Эмерсон видел то же, что и я. Со сдержанным арабским ругательством он отодвинул мальчика в сторону, схватил старика под руку и прошёл в дом.
Комната была похожа на любую другую в подобных домах – пол из взрытой земли, стены из глиняного кирпича, высокие и узкие окна. Помимо дивана, стоявшего у стены, единственным предметом мебели был низкий стол. Эмерсон устроил старика на диване, сбросив кур, которые там ночевали, и пригласил меня сесть.
– Да, отдохни, уважаемая Ситт, – кивнул Хамед. – Я позову своих женщин, чтобы приготовить…
– Не нужно их беспокоить, – мягко прервал Эмерсон. – Я обожаю приобретать древности, Хамед; давайте посмотрим, что у вас есть, а? – Одним длинным шагом он добрался до занавешенного дверного проёма сзади и вошёл в соседнюю комнату.
Визг удивления и тревоги приветствовал его появление, и Хамед, чудесным образом оправившись от немощи, вскочил и поспешил за Эмерсоном. За ним последовали мы с Рамзесом и Нефрет.
Комната была мастерской, а кричал малыш, которого Эмерсон ухватил за воротник грязной галабеи[89]. На полках, теснившихся на стенах, располагалась коллекция ушебти, скарабеев и других мелких предметов старины. Вокруг валялись простые инструменты торговли – небольшая печь для выплавки фаянса[90], различные формы, долота, резцы и пилки.
Эмерсон отпустил ребёнка, сбежавшего через другую дверь. Выбрав предмет с полки, он протянул его мне.
– Не так плохо, а, Пибоди? Мастерская Хамеда славится лучшими подделками в Луксоре. Но это – не высший сорт, который предлагается серьёзным коллекционерам, таким, например, как Уоллис Бадж.
Рамзес подобрал большого скарабея из зелёного фаянса.
– Это действительно неплохо, отец. Однако иероглифы ошибочны. Он скопировал текст Аменхотепа III, но знак совы…
Удивительно, но его прервал мальчик, а не Хамед. Вырвав скарабея у Рамзеса, он подступил к нему вплотную, сверкая глазами:
– Всё верно, сын слепого верблюда! Я знаю знаки!
Эмерсон, казалось, не наблюдал за Хамедом, но его сапог перехватил палку, прежде чем та нанесла удар по голени мальчика.
– Так это сделал ты, сын мой? Как тебя зовут?
Парень обернулся. Гнев придал воодушевление тонкому лицу; он был бы весьма симпатичным, если бы лицо не искажалось грязью, синяками и угрюмой яростью.
– Как тебя зовут? – настоятельно повторил Эмерсон.
– Давид. – Ответ последовал от Абдуллы, стоявшего в дверях. – Его зовут Давид Тодрос. Он – мой внук.
4.ИСКРЕННОСТЬ НЕ ЯВЛЯЕТСЯХАРАКТЕРНОЙ ЧЕРТОЙ ПРЕСТУПНИКОВ
– Что твой внук делает в таком месте, как это, Абдулла? – сурово спросила я.
Абдулла потупил глаза под моим возмущённым взглядом.
– Это не моё дело, Ситт Хаким. Я бы взял его в свой дом. Но он не согласен. Он предпочитает голодать и получать побои от этого преступника, нежели…
– Быть слугой инглизи[91], – прервал мальчик. Его глаза, дикие, как у пойманного животного, метались по комнате. Я стояла в одной двери, а Эмерсон – в другой, поэтому побег был невозможен. Парня загнали в угол, но не заставили сдаться; он поджал губы и плюнул – не в меня или Эмерсона, поскольку не был опрометчивым, но между ног Рамзеса. Выражение лица моего сына заметно не изменилось. Однако я могла бы объяснить Давиду, что он допустил серьёзную ошибку в своих рассуждениях.
– Ты предпочитаешь быть рабом этого человека? – бесстрастно спросил Эмерсон. – Инглизи не бьют своих слуг.
Губы мальчика скривились.
– Они нанимают их, как «принеси-унеси», а затем вышвыривают прочь. А здесь я изучаю торговлю. Я учусь... – Он размахивал скарабеем перед носом Эмерсона. – Знаки верны. Я знаю, что там написано!
– Ах, так, – ответил Эмерсон. – Тогда прочитай эту надпись.
Она была скопирована с одного из памятных скарабеев Аменхотепа III. Я узнала имена и титулы, которые выкрикивал Давид, указывая на знаки грязным пальцем, но через некоторое время он умолк. Рамзес, несомненно, знавший текст наизусть, открыл рот. Поймав взгляд отца, он снова закрыл его.
– Очень хорошо, – кивнул Эмерсон. – И сработано не хуже. Что ещё ты сделал для Хамеда?
Мальчик настороженно посмотрел на хозяина и пожал плечами. Хамед, усевшись на стул, решил, что пришло время заявить о себе.
– Отец Проклятий, ты величайший из людей, но по какому праву ты врываешься в мой дом и спрашиваешь моего ученика? Я покажу тебе свою жалкую коллекцию, если хочешь. Отпусти мальчика. Он ничего не знает.
– Мальчик может уйти, когда захочет, – мягко произнёс Эмерсон. Хамед, отлично знавший эту интонацию, громко сглотнул. – И куда захочет. Давид, мы нанимаем рабочих. Если ты придёшь к нам сейчас или в любое другое время, с тобой будут хорошо обращаться.
Он отошёл от двери.
