В женские искусства посвящала Валентину Артуса, но чтение и письмо, а также танцы ей пришлось изучать вместе с Турольдом, и это весьма не понравилось им обоим.
Из-за цепочек, которые Валентина носила на руках и ногах, она не могла ни широко размахнуться, ни сделать шаг, какой следовало, и во время танца цепочка постоянно била Турольда по ногам, а это чрезвычайно сердило королевского сына.
Им приходилось выбирать такие танцы, во время которых не требовалось ни прыжков, ни быстрых разворотов, а такое годится разве что для стариков.
Когда Валентина выводила буквы, цепь на ее запястье задевала восковую дощечку и звякала с неприятным звуком, а когда читала книгу, то переворачивала страницы сразу обеими руками. И Турольд морщился и говорил, что не видывал ничего более неприятного.
Сам он усваивал грамоту плохо, потому что постоянно следил за Валентиной: так она злила его, что он порой не мог оторвать от нее глаз. Поэтому когда Турольд читал, то пропускал каждое третье слово, а в словах пропускал каждую третью букву, и никто не мог разобрать, что же он же такого читает. Только тщился Турольд, тужился – трудны ему тайны чтения.
Зато Валентина читала как ангел, и строки из ее уст лились, словно вода под мельничным колесом.
Легко догадаться, что это отнюдь не добавляло Турольду любви к Валентине. И в конце концов решил он ее убить. Это значительно улучшило его настроение, и он даже начал улыбаться Валентине. Она радовалась, думая, что он наконец смягчился и не прочь завязать с ней дружбу, а он в эти самые минуты обдумывал наиболее лютые способы умерщвления, каким предаст ее, если возьмется наконец за дело.
И вот наконец остановился он на самом простом и надежном – перерезать ей горло.
Валентина в тот день вышла прогуляться по побережью. Обычно Артуса сопровождала ее повсюду и не отходила от королевской дочери ни на шаг, но постоянный надзор так утомил Валентину, что она подсыпала Артусе сонного зелья в питье и убежала, желая побыть в одиночестве.
И вот она бродила по берегу в своем длинном, широком, ярком платье, и ветер пробирался в рукава, за ворот, отороченный мехом, тряс подол, обхватывал колени, наотмашь бил по лицу. Валентина стояла у самого края воды и смотрела за море, туда, где скрывалась Ирландия.
А Турольд скользил за камнями, держа наготове нож, и следил за каждым ее движением. Он уже знал, как поступит: прыгнет ей сзади на плечи, опрокинет навзничь и полоснет по шее. Это просто, сказал себе Турольд, выходя из-за камней.
И тут откуда ни возьмись набежали парни из рыбачьей деревни. Они окружили Валентину и принялись бросать в нее палки и комья грязи и кричать, обзывая самыми разными словами:
– Косоглазая!
– Колдунья!
– Ирландская бестия!
– Вырвать ей волосы!
– Выдрать ей глаза!
– Выбросить ее в море!
– Переломать ей ноги!
– Переломать ей руки!
– Изрезать ей лицо!
Валентина посмотрела вправо и влево, но нигде не было ей спасения: ее обступали все теснее и грозили палками, кулаками и ножами для потрошения рыбы.
Тогда она замерла, свесив руки, и только широко раскрыла свои раскосые глаза.
– Эй! – крикнул Турольд, выступая вперед. – Кому-то захотелось отведать моих кулаков?
Парни из рыбачьей деревни хорошо успели узнать королевского сына – он сызмальства дрался с ними, и число противников никогда его не останавливало.
– Гляди-ка! – как будто обрадовались они. – Да это же Турольд, сын Гарольда, нашего короля!
И двое или трое самых отчаянных вышли против него.
Турольд окинул их злым и хитрым взглядом.
– Ишь ты! – сказал он. – Сразу двое или трое! А вы что же прячетесь?
– Мы постережем эту ирландскую ведьму, – ответили остальные. – Чтобы она не сбежала, когда тебя побьют, Турольд. И тогда мы расправимся с ней.
Турольд засмеялся.
А Валентина так и стояла, неподвижная, с застывшим лицом.
Турольд выбил нож из руки самого рослого парня, разбил нос второму и подбил глаз третьему.
– Эй, Валентина! – гаркнул Турольд. – Что стоишь столбом? Задай-ка им хорошенько!
Валентина взглянула на Турольда – у него из царапины на лбу бежала кровь, но он не замечал этого, – а потом рассмеялась, соединила руки и, размахнувшись, ударила цепью ближайшего к ней парня. Тот завопил и рухнул, а Турольд подскочил к нему и взмахом ножа отхватил ему кончик уха.
– Бежим! – сказал он Валентине.
Она ответила:
– Я не могу. – И показала на свои ноги.
Тогда он закинул ее за спину, как некогда свою мать, и помчался, прыгая с камня на камень, а сзади орали и грозили парни из рыбачьей деревни, и несколько камней просвистело в воздухе. Один даже задел Турольда по ноге, только не сильно – кидали-то издалека.
Когда беглецы добрались до замка, Турольд спустил Валентину на землю и упал рядом с ней. Они находились на краю поля, где по целым дням воины Гарольда упражнялись с мечами и на копьях, скакали на лошадях туда и сюда, перепрыгивая препятствия или же пытаясь выбить друг друга из седла. В другом углу поля стояли мишени, и там тренировались лучники.
