– Я не могу вам отказать, миссис Эмерсон. Он купил их у Али Мурада. Как американский консульский агент, Мурад чувствует себя в безопасности. Вы ничего не добьётесь от него.
– Думаете, нет? – Эмерсон оскалил зубы. Не в улыбке.
После завтрака мы поехали с Говардом в Дейр-эль-Бахри и на некоторое время задержались, любуясь храмом и обсуждая удивительную карьеру его создательницы, королевы Хатшепсут, провозгласившей себя фараоном[100]. Когда я впервые оказалась здесь, то увидела лишь несколько не впечатляющих фрагментов сооружения среди огромных нагромождений песка и скал, а также башню коптского монастыря, давшего название этому месту. («Дейр-эль-Бахри» означает «Монастырь Севера».) Несколько сезонов работы Фонда исследования Египта сняли вековое покрытие, включая монастырь, и открыли нашим взорам один из самых красивых и необычных храмов в Египте – колоннады, поднимавшиеся последовательными шагами к обрамлявшим их хмурым скалам, и скаты, ведущие к святилищу, высеченному в скале.
– По моему мнению, – сказала я, когда мы стояли перед серией рельефов, изображавших рождение королевы, – Хатшепсут должна быть принята движением суфражисток[101] в качестве своего святого покровителя или символа. Хладнокровно и эффективно, без гражданской войны, она вытеснила своего племянника Тутмоса III и провозгласила себя мужчиной и фараоном! Она была первой...
– Извини, мама... – прочистил горло Рамзес.
Я повысила голос:
– … и величайшей среди тех выдающихся королев Восемнадцатой династии, которые произошли непосредственно от самой Тетишери. В то время, как соглашаются все авторитетные учёные, право на власть передавалось по женской линии от матери к дочери. Король не мог законно претендовать на трон, если не был женат на наследной принцессе.
– Отсюда и распространённость брака между братом и сестрой в королевской семье, – заключила Нефрет. – Вполне логично, если подумать.
– Хм-м, – критически отозвался Рамзес.
Нефрет рассмеялась.
– Ах, Рамзес, я и понятия не имела, что ты такой романтик. Любви нет места в королевских браках, мой мальчик, даже в твоих цивилизованных европейских обществах.
Я не знаю, что возмутило Рамзеса больше всего: смех, покровительственное обращение «мой мальчик» или ужасное обвинение в романтизме. Его лицо потемнело.
– Проклятье, я не…
– Достаточно, – резко перебила я. – Нефрет права; и согласно египетской религиозной догме, принцесса имела особую святость, потому что отец её был не царём, а самим богом Амоном, как показывают рельефы, перед которыми мы стоим. Здесь вы видите, как мать Хатшепсут… э-э… приветствует Амона, который пришёл к ней...
Эмерсон проворчал, зажав трубку в зубах:
– Амон имеет поразительное сходство с мужем королевы, Тутмосом II, тебе не кажется?
– Без сомнения, бог воплотил себя в царе, – согласилась я.
– Ему было бы чертовски трудно выполнить работу без тела, – бросил Эмерсон.
Я решила, что мы углубились в обсуждение этой темы сильнее, чем следовало бы. Нефрет старалась не смеяться, а Гертруда выглядела потрясённой.
– Вот здесь, – сказала я, слегка подталкивая остальных, – мы видим доставку гигантских обелисков для храма королевы в Карнаке. Их сотворил Сенмут[102], один из самых талантливых чиновников Хатшепсут, который был Слугой Амона[103]...
– И её любовником, – добавила Нефрет.
– Всемогущий Боже! – воскликнула я. – Кто тебе это сказал?
– Рамзес, – последовал скромный ответ.
– Я не знаю, с какой стати он так решил. – И торопливо добавила, прежде чем Рамзес объяснил, с какой стати: – Королева никогда бы не взяла в любовники низкорождённого человека[104]. Её достоинство и гордость воспротивились бы этому, а знать королевства посчитала бы себя оскорблённой.
– Те же возражения высказывались в отношении слухов о Её Королевском Величестве Виктории и некоем груме[105], – согласился Эмерсон.
Когда на Эмерсона находит подобное настроение, невозможно заставить его умолкнуть. Отказавшись от карьеры великой королевы Хатшепсут, я повернулась к Говарду.
– Кажется, вы руководили копированием этих картин? У вас имеются какие-нибудь последние наброски, чтобы показать нам?
К счастью, так и случилось. Отдав наброскам дань восхищения, мы позволили Говарду вернуться к работе.
Я ожидала, что Эмерсон отведёт нас обратно в Дра-Абу-эль-Нага, но, очевидно, в тот день он отказался от намерений серьёзно поработать; мы пошли в другом направлении, чтобы посетить Рамессеум и храм Мединет-Абу[106]. Туристов было немного, так как большинство из них предпочитали «трудиться» на Западном берегу утром, но вполне достаточно, чтобы раздражать Эмерсона, и оба места кишели оборванными детьми, требовавшими бакшиша, самозваными «гидами» и продавцами сомнительных древностей. Излишне упоминать, что никто из них даже не приблизился к нам.
Мисс Мармадьюк демонстрировала явное удовольствие. Она держалась рядом с Эмерсоном, за что я не могла её винить: он был не только источником сведений, но его присутствие позволяло ей не беспокоиться о попрошайках. Мне пришлось следить за Рамзесом, который продолжал слоняться там и сям, поскольку мисс Мармадьюк оказалась неспособна справиться с этим.
К тому времени, когда мы вернулись, солнце уже садилось на западе, и я решила, что для чаепития слишком поздно. Вместо этого мы пораньше уселись за ужин. Гертруда, склонившись над тарелкой, в ответ на мой вежливый вопрос призналась, что очень устала.
– И умственно, и физически, миссис Эмерсон. Так много всего приходилось запоминать! Замечательные объяснения профессора по поводу египетской религии дали мне обильную пищу размышлений. С вашего разрешения, я отправлюсь прямо в кровать.
– Скоро вы привыкнете к нашим темпам, – утешил её Эмерсон, но уголки его рта изогнулись – мне было достаточно знакомо это выражение. Он намеренно утомил Гертруду? Но с Рамзесом и Нефрет уловка не удалась: глаза сверкали, беседа не умолкала, и когда Эмерсон предложил удалиться на отдых, Рамзес запротестовал:
– Сейчас только девять часов, отец. Я хотел бы…
Эмерсон отвёл его в сторону. Он думал, что говорит тихо, но даже самый беззвучный шёпот Эмерсона слышен на десять футов вокруг:
– У нас с мамой назначена встреча в Луксоре, Рамзес. Нет, ты не можешь сопровождать нас; мне нужно, чтобы ты оставался на страже. Я знаю, что могу положиться на тебя.
– Что… – начал Рамзес.
– Хотя бы раз, сын мой, не спорь. Я объясню позже.
После ухода Рамзеса я поинтересовалась:
– Ещё одно загадочное свидание, Эмерсон? Предупреждаю: ты собственноручно вызовешь революцию, если и дальше намерен столь же властно себя вести. Разве я не заслужила твоего доверия? Разве я недостойна правды? И не хочешь ли ты…
– Да, да, моя дорогая. Только поторопись, уже поздно.
Я едва успела схватить зонтик, когда Эмерсон вытащил меня из комнаты.
Нас ждала маленькая лодка, где уже сидели Абдулла и Дауд. Как только мы оказались на борту, Дауд оттолкнулся от берега и занял своё место у румпеля.
Лунный свет пролегал серебристым путём по тёмному водному пространству, и огни города, казалось, тысячекратно отражались в звёздном своде неба. Рука Эмерсона обхватила мою талию.
Обстановка была всецело пронизана романтикой. А вот я – нет. Эмерсон доверял Абдулле и Дауду, а меня держал в неведении, и, кроме того, они находились всего в нескольких футах от него. Я сидела неподвижно, как статуя, пока рука Эмерсона не сжалась до такой степени, что дыхание с шумом вырвалось из моих лёгких.
– Пибоди, пожалуйста, перестань хрюкать и корчиться, – прошипел Эмерсон. – Абдулла подумает, что я… м-м… навязываю тебе своё внимание. Я не хочу, чтобы он подслушивал.
Моё общеизвестное чувство юмора победило раздражение, потому что мысль действительно была забавной – Эмерсон навязывает мне своё внимание (а Абдулла в этом случае его не одобрит). Оказать физическое сопротивление было бы недостойно, поэтому я поддалась объятиям мужа.
– Куда мы направляемся? – спросила я.
– В лавку древностей Али Мурада.
– Ты договорился о встрече?
– Конечно же, нет. Мы поразим его, как пара молний.
– Удачное сравнение, – согласилась я. – Что ты надеешься найти, Эмерсон?
– Минутку. – Эмерсон отпустил меня и достал трубку. Он отказался от намерения шептать – в любом случае, ему это не удаётся – и я заметила, что Абдулла склонился в нашу сторону, изо всех сил пытаясь услышать наш разговор. Оказывается, он тоже находился в неведении относительно истинной цели Эмерсона.
– Эту гробницу, Пибоди, нашёл один из местных воров, – сказал Эмерсон. – Таково единственно возможное объяснение недавних событий. Кольцо, которое наш полуночный посетитель показал нам, должно быть, изъято из захоронения Тетишери, если только ты не настолько наивна, чтобы поверить, будто оно передавалось из поколения в поколение со второго тысячелетия до нашей эры. Но если в могиле орудуют воры, то они изымут и другие предметы. Которые окажутся на антикварных рынках в Луксоре.
– Вот почему в Гурнехе ты пошёл к Абд эль Хамеду!
– Именно. Он связан с каждым расхитителем гробниц в деревне. Они приносят ему свою воровскую добычу, а он передаёт украденное торговцам древностями. Я хотел заявиться к нему без предупреждения и осмотреться, но к тому времени, когда мы закончили общаться с мальчиком, элемент неожиданности был утерян.
Он остановился, чтобы выругаться. На ветру трудно зажечь трубку.
– Теория логична, – признала я. – Но я вижу одну трудность, Эмерсон. Нет – две. Если гробница уже обнаружена, то скоро будет слишком поздно – если уже не слишком поздно – спасти её. Гурнехцы – мастера грабежа. И второе замечание: если мистер Шелмадин был связан с людьми, которые нашли гробницу, почему он предложил открыть нам её местонахождение?