— от Аси и Дёмки до старичков Кадминых[204].
Значит, «всё отлично»? Не значит. И не только потому, что потери невосполнимы, боль прошлого никогда не уходит совсем, Костоглотову не дано обрести счастья с Вегой, его исцеление возможно, но автором не гарантировано, положение Дёмки не менее проблематично, на несомненную смерть из ракового корпуса уходит не один мерзавец Русанов, но и, скажем, ничем дурным не отмеченный Прошка… Так устроена земная жизнь — так строятся великие книги, включая те, концовки которых можно без иронии и сомнения назвать счастливыми[205]. В «Раковом корпусе» есть и другое: надежды середины 50-х сбылись далеко не полностью. Тоталитарно-идеологическая система власти и неотделимый от нее Архипелаг выстояли и в отсутствие Сталина.
«Раковый корпус» — книга о переходном периоде, о времени, когда колебались весы истории, когда шанс на выздоровление России был больше, чем когда-либо после катастрофы 1917 года. Солженицын, всегда крайне внимательный к фактической точности, сдвинул время действия сравнительно со своим пребыванием в ташкентской больнице на год вперед, ему требовалось ввести в текст сильные приметы ожившей истории — смену Верховного суда, отставку Маленкова, оказавшиеся верными слухи о роспуске ссылки. Ровно через год после описанных в повести событий состоялся XX съезд… «Раковый корпус» писался в другой переходный период — после отстранения Хрущева от власти. «Близко к уверенности можно сказать, что готовился крутой возврат к сталинизму во главе с Железным Шуриком Шелепиным» (XXVIII, 121). 11 сентября 1965-го гебисты взяли (арестовали) архив Солженицына (XXVIII, 124). Но: «…Железный Шурик, начавший аппаратное наступление с августа, не сумел свергнуть никого из преемников Хрущева. Были за полгода назначены на XXIII съезд докладчики — но не Шелепин» (XXVIII, 133)[206]. Весы колебались. Не так, как двенадцать и десять лет назад, но колебались. Весной 1966 года Солженицын вплотную приступил к повести о больных раком. 8 декабря 1968-го (повесть уже разошлась в самиздате и напечатана «Посевом») Солженицын занес в «Дневник Р-17» упоминавшуюся выше запись — размышление о судьбе «Ракового корпуса». Здесь читаем: «Надо было создаться отчаянной ситуации после отнятия архива, чтобы в 1966 г. я просто вынужден был из тактических соображений, чисто из тактических: сесть за „РК“, сделать открытую вещь, и даже (с поспеху) в два эшелона» (XXVIII, 451)[207].
Нелепо спорить с автором о том, почему он написал (дописал) свое сочинение. Но не получается и вполне поверить, что дело сводилось к тактике — необходимости прикрыть зримым для литераторского сообщества сочинением «Ракового корпуса» абсолютно тайную работу над смертельно опасным «Архипелагом…» — книгой, завещанной писателю всеми бесчисленными жертвами советского режима, ради завершения которой надлежало сберечь себя. Функцию прикрытия можно было возложить на «военный роман» «Август Четырнадцатого» — тем более что по завершении «Архипелага…» Солженицын намеревался полностью сосредоточиться на эпопее о революции. И еще: Солженицын настойчиво боролся за открытость «Ракового корпуса» как можно более широкому кругу читателей. И предложение повести редакциям нескольких журналов (вероятность удачи мала, но вдруг!), и циркулирование рукописи в литераторской среде перед «потребовавшимся» писателю обсуждением, кроме прочего, пополняли «самиздатские батальоны» (XXVIII, 154). Борьба за публикацию «Ракового корпуса» в отечестве продолжалась до тех пор, пока оставался на то хоть какой-то шанс. И с романом «В круге первом», и со сплоткой рассказов, которую Солженицын пытался опубликовать в 1965 году, дело обстояло иначе.
Тактика — тактикой, но, работая над «Раковым корпусом», Солженицын решал и стратегическую задачу. Это была та книга о нас, которую ждали (уж сколько лет) вместе с Елизаветой Алексеевной все униженные и оскорбленные. Эта была история, самые неприятные герои которой (за единственным исключением) вызывали сострадание. Это было то самое «слово мягкое», что «кость ломит», напоминает, что все мы — люди. Ибо вспомнившиеся Ефрему Поддуеву слова стоящего на краю жизни «малого»: «И ты будешь умирать, десятник» (178) — это не только мстительное проклятье, не только констатация общеизвестного (и редко берущегося во внимание) факта, но и воззвание к нашему божественному началу. Это было обращение ко всем — от царя до последнего псаря. Опомниться, подумать о чужих печалях, душевно выпрямиться могут все. Если захотят. Не получилось в 1955–1956-м — попробуем одиннадцать-двенадцать лет спустя.
