– Такие милые, послушные дети, – невинно бросила я.
– Нормальные, во всяком случае, – усмехнулся Эмерсон. – Ну всё, иди за мной и визжи от восторга через определённые промежутки времени, иначе я… я…
Он выполнил своё обещание – но очень быстро и кратко, так как снизу доносились звуки перепалки.
Я неустанно делала одну заметку за другой во время обхода. Внизу – так памятные мне! – располагались четыре каюты, две с каждой стороны узкого прохода, и ванная комната с наполненной ванной. Салон тоже выглядел так, как я его помнила, с высокими окнами в изогнутой стене; обшивку из слоновой кости недавно покрасили, а позолоченную отделку обновили. С неописуемым взрывом чувств я поняла, что тёмно-красные шторы вполне могут быть теми же, что мы с Эвелиной выбрали много лет назад. Конечно, они поблёкли и истрепались. Несмотря на эмоции, их придётся заменить. Я сделала заметку.
Эмерсон всё больше унывал по мере удлинения моего списка, поэтому мне пришлось увеличить частоту и интенсивность восторженных воплей. Что оказало аналогичное успокаивающее воздействие на Абдуллу. Его взгляд, полный мрачных предчувствий (поскольку у него и у меня имелись небольшие разногласия в вопросе о надлежащем обустройстве), вскоре сменился улыбкой; и действительно, у меня не хватало духу жаловаться. Я поняла, что мне нужно изобрести какую-то уловку, чтобы совершить необходимые покупки, так как и Абдулла, и Эмерсон абсолютно не осознавали наличие каких бы то ни было недостатков.
– Что ж, до завтра, – объявил Эмерсон. – Мы приедем рано, Абдулла. Всё должно быть готово.
– Э-э… возможно, нам следует поговорить с капитаном, Эмерсон, – предложила я.
Он вместе со всей командой уже ждал нас; бурный обмен приветствиями с Абдуллой и яростная реакция Эмерсона на новости о посетителе помешали нам приветствовать их, как полагалось бы. Я поспешила компенсировать эту неучтивость избыточной приветливостью. Реис[52], высокий, мощный малый с аккуратной чёрной бородой, был исключительно похож на моего бывшего капитана Хасана, и я не удивилась, узнав, что он – сын последнего.
– Я слышал множество историй о вас, Ситт Хаким, – сообщил он; в спокойных чёрных глазах сверкали те же весёлые искорки, с которыми его отец часто смотрел на меня.
– Держу пари, так и есть, – согласился Эмерсон. – Надеюсь, ваш уважаемый отец здоров? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Итак, Хасан, мы отправляемся завтра.
Египтяне давно привыкли к манерам Эмерсона, которые по арабским меркам были чрезвычайно неуместны. Хасан улыбнулся и сообщил с максимально возможной вежливостью, что мы не сможем отплыть на следующий день. Повар не смог раздобыть овощи надлежащего качества, рулевой повредил спину и так далее. Я ожидала этого, потому и не спорила с Эмерсоном о времени отъезда. После некоторого обсуждения и (со стороны Эмерсона) ряда ругательств удалось достичь компромисса. Отбытие назначили на четверг, через два дня.
Мы вытащили кошку, Нефрет и Рамзеса из салона, где они осматривали библиотеку, и вернулись в наш экипаж. При выезде из гостиницы у Рамзеса была шляпа. Когда я спросила его, что с ней случилось, он ответил ещё бесстрастнее, чем обычно:
– С сожалением признаюсь, что не знаю, мама. – И, не переводя дыхание, продолжил: – Кто был этот тучный джентльмен и чего он хотел?
– Надеюсь, он не твой друг, – подхватила Нефрет. – Какой ужасный человек! Он похож на статуэтку Таурт[53].
Меня поразили неожиданность и точность сравнения. Богиня Таурт часто изображалась как гиппопотам, стоявший на задних лапах. По внешнему виду она являлась, безусловно, одним из самых гротескных среди всех египетских божеств, но производила благоприятное впечатление, поскольку была покровительницей деторождения. Я автоматически отреагировала:
– Не суди людей по их внешности, Нефрет.
– Но Нефрет права, – заявил Эмерсон. – Он ужасный человек. Его зовут Риччетти. Несколько лет назад он был австрийским консульским агентом в Луксоре и одним из самых успешных торговцев антиквариатом в стране.
– Ах, – вмешался Рамзес. – Под словом «успешный», как я полагаю, подразумевается «бесчестный».
– Это зависит от определения нечестности, – уточнил Эмерсон. – В большинстве случаев консульские агенты фактически не нарушали закон, поскольку сами законы о продаже предметов старины были слишком расплывчаты, чтобы чрезмерно ограничивать чью-либо деятельность. Они действовали, как и любые другие торговцы, в рамках более-менее дружеской конкуренции. Риччетти кардинально отличался от них. Ходили слухи, что он был членом «Красной руки»[54] или какого-то иного тайного террористического общества, и, безусловно, его методы поддерживали это предположение.
– Всемогущий Боже! – охнул Рамзес. – Как же он действовал?
– Не бери в голову, – отрезал Эмерсон.
Рамзес снова охнул.
Эмерсон улыбнулся Нефрет, чьи широко раскрытые глаза не отрывались от его лица.