Мимо королевских детей пронеслась кавалькада, их окутало пылью, и оба закашлялись. Кавалькада почти мгновенно исчезла, и тотчас на противоположном конце поля раздалась команда и протрубил рог. Затем грохот копыт снова начал нарастать.
– Сейчас проскачут – и бежим! – сказал Турольд, отплевываясь. – Там дальше ручей, умоемся.
Это был тот самый ручей, где Турольд всегда смывал с рук кровь после очередной драки.
Он схватил Валентину повыше локтя и потащил за собой. Путаясь в цепочке, она торопливо семенила, пытаясь не отстать, но все-таки споткнулась и упала бы, если бы Турольд ее не поймал.
– Неумеха! – сказал он. – Что с тобой делать?
– Я не виновата, что меня заковали в эти цепи! – ответила Валентина.
– Давно могла бы приучиться! – рассердился Турольд.
– А ты сам попробуй – каково это тебе понравится, – сказала Валентина.
– Я докажу тебе, что ты во всем хуже меня, – обещал Турольд. – Распевно читать, не пропуская ни одной буквы, – невелика наука; а сражаться ты не умеешь и бегаешь как старый тюлень.
Возле ручья он упал на живот и засунул лицо в проточную воду. Валентина стояла рядом и смотрела.
Турольд поднял голову – вода стекала с его волос, с его носа и подбородка и капала на траву и ему на грудь.
– Как тебе удается так долго не дышать? – спросила Валентина.
Турольд хмыкнул:
– Садись.
Она опустилась на корточки, осторожно, чтобы не замочить в ручье подол. Турольд тотчас приподнялся, схватил ее за шею и засунул в воду почти по пояс. Она почувствовала, как его маленькая шершавая ладонь трет ей щеки. Затем он обхватил ее за подмышки и уложил на берегу, сунув ей под голову плащ.
– Обсыхай, – сказал Турольд и глянул на солнце, как будто приказывал ему светить хорошенько, сушить и согревать Валентину.
Валентина лежала и смотрела на небо, а Турольд сидел рядом, вытряхивал из ушей и волос песок, трогал пальцем царапину на лбу, ковырял в носу и обдумывал случившееся.
– Мне не понравилось, что они хотели побить тебя палками, – сказал он, обращаясь к Валентине.
Та не ответила.
– Я сам собирался это сделать, – прибавил Туро-льд.
Тогда она спросила:
– А почему?
– Мне многое в тебе противно, – признался он. – Но ты заставила меня задуматься. Я непременно докажу тебе, что я во всем лучше, чем ты.
– Как ты это сделаешь? – удивилась Валентина.
– Увидишь, – обещал он.
Турольд пришел к кузнецу.
– Я принес тебе брагу, – сказал королевский сын.
Кузнец посмотрел на большой кувшин в его руках и ответил:
– Должно быть, у тебя какое-то хитрое дело, если ты начинаешь разговор с кувшина браги.
– Не требуется быть большим угадчиком, чтобы понять это, – ответил Турольд. – К тому же дело мое вряд ли понравится королю, если он об этом узнает.
– Да уж, – сказал кузнец. – Я еще ничего не слышал о твоем деле, но оно уже мне сильно не по душе.
– Будет еще хуже, когда я обо всем расскажу, – обещал Турольд. – Однако король сейчас в отлучке, так что он не хватится даже кошелька с одиннадцатью монетами, который я прихватил из его спальни.
– Подай-ка мне наконец кувшин! – сказал кузнец. – Я не могу выслушивать такие истории на ясную голову.
Турольд вручил ему кувшин, и кузнец сделал два больших глотка.
– Ух! – вымолвил он, обтирая рот. – Так, пожалуй, легче. Продолжай, сын Маленькой Девы. Что у тебя на уме?
– Король, мой отец, привел в дом заложницу из Ирландии, Валентину, – сказал Турольд. – Чтобы она всегда помнила о том, кто она такая, и чтобы другие об этом не забывали, ее заковали в цепи.
– Расскажи что-нибудь еще, – велел кузнец. – Такое, о чем бы знали не все.
– Поскольку она королевская дочь, а я королевский сын, хоть и происходим мы от разных королей, – нас воспитывают вместе, – продолжал Турольд. – Ни один человек на всем белом свете не злит меня так, как эта Валентина. Она превосходит меня в чтении и письме и любит музыку и танцы, а я все это ненавижу. Если бы у нее были свободны ноги, мы могли бы танцевать быстро и весело, как подобает в нашем возрасте. Но она закована и может делать лишь маленькие шаги, поэтому и мне поневоле приходится мельчить и семенить, что мне не по возрасту, да и не под силу! Скованные руки не позволяют ей играть на виоле, поэтому виолу вручили мне, а я все время рву струны и ломаю смычок. Когда же Валентина пишет, цепь звякает о стол и о дощечку, когда читает – цепь болтается и трется о страницы…
– Чего же ты хочешь от меня? – спросил кузнец, снова прикладываясь к кувшину.
– Я хочу, чтобы ты заковал меня в такую же цепь, как и Валентину, – сказал Турольд. – Только на два звена короче.
– Это из-за виолы?
– Что? – Турольд поначалу даже не понял вопроса, а затем рассмеялся: – Да, из-за виолы тоже, но самое главное – я намерен доказать ей, что сильный, ловкий человек, если захочет, может и бегать с цепью на ногах, и драться, и танцевать быстрые танцы, и даже в состоянии писать, не производя отвратительных звуков.