Много-много лет назад на берегу реки Сухоны образовался маленький поселок, появление которого связано с возникновением в этих местах Тотемского монастыря. Впервые он упоминается в летописи в 1137 году. Этому поселку, создавшемуся в такие давние времена на территории нашей страны, не раз и не два приходилось бороться за свое существование с поработителями, врагами русского народа…
Не в силах сопротивляться могучей орде монгольских завоевателей, город Тотьма так же, как и другие русские города и земли, попал в тринадцатом веке под их иго.
Проходили века. Народ сбросил с себя ненавистное монгольское иго, заставил навсегда уйти с нашей родной земли своих поработителей, столько лет державших власть в русском государстве. Но на этом не кончилась борьба тотмичей и всего русского народа за свою независимость.
В начале семнадцатого века путем коварного обмана захватил царский престол в Московском государстве Лжедмитрий Первый, ставленник польских панов. Шайки польских бандитов распространились по всей русской земле. С одной из таких «шаек» в 1605 году на подступах к Тотьме произошел довольно сильный бой. До последней возможности держались горожане, пока хорошо вооруженные и снабженные всем необходимым поляки не овладели городом.
Тотемский же монастырь, огражденный могучей каменной стеной, а также собор, путь к которому преградили широкий ров, заполненный водой, и высокая земляная насыпь, так и не могли взять шляхтичи.
Бесчинства, грабежи и насилия вскоре же вызвали недовольство у русского населения новым царем Лжедмитрием, в результате чего он, как самый настоящий изменщик и обманщик, был свергнут с престола и убит. Поляки в страхе бежали из русских селений, боясь справедливой мести русского народа.
Немало прошло времени и с тех пор, как Петр Первый посетил эти места, где во время пирушки со своей свитой приказал высечь на камне надпись в честь памяти о своем местопребывании.
Кроме того, существует предание, будто бы городу нашему дал название сам Петр.
В то время город Тотьма, представляющий собой все тот же маленький поселок, был заброшенным и глухим. Жизнь в этом крае шла сама по себе. Все здесь подчинялось воле богатых купцов, попов и монахов, а народ был темный, забитый и бесправный.
Долго стоял Петр на камне и неподвижно, приложив руку к глазам, смотрел издалека на этот поселок, скрывающийся в вечернем мраке…
«То тьма!» — воскликнул он, протянув руку в направлении мерцающих среди вечернего мрака огней.
Прошло еще немало веков, как по России прокатился могучий гром революции, и там, далеко-далеко, в Тотьме, со страхом и злобой бежали с насиженных мест богатые тотемские купцы, попы и монахи…
Местные коммунисты, некоторые лично знакомые и связанные с Лениным, вместе со всем народом стали строить новую жизнь!
Город Тотьма уже не оправдывал своего названия, из мрака вечной тьмы народ вышел на светлую и ясную дорогу социализма.
Многое изменилось благодаря Великой Октябрьской революции. Монастырь, бывший очагом насилия и грабежа, превратился в рассадник культуры и грамотности среди населения. В заново отстроенных аудиториях зашумели первые студенты. Бывший тотемский собор превратился в городской кинотеатр, откуда беспрерывно доносится веселая музыка, наполняющая радостью сердца новой молодежи!
Очень интересной и примечательной казалась мне история прошлого своего родного уголка. И не будь этого замечательного прошлого — может быть, не с такой бы силой любил я свой город и людей, живших в нем.
Но не только прошлое, не только люди родного уголка нравились мне, да и не мог бы я не любить его, если бы почти все мое детство не прошло под его облагораживающим влиянием.
Пусть не лиманы и не каштаны украшают зеленые сады Тотьмы и не райские птички поют в их зеленой листве, пусть небо над Тотьмой не такое голубое, как в Италии, пусть ночи тотемские не такие «очаровательные», как украинские! Природа Тотьмы гораздо грубее и суровей, но именно этой суровой правдивостью нравится мне неподражаемая природа родного уголка.
Кроме того, я не мог бы считать бесценно дорогим этот город, если б с именем его не были связаны судьбы моих бесконечно милых друзей недалекого детства.
Пусть мы будем далеко друг от друга расстоянием, но мысленно мы всегда рядом.
Иначе и нельзя! Ведь в их среде протекало мое беззаботное, счастливое, незабываемое детство; вместе с ними учился я в школе, познавал жизнь и ее «тайны»; вместе с ними учился я различать и хорошее, и плохое, стараясь избегать последнего; вместе с ними учился я любить и ценить дружбу.
Много-много было друзей, этих незабвенных школьных друзей, при воспоминании о которых я не могу оставаться равнодушным. Я не могу вспомнить иначе, кроме как с любовью и уважением, о своем лучшем и верном друге детства (имени его я не буду называть), жизнь которого была моей жизнью, мечты и стремления — моими стремлениями. Наружностью и внешним видом он ничем не отличался от всех остальных товарищей, но какая чистая была у него душа, полная благородного чувства дружбы, занявшего большое место в его детских пониманиях.
Мне очень нравился его характер, и в некотором смысле я даже старался подражать ему. Обычно безудержно веселый, жизнерадостный, он становился порой непонятным для меня: сидит где-нибудь один, думает и вдруг?… на таких всегда веселых, полных жизнеутверждающей силы, глазах, показываются слезы! Таким и останется он навсегда в моей, памяти: то безудержно веселым, жизнерадостным, счастливым, то грустным, печальным и впечатлительным.
Всюду бывая с ним вместе, мы исходили вдоль и поперек все окрестности города. Не зная усталости и отдыха, с ватагой «верных» и «бесстрашных» друзей бегали мы по пыльным дорогам с засученными штанами, с палками вместо сабель и с криком «Ура!» разгоняли собак, куриц и кошек, воображая себя кавалеристами. Недаром же они нас боялись «как огня»!
Насвистывая какую-то беспечную, по нашему мнению, геройскую мелодию, «галопом» бежали мы к обрывистому берегу реки, чтобы искупаться в ее прохладной воде, чувствуя себя наверху блаженства.
Часто, бывая в лесу, мы разводили огромный костер, который иногда достигал вершин низких деревьев, и прыгали с разбегу сквозь бушующее пламя, а потом, крайне довольные, доставали из самого далекого уголка самого незаметного кармана две папироски и закуривали, воображая себя такими же взрослыми, как и наш старый и любимый учитель истории. Конечно, все это делалось в «глубокой» тайне от учителей, с мнениями, советами и наставлениями которых мы еще не могли мириться и соглашаться, а в их правоте убеждались уже позднее.
Так сидели мы около костра целыми часами, не замечая, как лес уже окутывал вечерний туман…
…С тихой задумчивостью лежал он, облокотившись на локоть у костра, и смотрел в его яркое пламя, вероятно, мыслями уносясь за «тридевять земель, в тридевятое царство». И стоило только одному из нас сказать вслух слово, как через несколько минут мы уже забывали даже, где находимся…
Размечтаемся… Никто не удержит!
Все с той же знакомой усмешкой начнет он рассказывать до мельчайших подробностей все свои похождения, когда-либо совершившиеся без моего участия. И с такой чистой откровенностью!
Страстно любил он мечтать (так же, как и я), мечтать о «путешествиях», о бурях в море, воспоминание о которых обоих влекло нас в мир мечтаний и грез…
Но не только мечтать любил он, любил он различного рода «тайны», споры, драки… Любил он и свою школу, а вместе с ней и лучших учителей.
Но все-таки больше всего, как мне кажется, любил, ценил и берег он дружбу! Уже впоследствии, когда нам пришлось расстаться, он на память мне написал стихотворение, в котором говорил, как бы одновременно выражая и мои мысли:
Сначала нам просто
хотелось дружить,
А после, когда
повзрослели,
Я понял, без близкого
друга не жить!
Без дружбы мы жить
не хотели…
Да, хорошо в зимнее время, распахнув полы пальто, мчаться с горы навстречу обжигающему лицо ветру; хорошо в летнее время искупаться в прохладной воде, веселой при солнечном свете речки; хорошо бегать до безумия, играть, кувыркаться, а все-таки лучше всего проводить летние вечера в лесу у костра, пламя которого прорывает сгущающуюся темноту наступающего вечера, освещая черные неподвижные тени, падающие от деревьев, кажущиеся какими-то таинственными существами среди окружающей тишины и мрака…
А сколько разных историй было в лесу!
Помню, как я однажды далеко ушел от своих товарищей и совершенно неожиданно встретился лицом к лицу с медведем. Таким страшным он показался мне! Он нисколько не испугался меня (хотя говорят, что медведь боится людей), а наоборот, с каким-то диким ревом бросился мне навстречу; вероятно, с неотразимым желанием смять меня, раздавить, уничтожить…
Первой мыслью моей было бежать, бежать от этого страшного «чудовища», но ноги не повиновались мне, они подгибались от неописуемого страха, так сильно охватившего мою детскую душу. Вдруг какая-то неведомая мне самому сила придает мне небывалую смелость и решительность, я выпрямляюсь, выхватываю охотничий нож (он висит у меня сбоку) и с криком, который по силе и ужасу не уступает реву самого медведя, бросаюсь ему навстречу…
Через несколько мгновений, которые показались мне вечностью, медведь, издав какие-то странные, полные скорби звуки, вероятно, сожалея о своей безвременной кончине, как-то тяжело бухнулся около моих ног…
Я победил в поединке!
Может быть, все это покажется невероятным, но, представьте себе, как часто такие истории и им подобные видел я во сне в те же темные тотемские ночи, засыпая под заунывную песню ветра, свистящего в трубе.
Впрочем, часто сны мои пророчили «нечто ужасное». Уже днем в канцелярии школы в роли медведя выступал директор или учитель. Нападая, он кричал на меня за то, что я всегда ношу с собой в кармане маленький самодельный ножик. Как похоже на сон! Но, в отличие от него, я уже так и не мог до конца собраться с силами и мужеством, чтобы хоть чем-либо воспрепятствовать разбушевавшемуся гневу директора.