– Ты не посмотрел, нет ли там каких-либо других артефактов из могилы.
– Это заняло бы слишком много времени. Сама видела, какой беспорядок там творился. Я хотел управиться, пока тип не набрался смелости, чтобы позвать на помощь. Вполне достаточно. Это доказало мои подозрения.
– Чудесно, дорогой. Но откуда ты знаешь, что этот фрагмент взят из гробницы, которую мы разыскиваем?
– Я знаком, – скромно ответил Эмерсон, – с каждой гробницей в Египте и их декоративными рельефами. Этот фрагмент мне неизвестен.
Заявление было достаточно догматичным, чтобы граничить с высокомерием. Зная Эмерсона, следовало понимать, что он изрёк убеждение, однако не обязательно содержавшее доказательство его заключения.
– Но могила Тетишери? – не унималась я. – У меня сложилось впечатление, что в могилах королев этого периода не были настенных росписей.
– Могил этого периода не обнаружено, – резко возразил Эмерсон. – Мы не знаем, расписывали ли их, а если да, то как. Если ты на данный момент примешь моё заключение, я объясню свои рассуждения, когда у нас появится возможность более внимательно изучить фрагмент.
– Конечно, дорогой. Я и не думала ставить под сомнение твой опыт.
Эмерсон хмыкнул.
– Мы на правильном пути, Пибоди, я не сомневаюсь в этом. Следующий шаг – убедить Абд эль Хамеда сообщить мне, кто из местных мародёров принёс ему этот фрагмент.
– И тогда мы убедим мародёра привести нас к могиле. О, Эмерсон!
– Это может быть не так-то просто, Пибоди.
– Конечно, – согласилась я. – Ибо возле нашей гробницы крутится как минимум две группы преступников. Одна хочет помочь нам, другая…
– Амелия… – Маленькая лодка осторожно пристала к берегу, но Эмерсон не поднялся. Обернувшись, он взял меня за руки и наклонился ко мне. У меня создалось отчётливое впечатление, что это – не романтический жест (ещё до того, как Эмерсон обратился ко мне).
– Я знаю, что ты думаешь, Пибоди. Не говори этого. Даже не думай.
– Я и не собиралась говорить ничего подобного, Эмерсон. Я знаю, как одно упоминание имени этого человека сводит тебя с ума...
– Какое имя? – Вопль Эмерсона пронёсся эхом сквозь тихую ночь. – Мы даже не знаем его имени, только набор псевдонимов, и некоторые из них придуманы тобой. Гений Преступлений, тоже мне!
– Сообщники называли его Гением, Эмерсон, ты не можешь этого отрицать.
– Я и не отрицаю, – заявил Эмерсон, явно кривя душой. – Чёрт возьми, Пибоди, я знал, что ты подумала о Сети, когда стала цитировать это абсурдное утверждение Риччетти. Помочь нам, вот уж действительно! Никто не собирается помогать нам! Риччетти лгал, а Сети мёртв. Почему вы постоянно превращаешь этого негодяя в романтического героя? Он пришёл тебе на помощь только потому, что хотел овладеть тобой, презренная свинья! Он приложил все усилия, чтобы убить меня! Амелия, ты можешь прекратить эти бредни? Прислушайся ко мне!
– Ты кричишь, Эмерсон. И очень больно сжимаешь мне руки.
Его хватка ослабла. Подняв мои руки к губам, он поцеловал каждый палец по очереди.
– Прости меня, любимая. Я признаю, что иногда чувствовал легкомысленный, мимолётный приступ ревности к этому... – Он бросил взгляд через плечо на Абдуллу. – Чему ты ухмыляешься, Абдулла?
– Я не ухмыляюсь, Отец Проклятий. Это свет.
– А... И, – продолжил Эмерсон, – я какое-то время задавался вопросом, действительно ли он мёртв.
– Мы видели его смерть, Эмерсон.
– Я не исключаю, что он выжил исключительно ради того, чтобы досаждать МНЕ, – заявил Эмерсон. – Однако повторное появление Риччетти доказывает, что организация Сети осталась без руководства. Стервятники слетаются.
– Просто сверхъестественно, Эмерсон! Точно такая же метафора пришла мне в голову вчера вечером.
– Это меня ничуть не удивляет.
– Тогда согласись, что Риччетти, возможно, не единственный злодей, который пытается захватить незаконную торговлю древностями. А если мистер Шелмадин был соперником Риччетти, и его жестоко убили, чтобы помешать предать гласности нежелательные сведения?
– Проклятье, Пибоди, ты успокоишься когда-нибудь? Я не собираюсь признавать ничего подобного. Я не представляю себе, почему Шелмадин обратился к нам, как и ты, и у меня нет сил выслушивать теории, которые ты, скорее всего, намерена изложить.
Последовало короткое молчание.
– Тебе хорошо, Пибоди? – обеспокоился Эмерсон. – Ты не перебила меня.
– Наша дискуссия зашла в тупик, – сказала я. – У нас недостаточно данных, чтобы прийти к какому-либо выводу, за исключением того, что замешаны две разные группы преступников. Одна хочет помочь нам, другая…
– Не будь дурой, Амелия, – прорычал Эмерсон. – Так говорил Риччетти, а я не верю этому...
Он не закончил предложение. Тишину ночи разорвал пронзительный высокий крик. Его сменили звуки ожесточённой борьбы, которые я легко узнала, ибо давно привыкла к ним. Не составляло труда определить их источник. Дауд причалил к дахабии так близко, как только смог.
