Прозаические лэ — страница 46 из 48

Он пошел по дороге, ведущей через лес. Между стволами деревьев заметны были большие валуны, а впереди начинался подъем на высокий холм.

Хрольв шагал без устали и вот услышал он, как кричат птицы. Ему стало любопытно, и он свернул в рощу, а там, на колесе поверх столба, лежало тело без рук и без ног, с головой, прибитой внизу.

Хрольв присел на корточки и посмотрел на лицо головы.

Лицо это также было ему знакомо. Братья потехи ради иногда брали с собой сущеглупого Хрольва, вот и перезнакомился Хрольв с многими славными мужами.

– Ба! – вскричал Хрольв. – Ты ли это, Финн, сын Торда? Узнаю твой мутный взгляд и кривую усмешку! Был ты человеком мрачным и когда улыбался, то делал это через силу, словно движение губ причиняло тебе сильную боль. Но надо мной ты смеялся. Как же угораздило тебя посвататься к Настасье Ивановне? Чем ты задумал взять эту женщину?

Он покачал головой, поднялся и двинулся дальше.

Следующее тело встретилось ему на ветках дуба, вольготно росшего посреди широкой поляны. С одной ветки свисала рука, с другой нога, тело было засунуто в дупло и оттуда глядели лишь плечо и часть лица.

– Ух ты! – сказал Хрольв, уставившись на это дупло. – Богатые мясные плоды принесет это дерево на следующую осень, нальются желуди кровью, а иные, быть может, научатся и говорить! Кто же ты, мой господин? Повернись-ка так, чтобы я мог тебя рассмотреть.

С этими словами он ткнул в мертвеца своей дубиной, но мертвец лишь глубже провалился в дупло. Однако на руке, болтавшейся над головой Хрольва, путник увидел кольцо и сразу же вспомнил, кому оно принадлежало.

– Вот так дела! – сказал он. – Знаю я, кто ты такой: ты – Бруси Подбородок. Зачем ты оправился в Ладогу? Неужто поверил, что Настасья Ивановна снизойдет до тебя? Должно быть, сразились вы с ней в честном бою, и она выпустила тебе кишки.

Халль был закопан в землю по пояс и расклеван птицами; Харалад, в смоле и перьях, растянут поперек дороги с руками и ногами, привязанными к кольям, – через него ездили телеги и всадники, и мало что осталось от его живота.

Наконец услыхал Хрольв Пешеход чей-то плач в темных кустах. Не мешкая, раздвинул он кусты дубиной, и прямо на него полетел рой черных мух, а затем из мух выступил человек без кожи. Свою кожу он держал в руках.

– Помоги мне, добрый путник, надеть ее, – умолял он. – Ты первый, кто не убежал от меня, так окажи такую милость.

Хрольв взял кожу в руку, присмотрелся к человеку и покачал головой.

– Кожа твоя ссохлась и стала тебе мала. Мне нужно масло, чтобы ее размягчить, не то она порвется.

– Меня зовут Ремунд Мудрый, и я навечно твой слуга, – сказал человек без кожи.

– Не такой уж ты и мудрый, если вздумал свататься к женщине, не имея в виду сделать ее счастливой.

– Она стала бы счастливой, если бы не содрала с меня кожу! – сказал Ремунд.

– Если она так поступила, значит, ты ей не угодил, – сказал Хрольв.

– Неужто ты, уродливый да тупой, думаешь угодить ей?

– Эй, – сказал Хрольв и потряс кожей. – Кто из нас уродливее? Давай спросим любого, кого повстречаем на пути! И кто из нас тупой? Твоя кожа у меня, а моя – при мне.

Ремунд прикусил губу и ничего не сказал, а молча отошел и снова спрятался в кустах.

Хрольв же продолжил путь и наконец дошел до королевского чертога.

– Кто ты такой и что тебе нужно? – спросил его привратник Кнут.