Давид перевёл взгляд с него на Хамеда, а затем – и впервые – прямо на своего деда. Суровое лицо Абдуллы не изменилось. И, похоже, я была единственной, кто видел выражение его глаз.
Пригнув голову, мальчик выбежал через заднюю дверь.
– О, верни его! – воскликнула Нефрет. – Мы не можем оставить его с этим ужасным стариком.
– Выбор остаётся за ним, – ответил Эмерсон.
– Да, да. – Хамед выстрелил в Нефрет злобным взглядом. – У молодой ситт нежное сердце, она ничего не знает о зле. Вы ошиблись, предложив ему место у себя, Эмерсон-эффенди. Мальчик опасен, он нападает, как дикий пёс. Я держу его только из милосердия.
– Качество, которым ты известен всем вокруг, – проронил Эмерсон. Он небрежно бросил скарабея в воздух и поймал его в последнюю секунду. Хамед пронзительно завопил. – Ну, дорогие мои...
Его прервали крики, грохот и шум ударов, доносившиеся из-за двери, за которой исчез мальчик. Эмерсон тут же исчез вслед за ним, потому что он, как и я, узнал слишком знакомый голос. Как Рамзес выскользнул незамеченным, я не знала, но факт остаётся фактом: в комнате его не было.
Короткий проход, больше похожий на грубый туннель, чем на коридор, вёл в комнату, вырезанную в скале на склоне холма. Единственный свет исходил от нескольких маленьких необработанных гончарных ламп, но мне хватило его, чтобы увидеть не только следы краски на стенах, но и живую картину, возникшую передо мной.
Эмерсон разнял мальчишек и держал их поодаль друг от друга, одной рукой смяв воротник рубашки Рамзеса, а другой – вцепившись в костлявое плечо Давида. Я не могла определить, какой ущерб Рамзес нанёс своему противнику, но было очевидно, что, по крайней мере, один удар поразил Рамзеса, поскольку из выдающегося носа текла кровь.
Вначале оба затаили дыхание. Затем Рамзес провёл порванным рукавом по лицу и выдохнул:
– Он подслушивал, отец. Он рванулся прочь, когда я столкнулся с ним, и я бросился в погоню, и когда я загнал его в угол, потому что, как видите, это тупик, он...
Давид обозвал Рамзеса чем-то чрезвычайно грубым по-арабски. Рамзес обозвал его в ответ чем-то настолько грубым, что даже Эмерсон моргнул, а глаза Давида расширились – по-моему, с определённой степенью восхищения. Эмерсон как следует встряхнул обоих.
– Здесь присутствуют дамы, – сказал он по-арабски. – Инглизи не используют такие слова в присутствии женщин. Возможно, ты этого не знал, Давид. Но ты, Рамзес...
– Я прошу прощения, мама, – пробормотал Рамзес.
– Тебе лучше извиниться перед Нефрет, – сказала я, продвигаясь дальше в комнату, чтобы Нефрет могла войти.
– О, Всемогущий Боже. Я и не видел её. Однако не думаю, что она поняла.
– Ты опять неправ, – хмыкнула Нефрет. – Ты назвал его…
Рамзес повысил голос.
– Мама, папа, он…
– Подслушивал? – Эмерсон отпустил мальчишек. Они обменялись угрожающими взглядами, но посчитали разумным остаться на местах. – Он живёт здесь, Рамзес, а ты – гость. То, чем он занимается, не твоё дело.
– Я не буду извиняться перед ним, – угрюмо буркнул Рамзес. – Он ударил меня первым.
– Какое трусливое оправдание! – воскликнула Нефрет. – Он моложе и меньше тебя. Стыдно, Рамзес! Бедный мальчик, он тебя обидел?
Она нежно коснулась руки Давида. Рамзес выглядел ошеломлённым – и, вероятно, к этому примешивалось негодование. Давид был удивлён ещё сильнее. Он перевёл взгляд с тонких пальцев, таких бледных по сравнению с его кожей, на лицо, которое так очаровательно ему улыбалось и на мгновение... Но я решила, что, должно быть, попросту вообразила этот мимолётный ответ, потому что Давид выскочил, пронёсся мимо Нефрет и врезался в Хамеда, пославшего вслед ему шквал проклятий.
– Посмотри, Пибоди, – предложил Эмерсон, поднимая одну из глиняных ламп и приближаясь к ближайшей стене. – Старый негодяй построил свой дом на могиле времён Восемнадцатой династии. Коридор, ведущий к этой комнате, был туннелем древнего вора. Без сомнения, одного из предков Хамеда.
– Откуда ты знаешь, что это Восемнадцатая династия? – полюбопытствовала я. – От настенных изображений почти ничего не осталось.
– Большинство частных гробниц в этом районе относятся именно к её периоду. Вот здесь можно различить несколько контуров, – он переместил лампу, – и здесь тоже. Похоже, изображена банкетная сцена, такая же, как в гробницах Ра-мосе и Небамона[92]. А эту могилу не закончили. Обрати внимание, что задняя стенка осталась грубой; её не загладили и не оштукатурили, чтобы обеспечить ровную поверхность для чертёжников, наносивших контур сцены, и художников, которые следовали за ними. Хамед расширил оригинальный туннель, который был неудобно узким. И, вероятно, для того...
Мы внимали с интересом: не каждому посчастливится услышать, как эксперт уровня Эмерсона излагает методологию; но когда он приблизился к неровной дыре в задней стене, Хамед протестующе завопил: