, сказала она. Как будто обнаружив забытую сотню рублей в кармане куртки, которую давно не надевала.
– Мне тоже так кажется, – улыбнулся в трубку Сергей.
Прохор вошел в гостиную. Мачеха вышла ему навстречу в фартуке, волосы чуть растрепаны, щека в муке, уютная и живая – такой он Ульяну никогда прежде не видел. Сначала он собирался сразу пройти в свою комнату, но потом ему стало любопытно. К его собственному удивлению, уходить от нее уже не хотелось.
– Привет, слушай, сто лет не готовила, а тут вдруг… Будешь? Увидела, ты подъехал, и решила тебя подождать, а так уже есть охота, аж слюнки текут, – Ульяна засмеялась легко, рассыпчато. Прохор был совсем сбит с толку: что с ней творится? Уж не пьяна ли она, часом? Но алкоголя в гостиной не было. Ульяна уже несла тарелки из кухни.
– Ну что молчишь, иди мой руки! – по-хозяйски велела она. Прохор не нашел что ответить и послушно отправился в ванную. Ульяна резко отвернулась – боялась сглазить эту мистику, помноженную на фантастику, – и заторопилась за салатом.
Потом они сели за стол. Вдвоем. За все годы ее жизни в этом доме за одним столом они оказывались только на многолюдных торжествах, но чтобы вот так, по-семейному, – ни-ког-да! Даже при живом муже этого не бывало: у всех разный режим, да и Прохор постоянно игнорировал ее приглашения поесть вместе. И вдруг…
И вдруг Прохор замер. Лицо его побледнело, он откинулся на спинку стула.
– Что случилось? – вскочила Ульяна. Первой ее мыслью было: что-то не так с едой. Но тут она перехватила взгляд пасынка, направленный куда-то за ее спину. Она оглянулась и увидела фото Юлии. И еще фото – второе, третье.
– Так они и висели… – потрясенно сообщил он.
– Фух, как ты меня напугал. Я думала, что переперчила или что-то в этом роде, – с облегчением проговорила Ульяна. И добавила:
– Я попросила Гульнару повесить все как было.
Прохор смотрел на нее прямо, в упор. «Он меня видит!» – промелькнуло в голове Ульяны, тихим восторгом отозвалось в душе.
– Но зачем? – спросил он.
Ульяна взглянула на ближайшую фотографию. На ней Юля в легком платье стояла на берегу Волги и мечтательно смотрела вдаль.
– Время пришло, – просто ответила Ульяна.
Глава 16Тихий бунт
Из самолета в такси. Из такси – в гостиницу.
– Самую лучшую! – уточнила она. Таксист – тертый калач, повидавший всякое, только плечами пожал. В лучшую так в лучшую. Выбор-то небольшой, все в центре ютятся.
Только в фойе отеля она почувствовала себя в безопасности и смогла выдохнуть.
Это началось еще в самолете. Вдруг, ни с того ни с сего, откуда-то сверху ей в голову упала мысль: «А вдруг он меня разлюбил и это конец?» Оля быстро зажмурилась, совсем как в раннем детстве, когда хотела спрятаться, но не убегала, а вместо этого быстро закрывала глаза. Возникало чувство «я в домике», «меня никто не найдет». А если становилось скучно, то глаза можно было открыть словно двери домика, и мама тут же громко ее находила: «О, а вот и наша кнопочка, Олечка-елочка!» Мама подыгрывала, игнорируя тот факт, что «елочка» и с места не сдвинулась – как стояла посреди комнаты, так и стоит. Мир тогда существовал по Олиным правилам, был добрым и занятным.
Эта предательская мысль запустила обратный отчет до взрыва бомбы под названием «паническая атака». Точнее, она рванула сразу, буквально вслед за мыслью, но Оле еще некоторое время удавалось сопротивляться. Она вся внутренне сжалась, будто сдерживала взрывную волну, чтобы никто не пострадал, и прежде всего – она сама.
В этом состоянии, уже на полусогнутых, Оля вошла в отель. Здесь ей приветливо заулыбались, кто-то услужливо подхватил чемодан, демонстрируя максимальное гостеприимство. Такие отношения с миром были привычны и комфортны. Оля упала в ближайшее кресло, пытаясь перевести дух.
– Вам плохо? – девушка с ресепшен заметила ее состояние и уже спешила к ней с встревоженным лицом.
– Уже лучше, спасибо. Можно воды? – проговорила Оля и сама удивилась своему голосу. Она была готова расплакаться, до того ей вдруг стало себя жаль, а тут еще эта забота незнакомого человека. Чтобы взять себя в руки, она решила сосредоточиться на происходящем вокруг. Позади сидели мужчина и женщина. Она их не видела, но обрывки фраз до нее долетали.
– Он опять не ночевал в отеле. На телефон не отвечает, но гудки идут, – сказал мужчина.
– Может, он снова в этой «заброшке»? – предположила женщина.
– Как Ева? – спросил мужчина.
– Надела наушники, и словно ее нет. Тело мимо меня ходит, а сама она где-то… Не достучаться. Да и не буду пока. Только зубы обломаю. Ей нужно время. Пусть остынет маленько, – тяжело вздохнув, проговорила женщина.
Оле стало интересно. Она почувствовала, что незнакомые ей люди, такие же, как она, – чего-то боятся, чего-то не понимают. И вот еще, немаловажное – им, кажется, вовсе нет до нее дела! Мама ошибалась. Они не хотят ее ограбить, изнасиловать или убить. Они даже не замечают ее. От этой мысли стало легче дышать.