– Доброго тебе дня, дедушка, – сказал Хрольв. – Зовут меня Хрольв, прозвание – Пешеход, потому что ни одна лошадь меня не выдерживает, а телега – только если ехать по скалистой почве. Я пришел попросить немного маслица.

– Для чего тебе маслице? – спросил Кнут, щурясь.

– Смазать вот эту кожу, – Хрольв показал то, что держал в руках. – По дороге сюда я повстречал человека, попавшего в бедственное положение. Мне стало жаль его, и я решил помочь. Не затруднит ли тебя принести мне немного того, о чем я прошу?

– Хорош же я буду привратник, если отлучусь по такому пустяковому делу и брошу ворота без присмотра! – сказал старый Кнут. – Если тебе так нужно маслице, то ступай на кухню и сам разговаривай с королевской стряпухой, а мне недосуг.

– Видать, злобная баба у вас стряпуха, – сказал Хрольв, посмеиваясь и прошел мимо Кнута.

На кухне в это время находилась Настасья Ивановна: она стояла, прислонившись к стене, и ела пирог. Котел остыл, огонь под ним не горел; на столе оставалась горстка муки, лежал покинутый нож, но больше ничего не было.

На Настасье Ивановне была обычная ее мужская одежда и меч у пояса; рукава схвачены кожаными запястьями, конец косы засунут за пояс.

– А! – сказал Хрольв, завидев Настасью Ивановну. – Хороший же выдался у меня день: сперва повстречал нескольких старых знакомых и перекинулся с ними словечком, потом свел дружбу с любезным старичком у ворот, а теперь вот и тебя повстречал.

Настасья Ивановна продолжала жевать и ничего не ответила.

– Позволь мне одолжить у тебя немного масла, добрая стряпуха, – продолжал Хрольв, – есть у меня в том большая нужда.

Настасья Ивановна повернула к нему голову и глянула скучно. Как ни высока была Настасья Ивановна, а Хрольв оказался выше; это ее заинтересовало, и она моргнула.

– А вот и масло, – говорил Хрольв, ловко снимая горшок с полки, задев при том локтем ухо Настасьи Ивановны. – Ух ты, сколько его тут! Правду говорят, богата Ладога.

Он разложил кожу на столе и принялся втирать в нее масло, зачерпывая горстью.

Тут Настасья Ивановна спросила:

– Что это у тебя?

– Кожа, – отвечал Хрольв. – Ссохлась вся, надо ее размягчить… Глядь, тут и муравьи поели!.. беда.

– Чья это кожа? – спросила Настасья Ивановна. – Твоя?

– Моя – при мне, добрая стряпуха, – сказал Хрольв, охорашиваясь и запачкав маслом прядь своих и без того сальных волос. – А это кожа одного человека.

– Как же вышло, что человек этот отдал тебе свою кожу? – спросила Настасья Ивановна. – Неужто по доброй воле?

– По доброй, по доброй, – сказал Хрольв. – По злой воле только здешний король, Настасья Ивановна, отбирает у людей их кожу. Для чего ей – ума не приложу. Должно быть, на себя пытается натянуть. Да только гиблое это дело, скажу я тебе, добрая стряпуха, – в чужой шкуре долго не проходишь.

– Это верно, – сказала Настасья Ивановна, забавляясь.

– Да ты только представь себе, добрая стряпуха, – продолжал Хрольв, – какое жестокое это было дело: напасть на живого человека и содрать с него кожу! Ходит, бедолага, по кустам мыкается. Люди от него шарахаются. И то правда: кому охота с таким знаться? Вид у него страхолюдный, да и воняет. А кому понравится жить внутренностями наружу? Оно и опасно, на ветку напороться можно. Вот я и решил ему помочь. Разглажу шкуру, подштопаю – помогу одеться, чтобы срамоты не разводил в окрестностях Ладоги.

