– Прости, – взвизгнул Петруха и сам испугался собственного голоса, вдруг всколыхнувшего сонную кладбищенскую тишину.
Закаркала и с шумом взлетела дремавшая стая ворон. Петруха чуть не на голову влез Вячеславу – до того он перепугался.
– Да ну тебя, Петруха! Там человек погибает. Соберись или лезь обратно! – всегда сдержанный Вячеслав начал терять терпение. Петруха весь вжался и замотал головой: мол, никуда он не уйдет и постарается вести себя тихо.
Вячеслав огляделся – нет, так они до утра будут искать. Он набрал номер, с которого звонил Сергей.
– Да, – тут же откликнулся хрипловатый голос Вольского.
– Мы на кладбище. Нужен хоть какой-то ориентир. Тут темно и…
– Я понял. Да. Когда гроб опускали, его крышка чуть приоткрылась, и я видел ангела. Такая большая скульптура, надгробная. Поможет? – с надеждой спросил Вольский.
– Надеюсь. Вы как там? – спросил Вячеслав.
– Хреново. На какое-то время отключился. Ваш звонок разбудил меня. Не сразу врубился, где я… Дышать почти нечем. Трудно говорить.
– Да-да, держитесь! – Вячеслав дал отбой.
Теперь он не на могилы озирался вокруг, а глядел чуть выше – в поисках ангела. Одна только мысль не давала ему покоя. Чем они будут копать? Где взять лопаты? И тут он увидел домик сторожа. В окне горел свет.
Они подошли ближе. Вячеслав очень выразительно посмотрел на своего перепуганного подопечного, то и дело поднося палец к губам, умоляя Петруху не дать им себя обнаружить. Петруха понимающе кивал. Был очень серьезен и собран. Пожалуй, Вячеслав впервые видел его таким. Мгновениями казалось, что он вполне вменяемый, без каких-либо отклонений, парень. Воистину сложности развивают мужчину, создавая ему возможности для роста, рывка из плена своих ограничений.
В окне сторожки им открылась будничная, даже уютная картина. Хоть и с помехами, но работал старый телик. Шла какая-то юмористическая телепередача. На мгновение Вячеслав вник в происходящее на экране и удивился – настолько этот мир, частью которого он сам когда-то был, казался ему теперь далеким и вычурным. Пластмассовые ценности, искусственные эмоции, и за – страх в один миг все потерять.
Было время – он тоже боялся. И не стал исключением. Потерял. Все. С треском и скандалом. А потом познал обратную сторону популярности – забвение, безмолвный телефон, еще совсем недавно не замолкавший. Долги, презрение коллег. Его номер в черном списке друзей, обожавших его прежде, дравшихся за его внимание. Он вышел из этого колеса, точнее – вылетел из него. И вдруг успокоился. Посмотрел на свою жизнь со стороны и словно проснулся. Преисполнился внезапной благодарностью судьбе за случившееся, продал все, что имел. Раздал долги, а остаток перечислил многодетной вдове из соседнего дома, о которой ему случайно рассказал дворник. И в тот момент его накрыло пьянящее чувство свободы и беззаботности.
Кажется, только тогда он и начал жить.
Вскоре Вячеслав осознал, что для выживания ему нужно совсем немного. Разноплановые навыки, которыми он обладал, равно как и способность быстро учиться, позволяли всегда находить подработку. Вскоре к нему прибился Петруха, ставший ему кем-то вроде сына или младшего брата. Они подолгу нигде не задерживались. Перешли на сыроедение: готовить на огне получалось не всегда. В каждом новом городе или селе, попадавшемся им на пути, обязательно посещали краеведческий музей или даже брали экскурсию – чтобы прочувствовать местных людей и саму суть возникшего здесь поселения. Сначала Вячеслав вел дневник их путешествий. Но однажды, когда они преодолевали один горный перевал в Крыму, где Петруха чуть не погиб, Вячеслав, взявший было дневник, чтобы сделать об этом запись, неожиданно ощутил всю фальшь и пустоту своего действия. Он понял, что делал записи для тех людей, что остались в его прошлом. Будто желая им что-то доказать.
Он выкинул дневник, который вел несколько месяцев, в костер. Видя, как корчатся в огне испещренные его корявым почерком листки, он ощутил окончательный отрыв от социума. Его власть над ним закончилась.
Сторож, крупный бородатый детина неопределенного возраста, аппетитно жевал бутерброд с колбасой, прикусывал из жестяной банки кильку в томатном соусе и запивал водой из литровой банки. Он проделывал все это, не отрываясь от экрана, то и дело гогоча над летящими оттуда шутками.
Вячеслав огляделся. Ни кладовки, ни сарая для инвентаря поблизости не было. Тогда он присел на корточки, чтобы проверить, нет ли под домом ниши. Ничего не понимающий Петруха заволновался и тоже присел с ним рядом. Тут Вячеслав заметил небольшую дверцу, державшуюся на разболтанном шпингалете. Открыл ее и не поверил такой простой и житейской удаче: лопат штук пять, грабли, лом – все, что рано или поздно пригождается при жизни (или работе) на земле. Вячеслав аккуратно вытащил две штыковые лопаты и одну совковую. Подумав, прихватил с собой лом. И, незамеченными, на полусогнутых они ушли с добычей в кладбищенскую тьму.
