Глава 19«Какаду»
Вгробу становилось нестерпимо душно. Сергей весь покрылся испариной – от недостатка кислорода и поднявшегося животного страха. Почему-то подумал о смерти Гоголя. Тот, как известно, опасался, что его летаргический сон могут принять за смерть. Правда или вымысел? И какие у него на то были причины? Обо всем этом история умалчивает. Во всяком случае, Вольский подробностей не нашел, хотя искал одно время, заинтересовавшись этим эпизодом, который он вычитал в книге про 101 загадочную смерть. В общем, так оно и вышло. Гоголя похоронили, а когда вдруг возникла необходимость перезахоронения, то обнаружили его в гробу лежащим на животе. Вся обшивка была изодрана. Жестокая, мучительная смерть. «Знал бы Гоголь, что я решился на этот шаг добровольно… в терапевтических целях. Но у организатора процесса вдруг что-то пошло не так. Может, он там наверху сам двинул кони, и никто меня теперь отсюда не вытащит. Или так все и задумано?» Последняя мысль пролилась на сердце успокоительным эликсиром – правда, хватило его ненадолго.
После Гоголя он зачем-то вспомнил Джу – мать Прохора. Каким счастьем светилось ее лицо, когда она пела. Живее живых была она на этих фотках. Не болеют раком люди с такими горящими глазами! А что, если она через болезнь и смерть сбежала от мужа-деспота? Она ж актрисой была, инсценировала… Хотя могла и болеть, но для фото зажигаться на долю секунды? Нет, я уже брежу.
Вольский снова набрал номер профессора Дрозда. Гудки… А самым отвратительным было то, что, кроме номера Дрозда, на этом допотопном кнопочном телефоне не было больше никаких номеров! Его вручил Вольскому профессор вместо рации, чтобы была обратная связь. Такие трубки хорошо держат энергию и могут целую неделю продержаться без подзарядки. Да только не это было сейчас определяющим фактором. Телефон, может, и продержится, а вот он – вряд ли.
– Твою мать! – вдруг воскликнул Вольский, пронзенный простой и очевидной идеей. (Удивительно, как это сразу не пришло ему на ум?)
Успех, конечно, не гарантирован, но вероятность все же была – он позвонил СЕБЕ! Вольский набрал свой собственный номер. «До чего же символично, ну просто как в индийском кино. Мля, если я отсюда выберусь живым, я клянусь, Господи, если ты есть, я обещаю, я вымолю прощение у Оли, женюсь и уеду с ней в Индию… В Варанаси, как мы и мечтали. Я прошу тебя, дай мне шанс!» Эта молитва пролетела в его голове, пока шли гудки.
Они катались с Олей на лодке, он – на веслах, романтично, как в пасторальных картинках. Она полулежала на корме, опустив руку в воду. Они молчали, наполненные друг другом и этой оторванностью от всего мира. Он смотрел на нее и удивлялся простому и тихому чувству, что она – его. Это было не про обладание, но про родство, духовную близость, глубину. Молчание в ее компании было самым насыщенным и содержательным диалогом. Особенно когда она вот так задумывалась, проваливаясь куда-то внутрь себя. Он видел, как материнская пуповина держит ее, как она пробует от нее избавиться, желая свободы и страшась ее одновременно. Она искала поддержки в нем, но на самом деле просто хотела сменить один поводок на другой. Такого он позволить не мог.
Не мог и помочь; точнее, как психотерапевт он мог решить все на раз-два. Но «клиент должен созреть». «Причинить счастье», видя суть проблемы – все это он оставил еще на заре своей карьеры. Тогда ему хотелось спасать каждого второго, если не первого. Всех он видел насквозь и готов был тут же, «не отходя от кассы», спасти. НО! Жизнь быстро дала по башке, объяснив: не лезь, так нельзя. Если человек живет в аду, значит, это ему зачем-то нужно, это его выбор, и вообще, это его ад – руки прочь, если тебя не попросили и тем более не заплатили. Поэтому все, что ему оставалось, – созерцать и принимать из уважения и сострадания.
– Я вчера видела документальный фильм про Варанаси, слышал о таком месте в Индии? – вдруг спросила Оля, вынув мокрую руку из воды и освежив ею лицо.
– Слышал. И был там. Не раз, – просто ответил Сергей и подналег на весла, решив сделать крутой поворот, чтобы они смогли проплыть под ажурным мостиком.
Оля резко выпрямилась, посмотрев на Сергея большими удивленными глазами.
– Серьезно? Ты был в Индии? – спросила она, как ребенок, восторженно-недоверчиво.
– Ну да. Что тут такого? Покупаешь билет на самолет и летишь, – усмехнулся Вольский, хоть ему было приятно за такой пустяк вдруг получить «плюс пять очков» в пользу бессознательной, тупой, но всегда довлеющей над сильным полом установкой: будь мужиком, впечатли девушку!
– Просто мама говорит, что там сплошная антисанитария, белых девушек все норовят потрогать и запросто можно подцепить какую-нибудь заразу… – мило и наивно объяснила она.
Вольский хмыкнул:
– Твоя мама совершенно права. Это совсем другая планета, другое измерение. Потому и законы там совсем другие. Белую девушку все норовят потрогать, особенно дети, хотя они там все как дети, – только потому, что относятся к ней чуть ли не как к божеству. Заразу подцепить можно где угодно. Вот в плане антисанитарии – да, приятного мало. Но это все потому, что они не очень запариваются о материальном мире, их больше волнует жизнь духа. Сосредоточенные на нем, они не замечают мусор под ногами. Куда важнее после смерти выйти на следующий уровень, а то и вовсе покинуть колесо Сансары и уже сюда не возвращаться.