Настасья Ивановна обтерла крошки с губ, взяла второй пирог, разломила пополам.

– Хочешь пирога? – спросила она у Хрольва.

– В первый раз такую добрую стряпуху встречаю, – сказал Хрольв и разинул рот как можно шире. – Клади сюда, не ошибешься.

Настасья Ивановна вложила пирог ему в рот, и Хрольв принялся жевать.

– А кто другие твои знакомцы, которых ты встретил по дороге сюда? – спросила Настасья Ивановна.

– Эрлинг храбрец, Финн, сын Торда, Бруси Подбородок, Халль и Харалад, и еще вот этот бедняга Ремунд Мудрый, – перечислил Хрольв с набитым ртом. – Прочие были мертвы, а Ремунду еще можно помочь.

– И что они сказали тебе?

– Твердят одно и то же: убила их Настасья Ивановна, король Гардарики.

– За что же убила она их?

– Да за то, что свататься к ней вздумали. Ничего глупее этого не придумаешь! Для чего свататься к королю? Ни один из них ей не ровня, даже и замахиваться не следовало, не то что глаза на нее поднимать.

– Любопытно ты рассуждаешь, – сказала Настасья Ивановна.

– Рассуждаю, как умею, а вообще человек я глупый, – сказал Хрольв. – Брать в жены короля – это спать в одной кровати с его мечом, кораблем и дружиной. Неужто Настасья Ивановна рассталась бы со своей королевской властью ради того, чтобы обнимать в постели какого-нибудь Бруси Подбородка? Вот ты, стряпуха, хотела бы этого? Променяла бы свои котлы, ножи и лопаты, свое сладкое тесто и пряные начинки на Финна, сына Торда, или, скажем, на Харалада, у которого сейчас и брюха-то не осталось?

Настасья Ивановна, посмеиваясь, ела пирог и не отвечала.

А Хрольв сказал:

– Не Настасья Ивановна нужна была им всем, а ее меч, ее корабли и дружина.

– Вот как! – сказала Настасья Ивановна. – Мне-то это и в голову не приходило. Говоришь, глуп ты, а рассудил умно.

– Дай мне выпить, добрая стряпуха, – попросил Хрольв. – От твоих жирных пирогов горло пересохло.

Настасья Ивановна подала ему кувшин со скисшим молоком, и Хрольв выхлебал единым махом.

– Доброе у тебя молоко! – похвалил он. – Ну, прощай. Шкуру я намаслил, пойду беднягу Ремунда выручать.

– Погоди-ка, – остановила его Настасья Ивановна, – а ты-то сам кто такой, если с мертвецами разговариваешь и человека без кожи пожалел?

– Я Хрольв Пешеход, пятый сын норвежской королевы Рикилат, – отвечал Хрольв. – Четверо моих братьев и ладны, и складны, и умны, а я уродился дубиной.

– Неужели ты пришел в Ладогу только для того, чтобы вызволить Ремунда? – продолжала расспросы Настасья Ивановна.

– Пришел я в Ладогу поглядеть на короля Настасью Ивановну, о которой ходит много слухов, и все дурные, – сказал Хрольв. – Да по пути поболтал с мертвецами и потерял всякую охоту встречаться с этим королем. Еще не хватало! Отрежет мне что-нибудь потехи ради или куда-нибудь привяжет в неудобном положении.

– С чего бы ей так поступать с тобой? – спросила Настасья Ивановна.

– Сдается мне, она на любого человека мужского пола, будь в нем хоть капля королевской крови, глядит как на жениха, а с женихами-то у нее разговор короткий. Во мне есть королевская кровь, и не одна капля, а много, хоть я и пятый сын, – по правде сказать, нет во мне не королевской крови, что делает мое положение почти безнадежным. Как только увидит меня Настасья Ивановна – так и конец мне настанет. Так что не говори ей обо мне, добрая стряпуха, и позволь тихо уйти, как будто меня здесь и не было.