– Кто этот молодой выскочка? – раздражённо осведомился Эмерсон, чья страсть (к машине) заставила его пренебречь завершением фразы, которую прервало моё распоряжение кучеру. – Он выглядит знакомым.
Нефрет плюхнулась на сиденье и отвернулась. Ответил Рамзес, окинув свою сестру подозрительным взглядом:
– Это сэр Эдвард Вашингтон, отец, и он не очень молод. Тридцать лет, если не больше.
– Совсем пожилой, не спорю, – отозвался Эмерсон. – Как я уже говорил, Пибоди, что бы ты подумала о... –
– Куда мы едем, Эмерсон? – спросила я.
– Проклятье, Пибоди, если бы не ты...
– Кучер ждёт распоряжений, мой дорогой.
Машина уехала. Эмерсон согласился отдать распоряжения, но придвинулся вплотную к кучеру и что-то бормотал ему на ухо, чтобы не дать мне услышать. Я улыбнулась:
– Значит, это часть секрета? А если бы знала пункт назначения, то угадала бы?
– Вряд ли, – заявил Эмерсон. – Но ты уже собаку съела в таких делах, моя дорогая, и вечно заявляешь, что всё знала уже с самого начала. Вот если я завяжу тебе глаза…
– Маловероятно, – заверила я его, крепко держась за зонтик.
Эмерсон засмеялся. К нему вернулось хорошее настроение, об автомобиле забыли, и я поняла, что дети причастны к тайне. Узкое лицо Рамзеса выглядело почти приветливым, а серебристый смех Нефрет смешался с глубоким похохатыванием Эмерсона. Признаю, что у девушки не было угрюмого нрава. Она преодолела раздражение, вызванное моей беседой; хотя, если начистоту, я своего раздражения, вызванного её поведением, полностью не преодолела. Нефрет была с сэром Эдвардом – и в мавританском зале!
– Но он вёл себя, как идеальный джентльмен, тётя Амелия. И даже не пытался поцеловать меня, хотя хотел.
– Господь Всеблагий! Откуда ты это знаешь? Он осмелился…
– Нет, конечно же, нет. Но я видела. Я сделала всё возможное, чтобы ободрить его – разумеется, как подобает леди – но, возможно, я ещё не научилась, как…
– Нефрет!
– Ты всегда говоришь мне, что я должна расширять свой жизненный опыт. Это и был самый подходящий случай. И, как я заметила, очень приятный.
Я не сомневалась, где и при каких обстоятельствах маленькая шалунья имела возможность заметить это. Эмерсон – импульсивный человек, и зачастую небрежно закрывает двери. Определённая застенчивость заставила прочитать лекцию о женском поведении мягче, чем следовало бы.
В то утро Нефрет выглядела, как настоящая маленькая леди, в бледно-зелёном платье в мелкую клетку и очаровательной плетёной шляпке из сине-зелёной соломки, напоминавшей перья. В нынешнем году в моду для юных девушек вошли шляпы с широкими полями или канотье, но эта шляпка пришлась Нефрет по душе, и я не видела причин препятствовать умеренным проявлениям индивидуальности в вопросах одежды.
Рамзес тоже выглядел довольно презентабельно, но я знала, что такое состояние долго не продержится. Мы оставили Анубиса в отеле, но Бастет, сидевшая в карете между Рамзесом и Нефрет, с интересом оглядывалась вокруг, как обычная туристка. Я подражала ей. Не то чтобы я хотела лишить Эмерсона невинного удовольствия, заявив, что предвидела его сюрприз, но мне было любопытно узнать, смогу ли я это сделать.
У меня появились намёки на решение задачи, когда мы пересекли мост Каср-ан-Нил и увидели на дальнем берегу вымпелы, флаги и трубы множества судов. С моих первых дней в Египте панорама значительно изменилась: туристические пароходы и буксиры весьма существенно потеснили изящные парусные суда, носившие имя дахабий[46]. Судя по тому, что я слышала, пароходы Кука были достаточно удобны, и пассажирам на них предлагалось всё: от традиционного английского завтрака с яйцами, беконом, овсянкой и мармеладом до армии слуг в красных фесках.
Путь от Каира до Луксора пароходы преодолевали за пять с половиной дней.
Только представьте себе, подумала я, когда услышала, как некто хвастается подобной скоростью. Пять с половиной дней на все чудеса Египта; пять с половиной дней в обществе ограниченных, поверхностных людей, «путешествующих» по Египту на максимальной скорости и в полной изоляции от страны и «грязных туземцев». Я полностью соглашалась с Эмерсоном: если нам требовалось куда-то спешить (что для него вполне обычно), то лучше выбрать железную дорогу, не претендовавшую на знакомство с культурой.
И всё же, пока повозка тряслась вдоль берега, мной овладели приятные воспоминания. Хотя я и знала, что это глупость, мои глаза искали исчезнувший силуэт – силуэт моей дорогой дахабии под названием «Филы»[47], на которой я путешествовала во время моей первой, незабываемой поездки в Египет. Но мне ещё предстояло увидеть воочию несколько изящных лодок. Многие наши друзья оставались приверженцами старых добрых обычаев, и я с радостью узнала «Истар», принадлежавшую преподобному мистеру Сейсу, а чуть дальше – лодку Сайруса Вандергельта, «Долину Царей».
