В строке Маяковского
Где он, бронзы звон или гранита грань...
смысл каждого из аллитерирующих слов углублен. Рядом с "бронзой" стоит "звон", подчеркивающий свойство бронзы, которое выражено, как мы теперь замечаем, звуками в самом наименовании металла. Звучание слова "грань" рядом с "гранитом" обнажает внутреннюю форму слова, скрытую в нем метафору (глагол "гранить"). Конечно, в таких перекличках нет обязательности - например, слово "брынза" на слух почти не отличается от названия звучного металла, однако оно не вызывает соответствующих ассоциаций. Для их появления необходимо, чтобы значение слова придало составляющим его звукам осмысленность.
Если этого не происходит, то возникает внешнее, пустое сопоставление похожих слов, то самое, против чего так энергично протестует Новелла Матвеева в сонете "Созвучия" (1963):
Зачем скрывать!- и я люблю созвучья.
Простая муза тоже не глуха.
Люблю созвучья - веточки и сучья
Таинственного дерева - Стиха.
Вот только не люблю, когда созвучья
Как на сосне березовые сучья.
Стихи о слове
Что же удивительного в том, что поэтическому слову посвящено так много прекрасных стихотворений? Ведь само по себе слово в поэзии превращается в реальную вещь, имеющую форму, протяженность,- оно выделено всеми средствами стиха, оно становится сгустком звуковой материи и начинает жить самостоятельной жизнью. "Сначала появлялись тонкие белые вены и слабо обрисовывались рука или нога, затем стали видны стекловидные кости и сложная сеть артерий, наконец, мышцы и кожа - сперва в виде легкой туманности, которая быстро становилась все более плотной и непрозрачной". Это Г.Уэллс рассказывает о том, как Человек-невидимка стал доступен зрению. Так и невидимое в прозе слово обретает в стихах зримую материальность. Но герой Уэллса, Гриффин, стал виден, когда умер. Слово же, попадая в стих, приобретая физические свойства и черты, становится - нет, не вещью, это было бы неверное определение, а уж скорее чем-то вроде живого существа.
Кто только не писал о поэтическом слове, кто не изумлялся его волшебным качествам, его всемогуществу! Можно было бы составить большую антологию стихов, героем которых является Слово. Немало строк посвятил слову Маяковский - для него оно и орудие творчества-, и вещь, с которой нужно обращаться бережно во избежание неприятностей:
Начнешь это
слово
в строчку всовывать,
а оно не лезет
нажал и сломал.
Зато настоящие, счастливо найденные поэтом слова - грандиозные аккумуляторы жизненной энергии:
Эти слова
приводят в движение
тысячи лет
миллионов сердца.
("Разговор с фининспектором о поэзии", 1926)
Обращаясь к пролетарским поэтам, Маяковский призывает их к единству действий, к дружной совместной работе:
Чем нам
делить
поэтическую власть,
сгрудим
нежность слов
и слова-бичи,
и давайте
без завистей
и без фамилий
класть
в коммунову стройку
слова-кирпичи.
("Послание пролетарским поэтам", 1926)
Последние строки, которые Маяковский оставил в своей записной книжке самые, может быть, потрясающие строки его лирики,- посвящены могуществу поэтического слова:
Я знаю силу слов я знаю слов набат
Они не те которым рукоплещут ложи
От слов таких срываются гроба
шагать четверкою своих дубовых ножек
Бывает выбросят не напечатав, не издав,
Но слово мчится подтянув подпруги,
звенит века и подползают поезда
лизать поэзии мозолистые руки.
Я знаю силу слов...
(Маяковский набросал эти строки почти без знаков препинания - мы так их и воспроизводим.)
Строем своей песенной поэзии далек от Маяковского А.Прокофьев. Но и для него слово - один из важнейших героев его стихов. Кем только оно не оборачивается на наших глазах! Слово меняет облик - от страницы к странице, от строки к строке. И каждый облик слова-оборотня возможен, он соответствует нашему о нем представлению. Вот в одном только стихотворении какая горсть метафор, как будто противоречащих друг другу, а на деле охватывающих слово с разных сторон:
Слова мы не на паперти
Выпрашиваем где-то,
Они у нас на скатерти
Сверкают, самоцветы.
Они у нас рассеяны,
Из золота отлиты,
Они у нас весенние,
Дождем весенним мыты.
Они у нас, они у нас...
Они как молнии из глаз.
(1960)
Метафоры обгоняют друг друга, пересекаются, сплетаются. Слова оборачиваются то девушками, то слитками, то самолетами, то мотыльками, то пряниками. А потом они предстают нам солдатами
Я вывожу их утром рано,
И на путях моих крутых
Любовно смотрят ветераны
На новобранцев молодых,
Поставленных в полки и роты
В моем разбуженном краю...
или рабочими ребятами, которые
Все шли
и, словно в проходной,
сдавали номера...
или диковинными зверьками, как в стихотворении, посвященном Николаю Тихонову:
С тобой давно мы ладом ладили,
Сдружила крепко нас Нева,
Где мы с тобой не только гладили,
Но и ерошили слова!
