Но затем Огастуса внезапно забирает к себе смерть. После этого Хейзел получает письмо: Огастус написал его тому самому писателю, которого она так уважала, незадолго до своей смерти. В письме парень пишет, что не умеет сочинять и поэтому просит писателя создать некролог для Хейзел, когда настанет её черёд уйти. Также Огастус рассказывает о том дне, когда левушка попала в реанимацию, а он прокрался туда ненадолго, чтобы на неё посмотреть. В тот день Огастус узнал, что по всему телу у него найдены метастазы. Это был день, когда они оба оказались на пороге смерти.
«Из её груди капала эта тёмная раковая жидкость. Глаза закрыты. Интубирована. Но рука по-прежнему была её рукой, тёплой, с ногтями, покрытыми тёмно-синим, почти чёрным лаком, и я держал её за руку, пытаясь представить себе мир без нас, и на секунду во мне, таком порядочном, родилась надежда, что Хейзел умрёт, не узнав, что я тоже умираю. Но я тут же захотел, чтобы она ещё пожила, и мы успели влюбиться. Полагаю, я реализовал своё желание. Оставил мой шрам.
(…)
Я люблю её. Мне так повезло, что я люблю её, ван Хутен. В этом мире мы не выбираем, будет нам больно или нет, старик, но вы умеете сказать пару слов тому, кто делает нам больно. Я своим выбором доволен. Надеюсь, она тоже».
Не полюби Хейзел Огастуса, она, вероятно, ушла бы тихо и мирно, как сама того и хотела. Но можно ли сказать, что в её жизни в этом случае было бы больше смысла? Вовсе нет. Чувство к Огастусу научило Хейзел тому, что даже она, «граната с сорванной чекой», может любить и быть любимой, и что любовь – не проклятие, а привилегия.
Любовь меняет людей: так, Хейзел в книге сумела полюбить своё тело, в котором несколько лет подряд главенствовал рак. И ощутила, что даже её короткая из-за онкологии жизнь стоила того, чтобы за неё бороться. Она сумела поверить: эта жизнь, пусть лишь крошечный её отрезок, не оставивший никакого следа в истории, всё-таки имел смысл.
Все люди однажды умрут. Вот почему они любой ценой пытаются оставить после себя хоть какой-нибудь след в этом мире. Возводят огромные здания, жертвуют жизнью ради великих целей; но я считаю, что лучшее, что человек может после себя оставить, – это любовь. Тот, кто любит, не избежит боли. Однако любовь придаёт нашему существованию смысл, а нас самих делает лучше. Кроме того, любовь не даёт нам впасть в отчаяние даже перед лицом смерти. Так говорил об этом Лев Толстой:
«У мудреца спросили: “В чем состоит добродетель человеколюбия?” Он сказал: “В том, чтобы любить людей”.
У него спросили также: “Что такое наука?” Он сказал: “То, чтобы знать их (людей)”»[40].
Я представляю себе день своей смерти. Если в этот момент рядом со мной окажется кто-то, кто прошепчет, сжимая мою ладонь, трясясь от страха: «Я люблю тебя»… И если в этот последний час у меня будет, кому шептать в ответ: «Я люблю тебя»… О, если будет так!.. Если будет так – то это станет свидетельством тому, что в моей жизни я имела счастье любить и быть любимой, и что любви этой было достаточно.
И тогда, в этот самый момент, моя ничтожная жизнь обретёт смысл.
…Я бы шла своей дорогой, а мои дети – своей
«Мать, которая любит своего ребёнка, учит его стоять без поддержки. Мать находится чуть в стороне, она готова в любое время протянуть руку помощи, но она не держит ребёнка. Если ребёнок шатается, как если бы он собирался упасть, мать тут же наклоняется к нему, как если бы она собиралась подхватить его. Поэтому ребёнку кажется, что он идёт не сам, а с опорой на мать. На лице матери, обращённом к нему, ребёнок читает восторг и одобрение. Он смотрит на неё и без особого труда идёт своим путём. Ребёнок не держится за руку матери, но идёт, полагаясь на то, что она рядом. Ребёнок может в любое время, если это необходимо, скрыться у матери на груди, словно в убежище. Ребёнок не сомневается, что ему нужна мать, но доказывает, что он может справиться и в одиночку. Потому что сейчас он идёт сам».
Так философ Кьеркегор говорил о роли матери. Дети, которые научились стоять на своих ногах, постепенно перестают нуждаться в поддержке родителей. Однажды они покидают надёжное кольцо материнских рук и отправляются своим путём. Для родителей это означает, что пора выпускать своего ребёнка – выпускать того, кого, как им казалось, они обязаны защищать, а теперь вот ничего не могут поделать, кроме как разжать руки.
Любой родитель хотел бы стать ангелом-хранителем для своего ребёнка, защитить его от всех опасностей. Однако если это намерение зайдёт слишком далеко, то ребёнок не научится справляться с этим опасным миром самостоятельно. Такой родитель не может оставить ребёнка ни на минуту – вдруг что-нибудь случится!
Если присмотреться, повышенная тревожность родителей начинается с их собственных душевных ран из детства. Те, кто рано был разлучён с родителями или не был любим ими, до сих пор ощущают боль. Вот почему теперь они заявляют, что ни за что не оставят своего ребёнка, лишь бы он никогда не испытал этой боли, но на деле эти родители просто пытаются исцелить ноющие раны в своей собственной душе.