Да хоть бы и позже. Хоть бы и после того, как писатель со всех трибун был объявлен врагом, а его книги изъяты из обращения. Узнав в октябре 1970-го о награждении Нобелевской премией, Солженицын направляет письмо Суслову, предлагая власти в неприятной для нее ситуации сохранить (обрести) человеческое лицо. Что требует писатель? В первую очередь, немедленно опубликовать «Раковый корпус» (не «В круге первом», не ненапечатанные рассказы, не старые раскаленные пьесы, тем более — не взрывной «Архипелаг…», о котором хозяева еще не знают) и снять наказания со всех, кто преследовался за чтение и обсуждение его книг. Самое важное — издание повести о жизни, смерти, любви, возможности выздоровления. «Если здесь сдвинуть только то, что я предложил ‹…›, это было бы изменение не только со мной, а — всей литературной обстановки, а там дальше и не только литературной. И хотя сердце рвётся к большему, к чему-то решающему, но историю меняют всё-таки постепеновцы, у кого ткань событий не разрывается. Если б можно плавно менять ситуацию у нас — надо с этим примириться, надо б и делать» (XXVIII, 663, 297).
Не сбылось. «Раковый корпус» не стал на исходе 60-х открытой — доступной всем — книгой. С тех пор привычка читать и — соответственно — навыки чтения сильно пошли на убыль. Чему немало споспешествовала неустанная энергичная деятельность поэтессы (песенника, прозаика, драматурга, критика, литературоведа, публициста, детского писателя, фантаста, изготовителя женских романов и крутых детективов и т. д.) Аллы Русановой, равно как ее почтенных покровителей, славных сверстников-союзников (по писательскому союзу) и даровитых учеников. Что ж, как есть, так есть. Читать Солженицына (Шекспира, Сервантеса, Гете, Пушкина, Диккенса, Достоевского, Толстого, Пастернака…) никогда не поздно. Каждому.
Принято ныне (даже предписано) помещать при статьях ключевые слова. Считается, что такие списки облегчают профессиональное чтение, — сразу видишь, о чем пойдет речь, если не твое — времени тратить не будешь. Мне показалось полезным снабдить работу перечнем тех ключевых слов, которые в тексте, к глубокому моему сожалению, отсутствуют либо учтены недостаточно: аптека, армия, Берия, Бетховен, Восток, газеты, звезды, Ленинград, Лермонтов, месяц, Москва, обезьяны, одежда, погода, письма, Пушкин, социализм, равенство, радио, родина, собаки, счастье…
Часть вторая. «Красное Колесо»
Предварительные замечания
18 ноября 1936 года студент-первокурсник физико-математического факультета Ростовского университета Александр Солженицын решил, что он должен написать большой роман о русской революции. Будущему великому писателю еще не исполнилось восемнадцать лет. Задуманная им книга, обернувшаяся в итоге десятью томами и получившая название «Красное Колесо. Повествованье в отмеренных сроках», была завершена в 1989 году. В 1991-м ее полная версия открылась читателю — в 19–20-м томах двадцатитомного Собрания сочинений Солженицына (Вермонт — Париж, YMCA-Press) был опубликован «Апрель Семнадцатого» с присовокуплением «Конспекта ненаписанных Узлов».
В те полвека с лишком, что разделили замысел и его воплощение, вместились: война; арест, тюрьма и следствие; лагеря и ссылка (которая именовалась «вечной»); одоление смертельного недуга; беспрестанное потаенное писательство (в том числе создание первых редакций романа «В круге первом»); прорыв немоты (публикация в № 11 «Нового мира» за 1962 год рассказа «Один день Ивана Денисовича»); всероссийская слава (хотя в отечестве удалось напечатать еще всего лишь четыре рассказа) и слава всемирная (8 октября 1970 года Солженицыну была присуждена Нобелевская премия по литературе); противоборство со свирепым и бессовестным партийно-советским государством; напряженная и взрывоопасная работа над «опытом художественного исследования» «Архипелаг ГУЛАГ»; его публикация (первый том увидел свет в Париже 28 декабря 1973 года), оказавшая огромное воздействие на ход мировой истории в последние десятилетия XX века; изгнание из России (13 февраля 1974 года арестованный накануне писатель был насильственно доставлен в Германию); жизнь на чужбине; многие тома художественных и публицистических сочинений.
По возвращении в Россию (1994) Солженицын продолжал вносить исправления в текст «Красного Колеса» — окончательная его редакция представлена в тридцатитомном Собрании сочинений, которое издательство «Время» открыло публикацией тома «Рассказов и крохоток» (напоминая, что первым услышанным миром и преобразившим мир словом Солженицына был рассказ «Один день Ивана Денисовича») и двух томов «Августа Четырнадцатого», за которыми последовали и три остальных Узла «повествованья в отмеренных сроках». Представление общественности начальных книг Собрания пришлось на 18 ноября 2006 года — со дня, когда ростовский студент различил первые неясные контуры своего заветного труда, прошло ровно семьдесят лет. Все эти годы были временем «Красного Колеса», все написанное Солженицыным — от первых литературных опытов, лишь сравнительно недавно ставших достоянием читателя, до «Архипелага…», переведенного на множество языков и хотя бы по названию известного миллионам людей, обретающихся по всей Земле,