– Отец Проклятий, ты заходишь слишком далеко! Это мои личные покои. Там… там женщины...
– Ты держишь своих женщин в такой тёмной дыре? – хмыкнул Эмерсон. – Как я уже говорил, Пибоди, этот коридор должен был вести в другую каменную камеру, но так и не был завершён; и в результате у Хамеда появился удобный чулан для хранения.
Площадь комнаты пяти футов высотой равнялась приблизительно десяти квадратным футам. Она была переполнена скульптурами. На нас смотрели каменные лица, наброски людей, гротескные симулякры[93] зверей и птиц – соколиной и кошачьей голов, ибиса и крокодила. Полуприкрытые глаза сфинкса с вытянутой мордой испускали отблеск отражённого света от пятнышка слюды в камне.
– Хранилище скульптур, – отметил Эмерсон после того, как Хамед топнул и выругался.
– Да, это копии, – пробормотал Хамед. – В чём тут преступление?
– Ни в чём – если их не продают, как подлинные. – Некоторое время он колебался, а затем качнул головой. – Пойдём, Пибоди.
Я подождала, пока мы не вышли из дома, и только тогда заговорила:
– Честное слово, Эмерсон, совсем неожиданный уход. Почему ты не остался, пока не достиг своей цели? Я не могу поверить...
– Я не достиг своей цели, верно. Но при сложившихся обстоятельствах было бесполезно заниматься этим вопросом. Мне придётся вернуться в другой раз. Без, – добавил Эмерсон, окинув нас беспристрастным взглядом, – всех вас. С тем же успехом я мог бы громко кричать о своих делах всему Гурнеху!
– Чем ты сейчас и занимаешься, – указала я. Пока мы были внутри, у дома собралась группа любопытных бездельников, а Нефрет осадили оборванные мальчишки, требовавшие бакшиш.
– О, проклятье, – выругался Эмерсон. Сунув руку в карман, он вытащил горсть монет и швырнул их.
Для любого другого это стало бы роковой ошибкой: единственный способ избежать повторных требований – не давать ни гроша, но Эмерсон был хорошо известен гурнехцам, даже детям. Подобрав монеты и перессорившись из-за них, зеваки неохотно разошлись, и мы двинулись обратно вниз по склону.
– Итак, Абдулла, – сдержанно прорычал Эмерсон, – о чём, чёрт побери, ты думал, не предупредив меня, что один из твоих потомков служит этому старому негодяю? Если бы я знал, я бы поступил иначе.
– Я не знал, куда ты идёшь, – пробормотал Абдулла. – Я думал, что вы собираетесь посетить наш дом.
– Конечно. Мы туда и идём. Так что же, Абдулла? Кто этот мальчик?
– Сын моей дочери.
– Где его мать? – спросила я.
– Мертва.
– А отец?
– Мёртв.
– Послушай, Абдулла, – раздражённо выпалила я. – Почему мы должны клещами вытягивать из тебя каждое слово? Ну ладно, кажется, я начинаю понимать. Ты назвал его Давидом, а не Даудом. Его отец был христианином? Коптом[94]?
– Он был ничем! – взорвался Абдулла. – Даже христиане являются Людьми Писания[95], но он предался пьянству и безбожию.
– Хм, – задумался Эмерсон. – Звучит очень разумно – ай!
Я ущипнула его. Мнения Эмерсона о религии довольно неортодоксальны. (Пожалуй, точнее будет назвать их еретическими.) Свобода совести – это право каждого человека, и я не собиралась по этому поводу допрашивать Эмерсона, но бывают случаи, когда откровенное выражение мнения не только является грубым, но и приводит к совершенно обратным результатам.
Шагая перед нами, Абдулла бросал фразы через плечо:
– Моя дочь жила здесь со своим дядей. Он устраивал для неё брак – прекрасный брак, который принёс бы счастье любой девушке. Михаэль Тодрос похитил её, и когда мой брат нашёл их, она уже собиралась родить его ребёнка. Кто из мужчин согласился бы взять её? И она... – Слова давались ему тяжело, даже сейчас. – Она отказалась оставить его. Когда она умерла, родив ребёнка, я попытался забрать его, но Тодрос не согласился, а теперь – теперь он тоже мёртв, мёртв из-за пьянства и наркотиков, которыми его снабжал Абд эль Хамед в качестве платы за работу Давида, и всё же мальчик не отказался от следования по пути зла. Тодрос научил его ненавидеть семью своей матери, и нынче он живёт здесь, в деревне своих родственников, заставляя их краснеть от позора.
Нефрет, шедшая позади, сказала:
– Не грусти, Абдулла. Мы вернём его.
– Совершенно верно, – решительно подтвердила я.
Рамзес хмыкнул.
Абдулла лишь слегка преувеличил, когда заявил (хотя и не такими словами), что его внук-ренегат живёт чуть ли не под нашим носом. Дом, который он снял со своими людьми, находился на окраине деревни; резиденция Хамеда виднелась через дверь. Мы нанесли им короткий визит, чтобы я могла осмотреть жилище, ибо чувствовала себя обязанной (по дружбе и по долгу службы) убедиться, что их разместили достаточно удобно. Поскольку мужчины, наиболее вероятно, измеряют комфорт по степени грязи и беспорядка, я пришла к выводу, что они устроились просто идеально.
После обязательной трапезы, состоявшей из чая и хлеба, мы оседлали ослов.
