— Эльсбет Черч обнаружена в Стратфорде, живая и здоровая. Дежурный офицер объяснит вам, что будет дальше.
— Значит, я свободен и могу идти куда хочу? — спросил Томас, даже не стараясь скрыть то, как ему хотелось выбраться отсюда.
Нахмурившись, Ходжес посмотрел на него, кивнул и заявил:
— Мы освобождаем вас согласно пункту четвертому закона о предварительном содержании под стражей, вплоть до выдвижения обвинения в соответствии с разделом тридцать седьмым Закона о криминальном расследовании тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года, с изменениями согласно части второй Уголовно-процессуального закона две тысячи третьего года. Поскольку у вас нет постоянного места жительства в Соединенном Королевстве, вы будете раз в три дня лично являться в этот полицейский участок. Ваш паспорт останется здесь в качестве гарантии того, что вы не попытаетесь скрыться от правосудия. Если вы не выполните этого требования, тем самым совершите нарушение, за которое будете оштрафованы, арестованы или и то и другое вместе. В течение двух недель, скорее всего раньше, будет принято решение о предъявлении обвинений, которые затем поступят в Королевскую прокуратуру, после чего, если потребуется, будет назначено судебное разбирательство. У вас есть какие-либо вопросы, мистер Найт?
— Я должен заплатить? Я имею в виду залог.
— В нашей стране эти дела обстоят иначе, мистер Найт, — сказал Ходжес. — Еще какие-нибудь вопросы?
Томас покачал головой.
— Ваша одежда и личные вещи, за исключением паспорта, будут вам сейчас возвращены. Когда вы переоденетесь, наш сотрудник проводит вас до вашей машины. Я жду новой встречи с вами в следующую среду.
Глава 84
Купив еще одну телефонную карточку, Томас поймал Куми у нее дома в Токио. Он не стал рассказывать про арест и происшествие в замке Уорик, сосредоточив разговор на ней. На этот раз Найт без каких-либо колебаний умолчал о случившемся и не мучился угрызениями совести. Он был уверен в том, что поступает правильно. Куми сказала, что у нее все в порядке. Облучение оказалось процедурой изнурительной, но все же не такой страшной, как она опасалась. По большому счету все было так хорошо, как только могло быть в сложившихся обстоятельствах.
Томас вернулся в Хэмстед-Маршалл не потому, что хотел там побывать. Он просто не знал, чем еще заняться. Найт почти ничего не ел с момента своего задержания и внезапно понял, что сильно проголодался. Проехав через деревушку, Томас увидел у шоссе паб «Зеленый человек». Оставив машину на стоянке, он зашел внутрь и занял место у стойки. Для обеда было уже поздно, и заведение пустовало, но бармен, посоветовавшись со своей женой Дорис, объявил, что они что-нибудь сварганят. Изучив меню с теперь уже знакомым набором из десятка стандартных блюд, Найт заказал бифштекс, пирог с грибами и жареную картошку, а также пинту пива «Фуллер». Когда закончилась очередная песня, звучавшая из колонок, Томас спросил у бармена, есть ли у него что-нибудь из «ХТС».
— Ого, вот будет удар из прошлого, — усмехнулся тот. — Я уже несколько лет не слушал эту группу. Подождите, дайте-ка посмотреть, что у нас есть. — Порывшись в коробке с компакт-дисками, он начал читать названия: — «Большой экспресс», «Лицедей», «Проказы», «Английское поселение»…
— «Английское поселение», — остановил его Томас.
— Знаете, это ведь местные ребята.
— Да, слышал.
— Насколько я понимаю, больших денег они так и не заработали, — продолжал бармен. — Их прокатила звукозаписывающая фирма, и менеджер оказался никудышный. Сегодня они гастролировали вместе со звездами, а завтра уже исчезли, словно их и не было. До сих пор выпускают альбомы и даже время от времени попадают в хит-парады, но звездами так и не стали. Наверное, просто не повезло. Конечно, с гастролями они больше не разъезжают. Наверное, это очень больно.
— Могу себе представить.
Сидя у стойки в ожидании заказанных блюд, Томас слушал знакомые песни. По американскому радио не крутили ничего, кроме дикой и яростной «О Господи!» и игривой легонькой «Мэр Симилтона», так что он был рад снова услышать весь альбом. Музыка вернула его в прошлое, в давно минувшие мгновения, как способна делать только она. Больше всего его затронуло жалобное самонаблюдение композиции, называвшейся «Совершенно внезапно. Уже слишком поздно».
«Как раз то, что мне нужно, — подумал Томас. — Горестные размышления о времени и бренности бытия».
Принесли еду, приготовленную Дорис, румяной круглолицей женщиной с доброй улыбкой. Поблагодарив ее, Найт жадно набросился на пирог, сочный, с хрустящей корочкой, и картошку, которую он обильно полил уксусом. У него было такое ощущение, словно он уже несколько дней ничего не ел.
Поглощая еду и слушая музыку, Томас мысленно перебирал предположения относительно того, что такого могло быть в пьесе. Почему кто-то был готов пойти на убийство, лишь бы только сохранить ее в тайне? У него в памяти всплыли рассуждения Робсона о вопросе авторства, а также о религиозных и сексуальных пристрастиях Шекспира. Какую же страшную тайну могли раскрыть об авторе «Плодотворные усилия любви», если кто-то стремился любой ценой скрыть это произведение?