– А, так и Сайрус здесь? – спросила я; мне показалось, что я разгадала незатейливую хитрость Эмерсона и удивилась, стоило ли так суетиться из-за обеда со старым другом. – Вот в чём… Ах! О, Эмерсон!
Ибо моему взору предстало видение, мечта воплотилась в реальность. Узнала сердцем я её своим, как сказал бы любой поэт (возможно, в совершенно ином контексте), хотя она невероятно изменилась, сияя свежей краской и яркими новыми навесами, а также хвастаясь новым именем. И это имя... это имя было... моим собственным.
Я разрыдалась.
– Боже, Пибоди, не надо, умоляю! – обнял меня Эмерсон. – Это не в твоих правилах. А тут дважды за два дня! Да что с тобой стряслось?
– Я так счастлива, – выдавила я между рыданиями.
– Хм-м, – задумался Эмерсон. – Не припомню, чтобы ты реагировала подобным образом на моё предложение о браке или… м-м… в памятных мне некоторых других случаях с такой же силой чувств, хотя и уверяла обратное.
– Эмерсон, это совсем не одно и то же.
– В самом деле? Ну что ж, обсудим вопрос в другое время. Выпрямись, поправь шляпу, высморкайся и скажи мне, что ты довольна.
Рамзес предложил мне платок. Грязный и противный, как и все платки Рамзеса, поэтому я с благодарностью отказалась и вытащила свой.
– Потерять дар речи от восторга – вот самое точное определение, Эмерсон. Это действительно милая старая «Филы»?
– Уже нет. Теперь она – «Амелия Пибоди Эмерсон», твоя по имени и по сути.
Я с трудом овладела своими чувствами.
– Исключительно благородный жест, любимый мой. И удивительное самопожертвование – уж я-то знаю, как тебе не нравится путешествовать таким образом…
– Это самый разумный ход действий, – прервал Эмерсон. – Ты же помнишь, что мы ещё не решили, где планируем раскопки в течение следующих нескольких лет, и пока не остановимся на определённом участке, не сможем построить постоянное жилище. Так что лодка послужит нам убежищем до того, как мы определимся. Адское неудобство – ежегодно упаковывать книги и бумаги, и теперь нам не придётся останавливаться в этом прок… процветающем отеле.
– Да, Эмерсон, конечно, – пробормотала я, чувствуя слабую дрожь. – Но знаешь, дорогой, потребуется некоторое время, чтобы привести в порядок наши каюты.
– Всё готово, – просиял Эмерсон, с трудом скрывая самодовольство. – Я несколько месяцев занимался этим, Пибоди. Я начал искать лодку прошлой весной, перед тем, как мы покинули Египет, и когда увидел «Филы», то понял: это именно то, что нужно. Конечно, она пребывала в печальном состоянии, но я приказал сделать надлежащий ремонт, и, как видишь, он завершён.
– Постельные принадлежности, – начала я. – Бельё, посуда…
– Всё в наличии. Прошлым летом я отправил несколько посылок. Но почему мы сидим здесь и разговариваем? Иди и осматривай своё новое владение, Пибоди. – Он легко выпрыгнул из коляски и подал мне руку. – Без сомнения, тебе захочется кое-что изменить, как и любой женщине – поторопись, Рамзес, протяни Нефрет руку, берег дьявольски скользкий, – но я уверен, что всё, что ты обнаружишь, тебе понравится.
Дьявольски скользкий берег был завален множеством мерзких предметов – от гниющих фруктов до мёртвых крыс. Я вцепилась в руку Эмерсона и нервничала, ибо хотела задать вопрос и страшилась получить ответ.
– Кто обустраивал судно, Эмерсон? Это был… Конечно, это был не...
– Абдулла, конечно, кто же ещё, – ответил Эмерсон, поддержав меня, когда я пошатнулась. – Смотри, куда ты ступаешь, Пибоди.
– Абдулла, – слабо повторила я. – Конечно…
Он ждал на вершине трапа, и когда я увидела знакомую фигуру в белоснежных одеяниях и тюрбане, соперничавшем по белизне с бородой, любовь преодолела мой страх перед тем, что он совершил – или, точнее, скорее всего, не совершил. Абдулла уже много лет был нашим реисом (главным мастером). Эмерсон обучил научным методам раскопок и его самого, и членов его обширной семьи, и эти родственники стали не только незаменимыми и ценными помощниками, но и надёжными друзьями. Жаловаться на тот факт, что, как и все мужчины, Абдулла не имел ни малейшего представления о том, что представляет собой надлежащее ведение домашнего хозяйства, было бы неразумно.
Поэтому я почтительно обратилась к нему, как к «моему отцу» и знала, что это доставляет ему удовольствие, хотя собственное достоинство и наблюдавшая аудитория – вышеупомянутые члены его семьи, подпрыгивавшие и выкрикивавшие приветствия – не позволили ему проявить какие-либо чувства. Официальные арабские поздравления могут занять довольно много времени. К моему вящему удивлению, Абдулла оборвал их и бросил на Эмерсона странный взгляд:
– Здесь находится некто, желающий увидеть тебя, Отец Проклятий.
– Что? – Эмерсон высвободился из нежных объятий Дауда, племянника Абдуллы, и направил грозный хмурый взор на реиса. – Здесь? О чём, чёрт побери, ты думал, позволяя чужаку подняться на борт, когда ожидается празднество в узком семейном кругу? Вышвырни его.