– Пока мы здесь, можно немного осмотреться, а? – сказал Эмерсон. – И познакомь Нефрет с местностью. Раньше она здесь не бывала.
– Гробницы знати, – предложил Рамзес.
– Нет, нет, день слишком хорош, чтобы проводить его под землёй. – Тон Эмерсона исключал возможность спора. В Западных Фивах есть много достопримечательностей, но я знала, что у него на уме; его взгляд был устремлён на холмы к северу от того места, где мы стояли – коричневые бесплодные склоны Дра-Абу-эль-Нага.
Мы миновали храм Дейр-эль-Бахри, где Эмерсон спешился, чтобы идти рядом с Абдуллой и Даудом, сопровождавшими нас. Уверена, что он всего лишь пытался пощадить бедного осла, но истина в том, что Эмерсон выглядит нелепо, сидя на маленьком осле, и превосходно, когда смело шагает вперёд, расправив плечи и подвергая удару всех стихий непокрытую голову.
Восхищаясь симметрией его фигуры и размышляя, где, чёрт побери, он потерял шляпу, я не обращала внимания на монотонно-ритмичный голос Рамзеса. Он ехал рядом с Нефрет. Похоже, они восстановили дружеские отношения, возможно, потому, что Нефрет так жаждала новых знаний, что была готова мириться со снисходительной лекцией Рамзеса. Однако я не сомневалась, что в должное время мой сын с лихвой заплатит за это снисхождение. У женщин для этого имеются свои маленькие способы.
К тому времени, когда мы остановились, солнце стояло высоко над головой, и я призадумалась, удастся ли сегодня перекусить. Но ничуть не беспокоилась. Прищуренные глаза Эмерсона сапфирово сверкали, и этот блеск указывал на то, что мой муж напал на какой-то горячий археологический след, и потребовалось бы больше, чем просто еда, чтобы отвлечь его. Я убедила Эмерсона позволить остальным немного отдохнуть – сам бы он пренебрёг подобным предложением – и угостила всех холодным чаем из фляги, висевшей у меня на поясе.
Тени было мало. Холмы Дра-Абу-эль-Нага – это не крутые скалы, как иные фиванские горы, они более пологие и достигают высоты около пятисот футов над равниной. Неровные склоны испещрены тёмными проёмами, входы в гробницы нынче пусты и давно заброшены, многие из них заполнены щебнем и разбросанным песком. Бледные ленточки тропинок, что вьются взад-вперёд и вверх-вниз, хорошо видны на фоне тёмно-жёлтых скал. Эмерсон прикрыл глаза рукой.
– Эти колонны к югу отсюда принадлежат храму царя Сети I[96], Нефрет. Мы осмотрим их в другой день; там имеются занимательные детали, но он воздвигнут намного позже интересующего нас периода. А вот там, – он указал на место, где склон спускался к пустынной равнине, – за этим отрогом, лежит дорога в Долину Царей.
– А мы пойдём туда? – нетерпеливо спросила Нефрет. – Я никогда не видела царских гробниц.
– Не сегодня.
Мне удалось подавить вздох облегчения. Я сильно проголодалась, и нескольких глотков чая оказалось явно недостаточно, чтобы утолить мою жажду.
Эмерсон достал из кармана ком бумаги и развернул его. Это была грубая карта или план, и мы собрались вокруг, ожидая объяснений. Вместо того, чтобы приступить к ним, Эмерсон что-то промычал и двинулся дальше.
Мы следовали за ним, Абдулла вёл в поводу ослов. Через некоторое время Эмерсон остановился и снова что-то промычал.
– Эмерсон, хватит ворчать! Начни уже рассказывать, – воскликнула я.
– Хм-м? – Эмерсон тупо уставился на меня. И продолжил, как будто разговаривая сам с собой. – Это неверная карта. Почему, к дьяволу, не начертить хотя бы одну правильную?
– Эмерсон!
– Не нужно кричать, Пибоди, у меня отличный слух, – укоризненно произнёс Эмерсон. – Я пытаюсь отыскать то место, где Мариетт нашёл гроб королевы Аххотеп. Но боюсь, ничего не выйдет, так как этот клятый идиот…
– Дама с великолепными украшениями? – спросила Нефрет. – Их обнаружили в её гробу?
Она и так прекрасно это знала, но пыталась вернуть Эмерсона в нужное русло, и должна признать, что ей это удалось лучше, чем мне.
– Совершенно верно, моя дорогая. Ты, конечно, помнишь, что случилось? – Не дожидаясь ответа, он приступил к рассказу. – Это действительно один из самых любопытных случаев в истории археологии. Мариетт, этот убл... ну, хорошо, Пибоди, я признаю, что этот тип заслуживает похвалы за создание Ведомства древностей, но беда в том, что его больше интересовала возможность произвести впечатление на знатных посетителей, чем проведение раскопок по всем правилам. Он щеголял по каирским улицам, а тем временем его рабочие, за которыми никто не наблюдал, наткнулись на гроб с мумией и украшениями. Даже когда его уведомили об открытии, он не бросился в Луксор, а просто написал письмо, проклятый дурак, а пока оно шло к адресату, местный губернатор прибрал к своим рукам гроб и вскрыл его. Мумия, вероятно, была в плохом состоянии, как и другие тела того периода, поэтому губернатор просто раздробил кости, разорвал бинты и отправил украшения