Рассказывать Оле было приятно. Она впитывала каждое слово, пропускала его через себя, разделяя его взгляд, но никогда сразу не брала на веру, особенно если это шло вразрез с уже сложившейся в ее голове картиной мира.
– Сюда – это на Землю? – нахмурившись, уточнила она. Сергей кивнул. – А почему?
– Видимо, это не единственный аттракцион для тренировки наших душ, – ответил он и улыбнулся.
– Обязательно душе все время тренироваться и расти, угомониться и успокоиться однажды она не может?
«Подростковый бунт, спор порой ради спора – признаки несостоявшейся сепарации от родителей или все же пытливый ум?» – пронеслось в голове Сергея.
– Может, но, вероятно, тогда изменится сама ее суть… Душа перестанет быть душой, а станет, предположим, духом. Но все равно у него будут какие-то свои задачи – уже другого уровня. В «Чайке по имени Джонатан Ливингстон» хорошо об этом написано, читала?
– Конечно, но я думала, что это сказка, притча, – ответила Оля.
– Сказка ложь, да в ней намек, – улыбнулся Сергей.
Она была сейчас так мила и аппетитна, что он даже оглянулся по сторонам: достаточно ли они от всех уплыли, чтобы… Но эта проницательная девчонка быстро считала его намерения.
– Даже не думай! Я не смогу здесь расслабиться.
Сергей засмеялся:
– Тогда что мы здесь делаем?! – воскликнул он и подналег на весла, двигаясь в сторону берега и лодочной станции.
Какое-то время Оля смотрела на воду, а потом вдруг сказала:
– Если я когда-нибудь за кого-нибудь выйду замуж, то в свадебное путешествие хочу поехать в Варанаси. Почему-то я стойко это почувствовала, когда смотрела документалку. Не знаю и не понимаю пока, почему… Но это так.
Вольский пожал плечами.
– Так – значит так!
Наконец гудки прекратились, Вольский услышал омерзительный, но теперь показавшийся ему до одури прекрасный, чуть ли не родной голос молодого бомжа, точнее – бродяги Петрухи. Вольский тут же переключился из своего короткого милого воспоминания в дикое и немыслимое настоящее.
– Да? Кто там есть?
– Петруха, привет. Это Сергей. Позови Вячеслава. Пожалуйста! – последнее слово Сергей сказал чуть не плача. На том конце воцарилась пауза. Потом шорох, какие-то вскрики. И снова тишина. Внутри у Вольского все похолодело при мысли, что это тупик и он обречен.
– Да, Сергей, слушаю, – услышал он взрослый, сильный голос Вячеслава. Но вместо того чтобы быстро и внятно все объяснить, Сергей вдруг начал рыдать, как ребенок. Не в силах произнести ни слова.
– Алло, алло! Сергей, вы там? Что-то случилось?
– Да… – еле выговорил Вольский.
Бар-ресторан «Какаду» постепенно наполнялся людьми. Ульяна уже не одна отплясывала на танцполе. Мелькнуло несколько знакомых лиц, не то подчиненные, не то партнеры, но она одарила всех таким равнодушным взглядом, что подходить они не рискнули. По всему было видно: Ульяна Юрьевна отрывается и лучше ей не мешать.
Мила краем глаза приглядывала за ней, словно общее знакомство с Вольским неожиданным образом породнило их. Она чувствовала ответственность за эту Ульяну, так лихо влетевшую в уязвимое и беззащитное положение одинокой пьяной женщины. И, судя по яростным движениям бедер, изголодавшуюся по любви. Мужички, будто зомби, отплясывали рядом, толкая друг друга, стараясь войти с ней в визуальный контакт. Но она была как в коконе, на своей волне, сама с собою. Деньги, которые были в ее рукаве, создавали невидимую защиту, но могли сработать не всегда. Жизнь многогранна: можно попасть в замес, когда никто не обратит внимания ни на твой социальный статус, ни на финансовые возможности. Все это может подключиться, но позже, а в моменте – скрутит и не спросит, кто ты и «чьих будешь». Поэтому Мила держала Ульяну в поле зрения.
Однако как стемнело, фокус ее внимания сместился.
На пороге ресторана появилась ее дочь Ева в сопровождении незнакомой девушки. Раньше Мила ее не встречала. Но главное не это – Ева должна быть сейчас у подружки. Что вообще происходит? С этим вопросом она и направилась к столику дочери, но путь ей преградил охранник Дима.
– Мила, послушай… Я все понимаю, но она говорит, что в сопровождении совершеннолетней и они уйдут, если ты им будешь мешать. Гость всегда прав, ты же знаешь.
– Димон, ты ничего не попутал? Она моя дочь!
– Дома она твоя дочь, на улице. А здесь, да при бабках – она такой же гость, как все.
Ева насмешливо смотрела на мать. Мила максимально грозным взглядом окинула дочь и ее спутницу, затем метнула его в Димона и пошла в гримерку. Оттуда она позвонила дочери на мобильный. Ева, видя входящий вызов от мамы, какое-то время раздумывала, но все же решила снизить уровень агрессии методом нападения.