В детстве Оля думала, что она, как и все ее куклы, была куплена в магазине. В ответ на эти рассуждения мама смеялась. И опровергала только идею магазина. Она называла это волшебным даром небес. А вот Олину мысль о том, что она «тоже кукла», никто не опровергал. Стало быть, так оно и было. И почему-то это даже нравилось Оле. Каждая новая куколка в коробочке казалась ей сестрой и на какое-то время скрашивала одиночество. Со временем эта «кукольность» стала ее ограничивать и раздражать. Тогда она раздарила всех кукол. Завела живых рыбок и упивалась их непредсказуемостью.
В их семье чтили традиции и требовали от нее хорошего поведения. Сначала ей казалось, что главный Карабас-Барабас в их семье – отец. Именно он, по праву главы семейства, дергает ниточки, добиваясь, чтобы остальные соответствовали его ожиданиям. Но затем стало ясно, что всеми, включая самого папу, рулит мамочка! Спонтанной разрешалось быть только ей. Другие же должны быть послушными, удобными и предупредительными.
Сейчас, сидя среди незнакомых людей в незнакомом городе, Оля чувствовала себя преступницей, поправшей все, что в нее вложили родители. «Неблагодарная эгоистка!» – мерещился ей мамин голос. Но она держалась за себя и свое решение. Непрестанно повторяя, что справится, она обязательно справится! И найдет Вольского. Даже если случилось худшее и он ее разлюбил – он должен сказать ей это прямо в лицо. Иначе она так и будет волочиться за призрачной надеждой: а вдруг еще можно что-то исправить?
Ей нужна правда. Голая, честная, прямая. Даже если это больно, очень больно… Она почувствовала, как кольнуло в сердце. Девушка со стаканом воды появилась как нельзя вовремя. Все, хватит себя истязать. Она хочет душ, апельсиновый сок, омлет и что-то очень шоколадно-сладкое. Девушка с ресепшен улыбнулась и сказала, что через пять минут ей все принесут.
– Ну, а душ в вашем распоряжении уже прямо сейчас, ждет вас в номере! – мило пошутила она, стараясь поднять Оле настроение. И ей это удалось. Оля улыбнулась и пошла за белл-боем, бережно несущим ее чемодан. Заходя в лифт, она оглянулась на мужчину и женщину, невольным свидетелем разговора которых только что стала. Они уже собирались уходить. Манера держаться выдавала в мужчине военного, женщина же с синей прядью волос выглядела весьма растерянной.
Горячие струи воды смыли остатки напряжения. При виде нежного омлета и жизнерадостно оранжевого сока, подсвеченного проникшим в панорамное окно ее номера солнечным лучом, она чуть не подпрыгнула от радости. Краски снова вернулись. Мир больше не пугал. Скорее, дразнил миллионом неизведанных возможностей. Сейчас главное – найти Вольского. Оля глянула на экран мобильного: пять пропущенных звонков от мамы и сообщение: «Доченька, Елочка моя маленькая, отзовись, мама по тебе соскучилась!» Оля равнодушно откинула телефон в сторону, словно вся эта липко-ватная любовь больше ее не интересовала. И с жадностью накинулась на завтрак. По мере того как тело ее насыщалось, она расслаблялась все больше, веки тяжелели…
Ей снился большой зал, похожий на фойе энского отеля. В самом центре, на стуле, в карнавальном костюме новогодней елки, стояла она сама. С черной повязкой на глазах, вытянув руки вперед и хватая пустое пространство, вокруг стула ходил Вольский. На нем был грязный, местами порванный костюм в серую елочку. Она смеялась и кричала: я здесь! Я здесь! Но, он словно зачарованный, так и ходил вокруг, ничего не видя и не слыша. И только хлопал ладонью о ладонь. Хлоп! – не поймал. Хлоп! – не поймал. «Я зде-е-есь!» – почти в истерике закричала Оля и резко проснулась. Села на кровати. Огляделась, сообразив, где находится. Окно, такое солнечное и приветливое днем, теперь было наполнено чужим темным небом, над чужим ей городом, с чужими людьми.
Эта картина подействовала на нее отрезвляюще. Необходимо было немедленно составить план действий, итак:
Позвонить С. В. и сказать, что я в Энске?
Пойти в город в надежде случайно его встретить?
Никуда не ходить, запилить на остаток вечера сериал, и уже завтра…?
Узнать на ресепшен, не в этом ли отеле он остановился? Если нет, обзвонить все остальные.
Последний вариант показался комфортным для нее и приемлемым для него. Она прекрасно помнила, как резко Сергей осадил однажды не в меру активного продавца-консультанта в магазине бытовой техники. Вольский терпеть не может навязчивость. Тот эпизод он назвал нарушением границ и добавил еще несколько психологических терминов. Большую часть из них она не поняла, но уловила главное. Назойливой быть нехорошо. Тем более – с ним!
Позвонил отец. Она смотрела на аватарку входящего вызова и явственно чувствовала дыхание мамы за его спиной. Звонить через отца – это уже отчаяние, тяжелая артиллерия, на грани войны. Что бы она сделала в обычной ситуации? Перепугалась и ответила бы, как шелковая. Эту фразу мама в гневе всегда проговаривала слишком отчетливо, чтобы она накрепко врезалась в память, заставляя вмиг «пошелковеть», стать послушной девочкой со стеклянными глазами: да, мамочка! Прости, мамочка! Каждым своим жестом и взглядом демонстрировать, что мама – ее бог, а Оля – слуга, рабыня, моль.