– Подруги? Что-то я впервые тебя вижу! – Бармен выпустил шипучий пар на волю. Оля, подавляя поднявшееся раздражение, терпеливо ждала, когда он закроет кран.
– Я была здесь вчера вечером, мы вместе ужинали… – продолжила объясняться Оля.
– Ну вот и круто. Я здесь при чем?
Было очевидно, что он просто измывается, тем более что другого развлечения не предвидится ближайшие пару-тройку часов. А тут вдруг такой пассаж.
– Просто дайте ее номер! Вам что, трудно?! – начала заводиться Оля.
Парень оставил кофемашину в покое и участливо наклонился над барной стойкой. В глазах Оли блеснула надежда.
– Я только одного не пойму… Если вы подруги, то какого хрена у тебя нет ее номера? А? Не сходится, детка!
Бармен подмигнул ей и принялся мыть стаканы.
– Мы вчера познакомились, я не успела…
– Вчера? И уже подруги? – перебил бармен. – Откуда ты такая скорая? Из Москвы, по ходу?
Олю уже переполняла ярость. Она смотрела на него, готовая разорвать, чем забавляла его еще сильнее.
– Ты дашь мне ее номер или нет? – тихо, отбросив все формы и интонации вежливости, спросила она. Бармен завис, смакуя идущую от нее энергию. Его глаза горели. Он усмехнулся и полушепотом произнес:
– Детка, тебя мамочка не учила быть вежливой?
Оле показалось, что она видит себя со стороны, как в кино. Одним рывком перемахнув через барную стойку, она схватила парня за рубашку. Ничего подобного никогда она не делала в своей жизни. Даже в детстве ни с кем не дралась. И потому любила смотреть, как дерутся другие. Бесстрашные и свободные выражать свою ярость, нарушая чужие границы и плюя на наказание родителей за порванные шмотки.
Она мочалила бармена за волосы, впилась зубами в шею. Он только успевал ее от себя отдирать. Полетели на пол, разбиваясь вдребезги, стаканы и чашки. А это, на минуточку, минус из его зарплаты, орал ей он, а также то, что она дура ненормальная, что он пошутил и ей надо в психушку, лечиться. Наконец, освободившись от цепких Олиных рук, бармен перепрыгнул через стойку, так что оба снова оказались по разные стороны, но поменявшись местами. «Бабушка Агафья» ликовала и аплодировала стоя.
Оля взяла уцелевшую чистую чашку, поставила ее под краник, изливающий ароматный горячий кофе: вот в чем она сейчас очень нуждалась. С вызовом глядя на бармена, дождалась, когда чашка наполнится до краев, и вышла из-за стойки в зал. Тут из подсобки появился сонный охранник Димон.
– Федька, ты погром учинил или меня со сна глюкануло? – спросил он зычным голосом, протирая глаза.
– Со сна, – не поворачиваясь, ответил бармен. Оля замерла при виде охранника – вчера она точно его видела. Димон тоже навел на нее резкость и удивился.
– А ты че тут с утра пораньше? Ты ж вроде с Милкой уходила. Забыла что?
Это был Олин триумф. Она победно оглянулась на бармена Федьку, смерила его взглядом сверху вниз.
– Забыла. Номер телефона записать ее забыла. А очень надо. Ждет она меня.
– Дак, записывай, че. Коли ждет. Да, Федька?
– Кофе за счет заведения как первому посетителю. А вот за посуду заплатить надо, – упустив свой козырь, стал торговаться Федор, наблюдая, как Оля записывает в телефон номер Милы.
– Нет проблем! Через Милу передам.
Словно супергерой в боевиках, за которым раздаются взрывы и полыхает пожарище, Оля победным шагом пошла на выход. На обтянутой джинсой пятой точке она ощущала жаркий, похотливый взгляд двух пар мужских глаз. Не оглядываясь, Оля согнула руку в локте и подняла средний палец вверх. Этот жест был явно адресован бармену, но усмехнулись оба.
Глава 24Воскресение
Вольский открыл фото и стал хохотать, как безумный, откинувшись назад на земляной отвал.
– Что такое? А ну, дай.
Вячеслав давно не испытывал такого любопытства. Он выхватил из рук Сергея мобильный. Гроб на фото был совершенно пуст. Богатая внутренняя отделка лишь заплесневела местами.
– Но что это? Почему? Как ты понял? И что… что, святые угодники, все это значит?! – недоумевал Вячеслав.
– Расскажу. Обещаю, но сейчас давай быстрее вернем все на место, – вытирая выступившие от смеха слезы, сказал Сергей. Он был потрясен не меньше Вячеслава, но дело надо было закончить.
– Мою могилу оставим отрытой, пусть думают, что свежая земля под ангелом отсыпана с нее. Поторопимся, друзья. Скоро сторож, если он не с похмелья, пойдет на обход.
И мужчины принялись быстро закапывать пустую могилу Юлии Власовой.
Первым делом Соболенко рванул к профессору. Тот еще находился в критическом состоянии, в реанимации. Ему позволили посмотреть на Дрозда только через стекло.
– Прогнозировать что-либо рано. Жду результаты анализов. Пока стабилен. Но без иллюзий – все-таки возраст, – коротко, без лишних слов на латыни, доложил обстановку доктор и попросил: – Ты это, отпусти уже ребят со «Скорой», устали они очень.
