— Ну что ж, — сказал я, — значит, тебе придется идти и идти.
— Я пойду, пойду! И тебе совсем не нужно будет меня нести, обещаю!
— Это хорошо. А теперь нам надо отойти немного подальше от города. Я хотел бы до наступления темноты вернуться к реке. А уже завтра мы с тобой навсегда уйдем из этого леса. Согласна?
— Да! — просияв, ответила она.
Меле действительно старалась не отставать от меня и вообще вела себя очень мужественно. Но ножки у нее все-таки были еще коротковаты, да и силенок не хватало после стольких дней голода. К счастью, мы добрались до Сомулане даже раньше, чем я предполагал, и устроились на поляне в излучине реки. Рыбалка там, правда, пошла не так хорошо, как в той чудесной заводи выше по течению, но я все же ухитрился поймать форель и парочку окуней — вполне достаточно для ужина. Ужинали мы, сидя на мягкой траве и любуясь тем, как красиво падают меж ветвями деревьев солнечные лучи, отчего поверхность воды казалась совершенно бронзовой.
— Здесь так красиво! — то и дело восхищалась Меле.
Она уснула почти сразу же после ужина, улегшись прямо на охапку травы. У меня просто сердце переворачивалось при виде этой хрупкой фигурки, свернувшейся клубочком. Как я мог взять эту малышку с собой? А как я мог ее не взять?
Бог Удачи, как известно, слушает обращенные к нему мольбы только своим глухим ухом, но я все же заговорил с ним, надеясь, что он повернется ко мне тем ухом, которое «слышит колеса звездных колесниц». «Ты всегда был со мною. Повелитель, — сказал я ему, — даже когда я об этой не знал. И я очень надеюсь, что сейчас ты не оставишь без помощи это невинное дитя. Что ты ее не обманешь». А потом я еще поблагодарил великую Энну-Ме и попросил ее сопровождать нас в пути. После этого я расстелил свое мягкое одеяло из волокон тростника, перенес на него спящую Меле, улегся с нею рядом и уснул.
Проснулись мы оба почти одновременно; на небе еще только-только разгоралась заря. Меле сбегала к реке и вернулась, вся дрожа; ей удалось отмыться почти дочиста, однако она насквозь промокла и продрогла. Я быстренько завернул ее в одеяло, чтобы согрелась, пока мы едим свой скудный завтрак. Она очень смущалась, но держалась с достоинством.
— Меле, — начал я, — а твоя сестра…
И она тут же прервала меня, сказав каким-то странным, очень тоненьким, но очень ровным голосом:
— Мы пытались спрятаться. За овечьими выгонами. Но те солдаты нашли нас. И увели Ирад. Дальше не помню.
И я вспомнил рассказ бандитов Барны о том, как они похитили этих двух девочек и как эти девочки, когда Атер хотел отшвырнуть младшую в сторону, так крепко обнялись, что их было не оторвать друг от друга. Вот только на этот раз удержать друг друга им не удалось…
У Меле дрожал подбородок. Она, потупившись, жевала сухарь, но проглотить никак не могла. Больше мы с ней об Ирад не говорили. После долгого молчания я спросил:
— Твоя деревня ведь, кажется, близ западной опушки Данеранского леса? Ты туда вернуться не хочешь?
— В деревню? — Она вскинула на меня глаза и задумалась. — Я не очень-то ее помню.
— Но у тебя там, наверное, была семья. И твоя мать…
Она покачала головой.
— Никакой матери у нас не было. Нашим хозяином был Ган Були. Он часто нас бил. И моя сестра… — Она не договорила.
Возможно, бог Удачи все-таки немного помог Меле в трудную минуту. Но не Ирад.
— Ладно, все ясно. Тогда ты пойдешь со мной, — деловито сказал я, стараясь ее успокоить. — Но послушай-ка меня. Тут дело вот в чем: нам придется идти по проезжим дорогам, через разные селения — во всяком случае, иногда, — и встречаться с разными людьми, так что, по-моему, было бы лучше тебе прикинуться моим младшим братишкой. Ты сумеешь притвориться мальчишкой?
— Конечно, сумею! — Она была явно заинтересована. Подумав немного, она заметила: — Только нужно мне имя выбрать. Я могу, например, стать Мивом.
Я чуть не вскрикнул: «Нет!», но вовремя осекся. Пусть у нее будет такое имя, какое ей самой нравится. В конце концов, Мив, как и Меле, имя весьма распространенное.
— Ладно, Мив, — сказал я с некоторым усилием. — А я тогда буду Авви.
— Авви, — повторила она и прошептала с улыбкой: — Авви Клюворыл!
— Так, хорошо. Теперь запомни: мы с тобой не рабы, потому что в Урдайле никаких рабов нет, а мы якобы оттуда. Я — студент университета в Месуне. Я учусь у одного великого человека, который живет там и сейчас ждет нас. А тебя я взял с собой, потому что хочу, чтобы ты поступил в школу при университете и тоже учился. А родом мы из тех краев, что с востока примыкают к великим Болотам.
Меле кивнула. Ей все это казалось в высшей степени убедительным. Но ведь ей и было-то всего лет восемь.
— Я очень надеюсь, — продолжал я, — что нам все-таки удастся по большей части держаться вдали от больших дорог. У меня есть кое-какие деньги, так что еду мы сможем покупать в деревнях и на фермах. Но вести себя везде нужно очень осторожно и остерегаться охотников за рабами. Если мы никого из них не встретим, то все у нас с тобой получится.