«Похороны» Вольского проходили тихо, конспиративно, и знали об истинной сути только двое – «покойник» и профессор. Для реалистичности действа было выбрано настоящее кладбище, хотя и в обход бюрократической системы. Нет, не через взятки, кои испокон веков являются порождением общества и его неотъемлемой частью. Просто начальник кладбища оказался «по гроб жизни» благодарным клиентом профессора Дрозда. Однажды тот помог ему разобраться в вопросах личной жизни, чем заслужил всяческое содействие ради благого дела. Большинство людей не было готово к методам Петра Алексеевича. Но он совершенно точно знал, что они работают.
Работяги копали молча. Крышка гроба была приоткрыта – через эту щелочку Сергей дышал. Профессор следил за процессом. К удивлению землекопов, забивать крышку профессор запретил. Спорить не стали – за годы работы здесь они такого насмотрелись и наслушались, что ничему уже не удивлялись. Им хотелось поскорее закончить, получить свои кровные и домой: холодный пивас в руке, горячее, хоть и уставшее, тело жены под боком – альфа и омега существования!
Погружение под землю был убаюкивающим, хотя и показалось Вольскому бесконечно долгим. Словно они спускали его в десятиметровую яму. Наконец он услышал глухой стук о дно. А затем – металлический скрежет лопат, впивающихся в землю, и россыпь ударов комьев о «потолок». Вольский терпел сколько мог, и только когда звуки стали далекими и глухими, открыл, наконец, вентиль кислородного баллона. Дышать стало гораздо легче. Однако он тут же чуть прикрыл его, чтобы подача шла равномерно, небольшими дозами, и кислорода хватило до конца эксперимента.
Профессор рассчитался с копателями. Постоял немного у свежей могилы, рассмотрел внимательнее скульптуру ангела, обнимающего надгробный камень, на котором были выгравированы знакомые ему имя и портрет. Глубоко вздохнул, покачал головой и пошел. Он хотел зайти в пельменную, что располагалась через дорогу, напротив кладбища. Надо было торопиться – до закрытия оставалось минут сорок. Там профессор планировал перекусить и позвонить ждавшим от него вестей «посвященным» ребятам, которые в свое время тоже прошли эту практику, чтобы помочь выкопать «воскресшего» Вольского. Проходя мимо домика кладбищенского сторожа, он позвонил Сергею – узнать о его самочувствии. Но звонок вдруг прервался, как если бы на том конце скинули номер. Дрозд набрал снова и ждал долго-долго, пока система сама не дала отбой. Этого профессор совсем не ожидал. Но паниковать себе не позволил. «Может, телефон из рук выскочил? Мало ли? Подожду».
Минут через десять раздался обратный звонок «с того света». Профессор был возмущен легкомыслием Вольского и одновременно сражен его смелой решимостью идти в эксперименте до конца. Однако, услышав про хлопок кислородного баллона, Дрозд вдруг почувствовал удушье, будто ему самому перекрыли кислород.
– Что ж такое? Пить… – профессор протянул руку к бегущему к нему сторожу.
Чтобы не упасть, Дрозд схватился за дерево и буквально сполз по нему.
– Что с вами? Вам плохо? – испуганно спросил подбежавший сторож.
Профессор задыхался, не мог глотнуть воздух, его лицо покраснело. Сторож метнулся в домик за графином воды. Брызнул профессору в лицо. Это подействовало на Петра Алексеевича как короткий шок и позволило сделать спасительный вдох. На предложение сторожа выпить воды он кивнул. Чуть полегчало. Сторож сбегал за мобильным, вызвал «Скорую». Но когда он вернулся, профессор был уже без сознания, хотя его сердце работало, а пульс прерывисто стучал, толкая кровь. Сторож снова позвонил в «Скорую».
– Отправили бригаду, ждите! – невозмутимо ответила ему барышня.
На самом же деле профессор Дрозд погрузил себя в глубокую медитацию, чтобы высвободить из подсознания энергию, необходимую для восстановления организма.
Последние пятнадцать лет своей жизни Петр Алексеевич посвятил вопросам жизни и смерти. Начал он с геронтологии. Очень многие богатые и еще полные сил люди однажды осознают исчерпаемость жизни. Она оказывается конечна – в отличие от финансов, обращению с которыми они научились, потратив на это первую часть своего жизненного пути и основной массив энергии. Эти люди умели зарабатывать и приумножать, и теперь готовы были заплатить любые деньги за возможность продлить жизнь как можно дольше – разумеется, сохраняя активность.
Профессор за такие дела никогда не брался. Тогда был создан фонд, ресурсами которого уважаемый Петр Алексеевич, их надежда и светоч, мог в любой момент воспользоваться – для эксперимента или проверки гипотезы. Главное, чтобы в результате ему все же удалось изобрести так называемый «эликсир жизни». Петр Алексеевич поначалу и сам на это надеялся, однако лет пять назад вдруг осознал тщетность всех своих усилий. Способствовал тому случай с одной клиенткой. Ей так хотелось жить, что она готова была даже умереть. И тогда профессор понял, что не там ищет. Не «эликсир жизни» является ключом к избавлению от страха смерти, а «эликсир смерти». Так он в узком кругу называл методику, которую использовал и в случае с Вольским, пока ситуация не вышла из-под контроля. Точнее, из-под иллюзии контроля…