Соболенко кивнул и пошел через приемный покой на улицу. Вся бригада дрыхла без задних ног, каждый на своем рабочем месте. Водителя Соболенко решил пока не трогать, все-таки еще машину вести. Растормошил докторшу. Та, привычная к перехвату короткого сна где придется, быстро включилась в происходящее. Как только открыла глаза и увидела Соболенко, сразу воскликнула:
– Ну наконец-то!
Соболенко представился и попросил подробно сообщить все детали.
– Кладбищенский сторож вызвал «Скорую». Сказал, мужчине стало плохо, попросил воды. Пока он за ней бегал, тот отключился.
– Кладбищенский?! – Соболенко вскинулся. – Уверена?! – он смотрел на докторшу во все глаза. Та глянула на него как на ненормального, усмехнулась:
– В диспетчерскую позвони. Если не веришь, что мы приняли его на кладбище от кладбищенского сторожа!
– Понял. Извини… Значит, так. Вы все на сегодня свободны. В ближайшие пару недель никуда не выезжайте, вдруг понадобитесь.
Докторша усмехнулась.
– Слушаюсь и повинуюсь.
Но ее сарказма Соболенко даже не заметил – он уже торопливо шел к своей машине и на ходу кому-то звонил.
Игорь был не на шутку встревожен. Он знал об экспериментах профессора на кладбище. Знал также, что тот писал на эту тему монографию. Однако несколько лет назад информация просочилась в прессу, был большой для их города скандал. Тогда-то они и познакомились.
В ту пору Соболенко разводился, первую жену его дюже клинило, житья не давала. Профессор с ней поработал, и все стало вполне сносно. Развод состоялся, он вскоре женился снова. Несколько раз профессор намекал, что неплохо бы и с ним самим поработать, но Соболенко все увиливал. Тогда Игорю удалось «отмазать» Дрозда, но с клятвенным обещанием – никаких больше кладбищ. Вследствие чего работа профессора застопорилась. Однако с появлением такого интересного клиента, как Вольский, профессор не смог устоять, поскольку этот метод идеально подходил к его случаю. Да и материал получался интереснейший. Он писал теперь день и ночь. Видимо, этот перегруз, эмоциональный и физический, и стал причиной сбоя.
Без труда Соболенко нашел раскопанную могилу, земля из которой была отвалена аж под памятник Юлии Власовой. Тот стоял без оградки. Это было настоятельное решение ее мужа. При жизни он держал ее в золотой клетке, а после смерти будто отпустил на волю. Воистину, люди сами не знают, что творят. Памятник самому Власову, также открытый, Ульяна поставила рядом.
Перепуганный сторож кладбища мычал что-то нечленораздельное; общий смысл его оправданий был таков: он не смыкал глаз, усердно охраняя пристанища умерших, и как такое вообще возможно, он не понимал. С директором кладбища Соболенко решил разобраться позже. После того как поговорит с Дроздом. Не хотел он раньше времени раздувать из этой истории скандал.
Прежде всего надо было выяснить, жив Вольский или нет. Он взял у сторожа лом и лопату. Вдвоем они без труда откопал присыпанный гроб. Прежде чем его открыть, попросил сторожа принести ему сигарет из машины – хотел сначала увидеть содержимое сам, без свидетелей. Когда сторож скрылся из виду, Соболенко с колотящимся сердцем и трясущимися руками, опасаясь увидеть там друга, приподнял крышку. Гроб был пуст. Внутри валялся кислородный баллон.
– Твою ж мать!
Оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что поблизости никого нет, он пошел на должностное преступление – достал из гроба баллон и спрятал его в ближайших кустах. Сторож подошел с сигаретами. Оба молча затянулись. Сторож кивнул на гроб: мол, что там? Соболенко неопределенно пожал плечами и покачал головой. Что это может значить, сторож уточнять не стал. Потому как его дело маленькое – следить за порядком. С беспорядком пусть полиция разбирается.
Вячеслав, затаив дыхание, выслушал рассказ Вольского.
– Сергей, ты даже не представляешь, насколько это сильно, нетривиально, за гранью. А главное, в этом есть смысл! Его-то я и ищу последние годы, выбрав бродяжничество… Понимаешь, я перестал чувствовать себя живым, точнее – я не успевал жить. Жизнь – штука неторопливая, медитативная. Гоняясь за призрачными регалиями, как когда-то за оценками в школе, мы упускаем саму суть: зачем мы все это делаем? Я решил, что набегался. Все оставил и пошел жить. Ты же, чтобы начать жить, решил умереть.
Вячеслав и Вольский засмеялись. Они стояли втроем у забегаловки, где Вольский, как с голодного мыса, уплетал с нечеловеческим аппетитом обычную копеечную шаурму.
– Господь Всемогущий, ничего вкуснее в жизни не ел! – воскликнул Сергей, и все, включая Петруху, снова засмеялись.
В ближайшем банкомате Вольский снял наличку и от души отблагодарил своих спасителей за проделанную работу. При виде денег Петруха завизжал от восторга, как поросенок.
– Куда вы теперь? – прощаясь, спросил Сергей.
Вячеслав вздохнул, посмотрел на счастливого Петруху и ответил
– Сейчас в ближайший мотель. Отмоемся, приведем себя в порядок. И первым же рейсом махнем куда-нибудь на юг, к морю.