Даже если тревога не так уж велика, родителям всё равно бывает нелегко смириться с тем, что ребёнок их покинет. Дело в том, что многие родители считают детей частью себя и ошибочно проецируют то, чего сами хотели, но не смогли добиться, на своих детей. Они надеются, что ребёнок исполнит те мечты, к которым когда-то стремились они, и что он будет лучше, чем они. Такие родители ожидают, что их дети будут развиваться быстрее, будут умнее, талантливее, популярнее и образованнее, чем другие: чтобы в итоге поступить в хороший университет, затем получить работу, которой все станут завидовать, потом удачно заключить брак и в конце концов жить, не беспокоясь о деньгах.
Конечно, существует небольшая вероятность, что подобные родительские ожидания сбудутся. Может быть, моему ребёнку не удастся всегда и всюду быть лидером, потому что он интроверт. Или, например, мне кажется, что я всё предусмотрел для счастья и успеха моего ребёнка, всё отлично запланировал, – а с его точки зрения, планы у меня никудышные, а все идеи – неверные.
Кроме того, дети никогда не растут так, как того желают родители. Стоит детям немного подрасти и встать на ноги, как они хотят идти своим путём, а интерес и тревогу родителей рассматривают исключительно как обузу. Тот факт, что ребёнок без них совершенно беспомощен, конечно, внушает ощущение огромной ответственности, но, с другой стороны, временами этот же факт становится единственной отрадой в жизни родителей. В таком случае, как только ребёнок начинает отталкивать руку помощи, говоря: «Я сам!», – родители немедленно начинают чувствовать себя менее нужными и важными в его жизни. Но с этим ничего не поделаешь: таков жизненный порядок. Чем старше ребёнок, тем меньше ему требуются родители. Это абсолютно естественно.
Однажды мама вела утром сына в школу. По дороге они встретили другую маму и разговорились:
– Ну что, вы в школу? Мы вот тоже идём. Нам так повезло! И в школе-то нам интересно, и учитель-то у нас замечательный!..
– Мама, – вдруг мрачно перебил женщину её сын. – Это не мы идём в школу, а я. Ты – не идёшь!
Вот примерно так это и выглядит, когда главной жертвой сепарации оказываются не дети, а родители. Даже если мы знаем, что наш ребёнок – самостоятельный и отдельный человек, который однажды обязательно выпорхнет из гнезда, смириться с этой истиной всё равно непросто. Поэтому когда наступает время учить ребёнка стоять без поддержки, родители не знают, как им вообще разжать сомкнутые в объятии руки – и в итоге нередко травмируют и себя, и его.
Отпускать ребёнка – значит уважать его и признавать его право самостоятельно выбирать свою жизнь. Его право стать не нами, но самим собой. А для этого следует, в первую очередь, отказаться от надежд, что ребёнок реализует те мечты, которых мы когда-то не сумели достичь. На бессознательном уровне это также означает отказ от того красивого, послушного, умного и замечательного идеального ребёнка, которого мы себе придумали. Необходимо принять его таким, какой он есть – принять того ребёнка, который сейчас стоит перед нами и улыбается. Мы не должны подстраивать ребёнка под наши расчёты или ожидания: вместо этого нам стоит самим подстраиваться под его шаг, под его угол зрения, чтобы в итоге мы могли пойти рядом.
У родителей – свой путь, у детей – свой. И лучшее, что мы способны сделать для своего ребёнка – просто дать ему возможность спокойно идти собственной дорогой. Это осознание должно стать первым этапом во время подготовки к расставанию с ребёнком.
Моя взрослая дочка уже и сама стала мамой, а моему маленькому сыну недавно вдруг исполнилось 30 лет. Иногда я смотрю на них обоих и думаю: а я-то, я сама хорошо ли иду своей собственной дорогой?..
…Я бы сошла с ума хоть разок
В обычные дни у студента и время тянется слишком долго, и жизнь кажется какой-то скучной и неинтересной. Но странное дело: стоит только наступить сессии, как ему сразу начинает хотеться и то, и это: и посмотреть несколько фильмов, и прочитать огромное количество книг… Его мотивация ко всему моментально начинает зашкаливать. В такие моменты он говорит себе: «Ну уж дай только сдать последний экзамен – и я прочитаю все книги, до которых у меня не доходили руки, и английским всерьёз займусь, и болтаться без дела ни за что больше не буду».
Однако стоит сессии закончиться, как вся чудесная мотивация и отчаянная решимость куда-то пропадают, и студент вновь делает лишь то, без чего никак не обойтись, а в оставшееся время благополучно болтается, не зная, чем себя занять. Потом приходит следующая сессия, и его мотивация заниматься всем на свете вновь оживает – но, вот беда, надо готовиться к экзаменам, так что приходится держать свои желания в узде.
Я была именно таким студентом. И в то же время задавалась вопросом: а почему я такая? Почему когда время есть, меня ничем особо не тянет заниматься, а стоит лишь наступить сессии, как сразу хочется всего? Мне думалось, может, я просто пытаюсь таким образом избежать подготовки к экзаменам и стремлюсь занять себя