– Выбрось из головы Риччетти, моя дорогая, он навестил нас только для того, чтобы… м-м… поздороваться. Он удалился от дел несколько лет назад, скопив достаточно денег, чтобы хватило на всю жизнь. Торговля хорошо окупается, особенно в районе Фив. Я рассказывал вам о деревне Гурнех, построенной посреди древнего кладбища. Жители этой дружелюбной небольшой общины – опытные грабители гробниц и создатели подделок, некоторые из которых достаточно хороши, чтобы обмануть даже экспертов. Бадж из Британского музея…
– Прошу прощения, отец, – прервал Рамзес, – но Нефрет знает всё это. Я рассказывал ей.
В данном случае я не обвиняла Рамзеса в неучтивости. Когда Эмерсон начинает рассказывать о мистере Бадже из Британского музея, он склонен использовать нецензурную лексику и не обращать внимания на то, что именно говорит.
Эмерсон сердито посмотрел на сына.
– О, действительно? Ну, никому из вас не повредит услышать это снова. Если ты избавишь меня от критики, Рамзес, я перейду к вопросам, с которыми даже ты не знаком, а именно – к карьере Джованни Риччетти.
Рамзес утих, дрожа от нетерпения, а Эмерсон тем временем неторопливо набивал и зажигал свою трубку. Я знала, чем вызвана эта задержка; он не хотел обсуждать причины появления Риччетти у нас.
– Говорят, – наконец продолжил Эмерсон, – что добыча из тайника королевских мумий в Дейр-эль-Бахри попала в руки Риччетти и была продана им. Некоторые из погребальных папирусов и ушебти[55] оказались в европейских коллекциях, что в конечном итоге привело к аресту воров и обнаружению властями могилы, но я подозреваю, что наиболее ценные предметы достались богатым коллекционерам, которые предпочитают не выставлять свои экспонаты. Мания коллекционирования... – И продолжал болтать, вспоминая историю, которую мы все знали наизусть, пока вдруг не прервал повествование фальшиво-весёлым тоном: – А, вот мы и вернулись в гостиницу!
– Ещё один вопрос, отец, если можно, – сказал Рамзес.
Эмерсон, считавший себя в безопасности, насторожился:
– Да, сын мой?
– Все ли торговцы антиквариатом такие жирные? Помнишь Абд эль-Атти[56]?
Эмерсон вздохнул с облегчением.
– Только те, кто практикует турецкие привычки, Рамзес. Полагаю, они могут считаться профессиональным риском для людей с чрезмерным богатством и отсутствием самоконтроля.
– Турецкие привычки, отец? Ты имеешь в виду, что синьор Риччетти любит...
– Еду, – громко перебил Эмерсон, бросив на меня страдальческий взгляд. – Еду, напитки, сладости, вино, спиртные напитки всех видов...
– Злоупотребление всем этим и недостаточные физические нагрузки, – похватила я, отвечая на невысказанную мольбу. – Menssanaincorporesano[57], Рамзес, как я постоянно повторяла.
– Да, мама. Но…
– Время обедать, – заявил Эмерсон, вытаскивая часы. – Прямо сейчас, мои дорогие, согласны? Я голоден. Пибоди, позволь помочь тебе спуститься. Нефрет, милая...
Он чуть ли не втолкнул нас в столовую. Рамзес, похоже, понял намёк, ибо я отнюдь не предполагала, что он забыл предмет обсуждения. Я пообещала себе побеседовать с ним о целесообразности обсуждения определённых тем в присутствии его сестры. Однако у меня оставалось неприятное ощущение, что Нефрет, вероятно, гораздо лучше, чем Рамзес, разбирается в подобных вещах. Пожалуй, не помешает побеседовать и с Нефрет…
После завтрака Эмерсон рассыпался в извинениях:
– Несколько важных дел, мои дорогие. Я не задержусь. Э-э, Пибоди, почему бы тебе не устроить для нас один из этих восхитительных званых вечеров? Встречаться с друзьями по прибытии в Египет уже давно стало нашей отрадной традицией.
– Отрадной традицией? – недоверчиво повторила я. – Восхитительных званых вечеров? Эмерсон, ты презираешь официальные званые ужины и не устаёшь рассыпаться в куче горьких жалоб по этому поводу.
– Не представляю, с чего тебе взбрела в голову такая ерунда, – абсолютно искренне заявил Эмерсон. – Вандергельт ещё не приехал, но некоторые из наших знакомых археологов должны быть в городе; Ньюберри, Сейс и... э-э… Ньюберри.
– С удовольствием, Эмерсон, – ответила я, побеждая своё изумление и удивляясь, что, чёрт побери, с ним стряслось. Вообще-то его предложение отлично соответствовало моим собственным целям.
– Отлично, отлично. Я с нетерпением жду встречи с Ньюберри и… э-э… другими. До чаепития[58], мои дорогие.
И он исчез, не дав никому из нас возможности спросить, куда он идёт. Впрочем, мне казалось, что я знала ответ. Я бы настояла на том, чтобы сопровождать его, если бы его отсутствие не предоставило мне возможность начать покупки. Кроме того, я обещала себе, что вытащу из него правду попозже – и не ставя в известность детей.