— А как имя того великого человека из Месуна? — спросила Меле. Хороший вопрос! Я совершенно не был к нему готов и задумался. А потом назвал того единственного великого человека из Месуна, которого знал:
— Его зовут Оррек Каспро.
Она кивнула.
Но, похоже, никак не могла успокоиться; что-то еще было у нее на уме, и она, поколебавшись, все-таки сказала:
— Я не умею писать, как мальчишки.
— Это не страшно. Если тебе понадобится пописать, я буду стоять на страже. Согласна?
Она кивнула. Теперь мы были готовы отправляться в путь. Чуть ниже по течению, вскоре после излучины, река стала значительно шире и мельче, и я сказал:
— Давай здесь и перебираться на тот берег. Ты плавать-то умеешь… Мив?
— Не умею.
— Ну, ладно, если там будет слишком глубоко, я посажу тебя на плечи. — Мы сняли башмаки и привязали их к моему заплечному мешку. Затем я обвязал талию Меле тонкой бечевкой, а другим концом этой бечевки обвязал себя так, чтобы между нами оставалось несколько футов. Держась за руки, мы вошли в воду, и я тут же вспомнил то свое видение — с переправой через реку — и подумал: может, именно эту девочку мне и придется нести на плечах? Кстати, плечи у меня болели еще со вчерашнего дня. Но эта река совсем не была похожа на ту, из моего видения. Тщательно выбирая путь и двигаясь зигзагом от отмели к отмели, я ни разу не погрузился в воду выше пояса и вполне мог поддерживать Меле. Только в одном месте, где течение оказалось особенно быстрым, возле намытого островка из гальки, было довольно глубоко, и я велел ей покрепче ухватиться за веревку и как можно выше держать голову над водой. Я проплыл несколько ярдов вдоль этого галечного барьера, таща за собой Меле, и вскоре встал на ноги. Берег был уже рядом, и Меле с головой ушла под воду только в самый последний момент, когда ей показалось, что она уже может стоять, но до дна достать не сумела. Она вынырнула, задыхаясь и отплевываясь, я подтянул ее к себе, и мы легко преодолели последнюю полосу мелководья, отделявшую нас от берега.
Выбравшись на берег, мы наконец перевели дыхание и принялись сушить промокшую одежду. Отдохнув и надевая обувь, я сказал Меле:
— Итак, мы с тобой переправились через первую из тех двух великих рек, которые мне суждено было пересечь. Эта страна называется Бендайл.
— А вот герой Хамнеда хоть и был ранен, но все-таки переплыл реку, верно?
Нет слов, как меня это тронуло! Дело даже не в том, что историю о Хамнеде она узнала от меня. Дело в том, что она о нем думала, что он стал ей близок настолько же, насколько был близок и мне. Мы с этой девочкой говорили на одном языке, на том языке, каким я больше никогда не пользовался с тех пор, как оставил свое собственное детство в Этре. Я обнял Меле за хрупкие плечики, и она удобно привалилась ко мне.
— Давай-ка теперь поищем какую-нибудь деревню и купим там еды, — предложил я. — Но сперва я достану немножко денег, чтобы не надо было рыться в мешке на глазах у других людей. — Я извлек свой тяжелый шелковый кошелек, от которого все еще исходил слабый запах Куги, запах дыма и гниющих шкур; похоже, правда, к нему примешивался и аромат той вяленой рыбы, которую мне дали в дорогу мои сородичи с берегов озера Ферузи. Я развязал шнурок и, открыв кошелек, застыл в недоумении. Я хорошо помнил, что было в кошельке: несколько бронзовых монет и четыре серебряных. А теперь там, помимо бронзовых монет, лежали еще девять серебряных, четыре золотых из Пагади, которые в народе называют «диктаторами», и большая золотая монета из Ансула!
Оказывается, мой дорогой Куга был не только беглым рабом, но и вором.
— Как же мне идти с такими деньгами! — в ужасе воскликнул я. Я чувствовал ту опасность, которую способны навлечь на нас эти золотые. Ведь если кто-то догадается, что у нас в заплечном мешке целое состояние… Больше всего мне хотелось попросту выкинуть эти монеты в траву и забыть об их существовании.
— Тебе их кто-то подарил? — спросила Меле.
Я кивнул, говорить я не мог.
— Тогда можно зашить эти монеты в одежду, чтобы их никто не нашел! — уверенно предложила она, с любопытством и восхищением перебирая «диктаторы». — Эти очень красивые, но та, большая, лучше всех! У тебя есть иголка с ниткой?
— Только рыболовные крючки и леска.
— Ну, может, удастся раздобыть все это в деревне? Или, может, нам по дороге коробейник встретится. А шить я умею.
— Шить я и сам умею, — глупо обиделся я. — Ну, в общем, сейчас лучше поскорее убрать все это в мешок. И зачем только мне удалось этот проклятый кошелек отыскать!
— А что, это очень много денег?
Я кивнул.
Она все еще рассматривала монеты.
— Г-о — город П-а-к- …
— Пагади, — подсказал я.
— Ой, да тут слова идут кругом, по самому краю! «Город-государство Пагади, год 8» и что-то еще… — Меле склонилась над монетой точно так же, как склонялась над книгой в доме Барны, сидя за столом у Диэро при свете масляной лампы. Потом подняла голову, гордо улыбнулась и передала мне золотую монету. Глаза ее сияли.