Я заметила эту последнюю деталь, когда быстро выпрыгнула из лодки. Грязный берег был довольно скользким; только поддержка моего верного зонтика воспрепятствовала тому, чтобы я зарылась в грязь. Эмерсон не ждал меня; он нёсся вперёд гигантскими скачками. Когда он достиг подножия трапа, тёмная фигура устремилась вниз по ступеням с такой скоростью, что Эмерсон, потеряв равновесие, рухнул на землю.
Я колебалась в течение секунды, не в силах решить, преследовать ли беглеца, помочь моему упавшему супругу или выяснить, что произошло на борту. Ещё один пронзительный крик с палубы избавил меня от сомнений. Эмерсон поднялся на ноги; яростно ругаясь и оставляя за собой грязные следы, он взлетел по трапу быстрее меня.
У кого-то хватило ума, чтобы принести лампу. Нефрет держала её твёрдой рукой, хотя лицо по белизне не отличалось от ночной рубашки. В сиянии лампы я увидела сцену, похожую на завершение мелодрамы в театре. Кровь заливала палубу, и повсюду лежали недвижные тела.
Бастет сидела рядом с одним из тел, насторожив уши и устрашающе сверкая глазами. Тело зашевелилось и село.
Из носа Рамзеса опять шла кровь. Галабея, которую он носил вместо ночной рубашки, была наполовину разорвана, обнажая тонкие плечи. В правой руке он держал длинный нож.
Я перевела взгляд с сына на лишившуюся чувств Гертруду Мармадьюк, а затем на третье лежавшее тело. Кровь скрывала черты лица, но я узнала рёбра, гноившийся палец ноги и ушибленные голени.
– Рамзес! – воскликнула я. – Что ты натворил?
5.РОКОВОЕ ПАДЕНИЕ ФЕЛЛАХА
– Я прошу прощения, Рамзес, – вздохнула я. – Я была потрясена, и на мгновение мне отказал здравый смысл. Мне отлично известно, что ты никогда не унизишься до такого варварства, чтобы носить нож или применить его против живого существа.
– Извинение получено и принято, мама. Хотя, честно говоря...
Эмерсон заглушил конец фразы, прижав ткань к лицу.
– Держи покрепче, Рамзес, это остановит кровотечение.
Я пристально взглянула на Рамзеса. Поверх ткани виднелись только растрёпанная копна кудрей и пара широких чёрных глаз. «Честное признание», которое он намеревался совершить, могло быть комментарием о моей собственной привычке носить нож (хотя это совсем другое дело) или сообщением о том, что я предпочла бы не слышать, поэтому я не настаивала на продолжении. Заметив, что кровотечение из носа, похоже, является чуть ли не единственным повреждением, я обратила своё внимание на другого мальчика, которому досталось гораздо сильнее.
Эмерсон отнёс Давида в комнату Рамзеса и уложил его на кровать. Я не стала миндальничать со своей третьей пациенткой: вначале как следует похлопала по щекам, пока она не пришла в себя, а затем, подталкивая, направила её в комнату и приказала оставаться там, пока я не вернусь. В каюте Рамзеса было неудобно, так как в неё набилось пять человек. Абдулла появился как раз вовремя, чтобы увидеть, как Эмерсон поднимает обмякшее, истекавшее кровью тело мальчика. Хотя с его губ не сорвалось ни единого звука, он последовал за нами в каюту, и у меня не хватило духу отослать его. Он отступил в угол, где стоял, будто монументальная статуя, сложив руки на груди, с невозмутимым лицом.
– Как он? – спросил Эмерсон, наклонившись над кроватью.
– Если в буквальном смысле – кровавая мешанина, – ответила я. – Недоедающий, искусанный блохами, избитый и грязный. Нож нападавшего нанёс две раны. Та, что на спине, неглубока, но рану на виске нужно зашить. И лучше сейчас, пока он без сознания. Принеси тазик чистой воды, Нефрет, будь любезна.
Она повиновалась быстро и деловито, сливая кровавую воду в кувшин с помоями и ополаскивая тазик перед тем, как снова наполнить его.
– Что ещё я могу сделать? – спросила она.
Её голос был спокоен, руки тверды, лицо приобрело обычный цвет. Не было ни малейшей опасности, что она упадёт в обморок при виде крови.
– Можешь осмотреть Рамзеса, – сказала я.
Рамзес вскочил на ноги и отступил назад, кутаясь в разорванные остатки своего одеяния.
– Меня не нужно осматривать, – процедил он, леденящее достоинство слов несколько размывалось при взгляде на испачканное кровью лицо и порванную одежду. – Я вполне способен позаботиться о себе, если возникнет необходимость, а это не так, поскольку единственное повреждение нанесено моему носовому придатку.
– М-м, да, – согласился Эмерсон, рассеянно выслушав откровенное признание. – Я должен показать тебе, как защищаться от подобного удара, Рамзес. Твой нос кажется особенно...
– Не сейчас, Эмерсон, ради Бога, – прервала я. – Оставь его, Нефрет.
Нефрет загнала Рамзеса в угол.
– Я только хочу помочь ему, тётя Амелия. Он ведёт себя, как глупый несмышлёныш. Я давно привыкла к виду…
– Оставь его, я сказала. Поднеси лампу поближе, я ничего не вижу и не могу втянуть нитку в иглу. Рамзес, вымой лицо и расскажи мне, что случилось.
– Я был начеку, как велел отец, – приступил к объяснениям Рамзес. – Я полагал, что он хотел, чтобы я присматривал за Давидом. Он следил за нами весь день.