Поэзия слова у Прокофьева иная, чем у Маяковского, потому что и само слово в песенной поэзии Прокофьева иное, чем у его старшего собрата. Несмотря на необузданную метафоричность, у Маяковского прямой смысл ораторского слова, в котором концентрируется гигантская энергия мысли и чувств, всегда точен. У Прокофьева слово не столько значит, сколько поет, переливается звуковыми оттенками и ладами, растворяется в стремительном напеве, который закручивает, не позволяет вглядеться в отдельное слово.
Мастером такого народно-песенного слова был Борис Корнилов, как никто умевший заставить слово плясать, петь, переливаться, словно лады гармоники:
На краю села большого
пятистенная изба...
Выйди, Катя Ромашова,
золотистая судьба.
Косы русы,
кольца,
бусы,
сарафан и рукава,
и пройдет, как солнце в осень,
мимо песен,
мимо сосен,
поглядите, какова.
У зеленого причала
всех красивее была,
сто гармоник закричало,
сто девчонок замолчало
это Катя подошла.
Пальцы в кольцах,
тело бело,
кровь горячая весной,
подошла она,
пропела:
- Мир компании честной.
("Прощание", 1934)
Поэзия слова у Маяковского с одной стороны, у Корнилова и Прокофьева с другой - разная потому, что эти поэты по-разному воспринимают функцию слова в стихе. Слово и тут и там превращается в образ, но это различные по качеству своему образы. У Маяковского каждое слово - всеми средствами синтаксиса и ритма - выделено, оно сгущает в себе Множество смыслов, интонацию, переживание. Каждое слово Маяковского произносится не в общем потоке фразы, а отдельно, оно как бы выкрикивается. Попробуйте прочитать цельной фразой строку: "Шкурой ревности медведь лежит когтист", и вы ровно ничего не поймете. Стих этот значит, однако, вот что: ревность утихла, или, в метафорической системе Маяковского, когтистый медведь ревности затих, и теперь он лежит смирно, как шкура (шкурой).
И Маяковский написал эти слова в строке так, чтобы почти каждое отчеканивалось отдельно:
Шкурой
ревности медведь
лежит когтист.
("Юбилейное", 1924)
Прокофьеву и Корнилову система выделения слов чужда. Строй их стихов противоположен: слова сливаются в единый мелодический поток, который у них оказывается важнее отдельных слов.
Совсем иное отношение к поэтическому слову у Вадима Шефнера, мастера слова точного, полносмысленного, весомого, тщательно отобранного. В стихотворении "Слова" (из сборника "Нежданный день" (1956) Шефнер пишет:
...Словом можно убить, словом можно спасти,
Словом можно полки за собой повести.
Словом можно продать, и предать, и купить,
Слово можно в разящий свинец перелить.
Но слова всем словам в языке у нас есть:
Слава, Родина, Верность, Свобода и Честь.
Повторять их не смею на каждом шагу,
Как знамена в чехле, их в душе берегу.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Пусть разменной монетой не служат они
Золотым эталоном их в сердце храни!
И не делай их слугами в мелком быту
Береги изначальную их чистоту.
Когда радость - как буря иль горе - как ночь,
Только эти слова тебе могут помочь!
А Осипа Мандельштама терзает то, что слово не соответствует явлению или мысли, что оно существует отдельно от называемых им вещей, что оно никогда не может с этими вещами или мыслями отождествиться. Поэтому так часто он пишет о слове забытом, непроизнесенном, умершем, превратившемся в тень и, как продолжает Мандельштам, обращаясь к древнегреческой мифологии, спустившемся в царство мертвых, в подземные чертоги Аида:
Я слово позабыл, что я хотел сказать.
Слепая ласточка в чертог теней вернется,
На крыльях срезанных, с прозрачными играть.
В беспамятстве ночная песнь поется.
Не слышно птиц. Бессмертник не цветет.
Прозрачны гривы табуна ночного.
В сухой реке пустой челнок плывет.
Среди кузнечиков беспамятствует слово...
(1920)
Слово бесконечно богато возможностями, и, становясь фактом поэзии, оно разными путями превращается в образ. Это может быть образ музыкальный, пластический, ассоциативный, стилистический. Для нас, однако, важно подчеркнуть то общее, что объединяет всех поэтов,- превращение слова в образ.
глава пятая. Ритм
"Раскрыв глаза, гляжу на яркий свет,
И слышу сердца ровное биенье,
И этих строк размеренное пенье,
И мыслимую музыку планет.
Все - ритм и бег. Бесцельное
стремленье!
Но страшен миг, когда стремленья нет."
Иван Бунин
Хаос и космос
Одна из древнейших книг человечества, которая так и называется- Библия, то есть Книга (точнее - "книги"), начиналась с рассказа о том, как Бог из первобытного хаоса создал космос. Хаос - это непроницаемый мрак, отсутствие законов, господство непознанных и непознаваемых случайностей. Космос - это устроенная Вселенная. По библейской легенде, сотворение мира Богом Саваофом - это прежде всего сотворение света: появилось чередование дня и ночи, лета, зимы, весны и осени. В бескрайний, таинственный и поэтому страшный мир был внесен ритм - и этот мир сразу приблизилс