К заключению Томас пришел нутром. В конце концов он решил, что в самой пьесе нет ничего: ни какой-то великой тайны, ни зашифрованной правды о жизни, вселенной или авторе. Ни разоблачений насчет религии, ни биографических подробностей, способных перевернуть весь мир. Найт просто не мог в это поверить.
Как преподаватель, как студент, как читатель, он всегда решительно противился представлению о том, что искусство и литературу можно уварить до одной-единственной истины, которую его ученики называли посланием или скрытым значением, а издательский мир повадился именовать кодом и секретом. Книгу, которую можно свести к одному-единственному такому посланию, читать не стоит. Томас всегда это чувствовал, и нынешняя мода на романы и кино, в которых скрытые улики обнаруживаются в картинах или статуях, тексте Декларации независимости и так далее, только подтверждала его интуицию. Искусство состоит из множества слоев. Оно сложное, допускает тысячи различных толкований, ставит вопросы и заставляет думать, а не предлагает прилизанные решения. Литература так же многогранна, как и сама история, которая меняется в зависимости от освещения. Мысль о том, что писатель использует сюжет и героев только как средство указания на какую-то скрытую тайну, низводит текст до самой примитивной аллегории. Это был абсурд, и если какой-то вид искусства ограничивался лишь подобным, то в глазах Томаса он переставал существовать. Он не мог поверить в то, что Шекспир был способен на такое, и если это делало Найта старым гуманистом, пусть будет так. Шекспир не относился к своим пьесам как к полю, где можно спрятать клад. Томас не хотел, не мог в это поверить.
Однако предположение насчет того, что в это мог поверить кто-то еще, — совсем другое дело. Сам Томас не считал, что в «Плодотворных усилиях любви» содержится какая-нибудь новая, неожиданная мысль, способная фундаментально изменить научный мир, но у него все больше крепла убежденность в том, что кто-то думал именно так.
Диск закончился, и, прежде чем поставить новый, бармен еще раз прокрутил песню «Чувства напряжены до предела». В самом конце Найт услышат звучащий фоном крик ворон и галок, и до него вдруг особенно остро дошло, какие же это местные, истинно британские звуки. Неудивительно, что здешние подростки были без ума от «ХТС». Он попытался представить себе, как Алиса и Пиппа слушали эти же самые песни, обсуждали их, занимаясь своими делами.
Бармен поставил новый диск.
— Это тоже «ХТС»? — спросил Томас.
— Точно.
Пропустив несколько первых песен, бармен нашел то, что хотел, и вернулся за стойку. Найт слушал. Это была медленная мечтательная баллада под аккомпанемент клавишных. Звук оказался совершенно другим, но слова обладали той же самой игривой причудливостью. Что-то о том, чтобы стать черной лошадью…
— А Эльсбет Черч никогда не держала конюшню? — спросил Томас бармена, вытирающего тарелки.
— Нет, хотя в наших краях лошади есть у многих. Эти места славятся коневодством. А что?
— Да так, ничего. — Найт принялся рассуждать вслух: — Я читал что-то про чистку коня. Мне показалось, что это какое-то британское выражение, означающее уход за лошадьми. Я подумал, что Пиппа Адамс ходила в какой-то клуб. Ее подруга никогда не упоминала о прогулках верхом, но были эти слова о том, чтобы чистить коня. В чем дело?
Бармен посмотрел на него как-то странно, вопросительно и в то же время насмешливо, словно ему показалось, будто Томас шутит над ним.
— Чистить коня? — повторил он.
— Да, — подтвердил Найт. — А что?
— Чистить коня, — уточнил бармен. — Или лошадь?
— Кажется, лошадь. А в чем дело?
— Пройдите вот сюда.
Он указал рукой — размашистое движение, полное энергии, — при этом улыбался так, что у Томаса мелькнула мысль, не собирается ли он его разыграть.
— Захватите вот это, — добавил бармен, протягивая ему зеленую коробку с компакт-диском.
— Зачем?..
— Я серьезно. Пошли.
Найт последовал за ним.
— Ну и как? — окликнул его бармен.
— Я даже не знаю, на что мне смотреть.
— Картины на стене, — произнес бармен таким тоном, будто речь шла о чем-то очевидном. — Дорис, покажи ему.
— Показать что? — спросила та, вытирая руки и протискиваясь навстречу.
— Лошадь! — нетерпеливо сказал бармен.
— Ах, лошадь, — ответила его жена. — Да, ее трудно не заметить.
Томас обернулся, сбитый с толку, и вдруг увидел большую фотографию в рамке. Судя по всему, она была сделана с воздуха. Сочная и глубокая зелень холма. На вершине в земле словно вырезано изображение, огромная стилизованная лошадь, размером в несколько сотен футов, несущаяся галопом.
— Знаменитая лошадка, — сказала Дорис. — Аффингтонская белая лошадь. Очень старая. Можно даже сказать, древняя. Что с вами?