Склон не был обрывистым; в обычных обстоятельствах я бы запросто с ним справилась, используя свой верный зонтик в качестве палки. Но в нынешних обстоятельствах, когда промах мог отправить меня в бездонную пропасть, я решила не рисковать. С сожалением отложив в сторону зонтик и свечу, я велела Селиму сесть на край уступа и протянуть мне руку. Абдулла бы поспорил со мной (правда, недолго). Селим никогда не спорил со мной, но сделал бы это, если бы посмел. Наши лица находились совсем близко друг к другу, когда я начала спуск, цепляясь за его руку; его глаза так расширились, что глазные яблоки блестели, будто голубиные яйца.
Мои ноги не совсем доставали до выступа, но пришлось отпустить руку Селима, потому что его голова, плечи и рука опасно свисали над краем. Я испытала жуткое ощущение в тот миг, когда один ботинок соскользнул; царапанье металла по камню эхом отразилось в приглушённом крике Селима.
– Успокойся, Селим, – прошипела я. – Я на выступе, всё в порядке.
– О Аллах! Ситт Хаким…
– Тс-с!
Я не так уж опасалась быть обнаруженной – хотя, если Эмерсон оказался в руках банды отчаянных грабителей гробниц, неожиданность могла стать моим лучшим оружием, когда я нападу – но необходимо было прислушиваться к происходящему. Я не видела под ногами ничего, кроме темноты. Но могла слышать звуки. Яма была не бездонной, но достаточно глубокой; шумы доносились слабо, и их характер невозможно было определить. Стоны смертельно раненого человека? Падение трупа – трупа Эмерсона? Мои руки так тряслись, что пришлось истратить три спички, прежде чем я смогла зажечь другую свечу.
Верёвка была обвязана вокруг выступающего скалистого отрога и исчезала во тьме, как и Эмерсон. Встав на колени, я исследовала её. Пряди были мягкими; ничей вес не натягивал их. Живой или мёртвый, павший или победоносно достигший своей цели – Эмерсон не держался за верёвку. Осознав это, я погрузилась в темноту.
Я преодолела первые несколько футов быстрее, чем планировала, но, наконец, обхватила коленями чёртову связующую нить и смогла действовать более осознанно. Спуск оказался длинным – более девяноста футов, как мы обнаружили позже. Звуки, доносившиеся ранее, больше не были слышны. О Боже, подумала я, неужели я опоздала?
Тьма была непроницаемой. Я пропустила бы вход в гробницу, если бы верёвка не заканчивалась прямо под ней. Это стало полнейшей неожиданностью, и в течение нескольких жутких минут я держалась только руками. Но тут носок моего ботинка обнаружил трещину, и глаза увидели слабое свечение. Крайне слабое, но яркое, как маяк, для глаз, привыкших к полной темноте.
Вход в гробницу вырезали в стороне от оврага. Его площадь составляла около шести футов, но весь он был заполнен щебнем, за исключением узкого туннеля, вырытого ворами. Свет шёл из дальнего конца туннеля. С помощью дыр в скале, которые, как я полагала, были не естественными, а искусственными, я попала в туннель. Ползя как можно быстрее, я лишь смутно ощущала острые камни, обдиравшие руки и колени.
Я неожиданно оказалась в маленькой, плохо освещённой комнате. Прежде чем я смогла разобраться в деталях, меня схватили, подняли на ноги и заключили в тесные объятия, прижав мои руки к бокам.
Хотя мой разум пожирала археологическая лихорадка, в тот момент я не замечала никого и ничего, кроме Эмерсона. Он жив! Он стоит, целый и невредимый! Но крайне обозлённый, и не без причины. Человек в халате и тюрбане, чьё лицо скрывал шарф, держал пистолет, прижатый к голове моего мужа.
– Проклятье, Пибоди, – начал Эмерсон. – Я же говорил тебе…
Человек отвёл руку и ударил. Вскользь, но я тревожно вскрикнула:
– Держи себя в руках, Эмерсон! Не рискуй ещё одним ударом по голове.
Эмерсон был слишком взбешён, чтобы прислушаться к этому прекрасному совету.
– Убери от неё руки, ты… ты...
Он остановился, потому что мужчина, державший меня, немедленно повиновался – не команде Эмерсона, но кивку человека с пистолетом. Я не представляла для них угрозу: мой собственный пистолет покоился в кармане, и я не осмелилась бы воспользоваться им, когда другое оружие прижато к виску Эмерсона.
Тот, кто держал меня, был одет точно так же, как и первый, и был ещё третий, столь же неузнаваемый в халате, тюрбане и шарфе. Но где же остальные? Я ошиблась насчёт их численности?
Успокоившись относительно безопасности Эмерсона (по крайней мере, на данный момент), я получила возможность осмотреться. Трудно было разобрать детали, поскольку единственный свет исходил от фонаря европейского образца, который держал третий грабитель, но я видела достаточно, чтобы мой профессиональный азарт разгорелся вовсю. Каменная крошка и фрагменты других материалов покрывали часть пола; в некоторых местах мусор убрали или отодвинули в сторону. В дальнем конце комнаты он был сложен высокой грудой, на полпути к дверному проёму в стене. Обрамлённое тяжёлой перемычкой и исписанными косяками отверстие было заложено тщательно вырезанными камнями. Тёмный квадрат, выделявшийся на ровной поверхности, показывал, где убрали один из камней. Это свидетельство проникновения грабителей в дальние комнаты – а возможно, и в саму погребальную камеру – было немного обескураживающим, но то, что я увидела на стене слева от двери, заставило меня затаить дыхание. Стены гробницы были расписаны!
Насыпи, сколы и глубокие тени скрывали большинство окрашенных поверхностей. Слабое свечение фонаря освещало, и тускло, только одну часть единственной сцены – голову и верхнюю часть тела женщины и руки, которые она подняла к плечам. Часть иероглифической надписи обозначала её имя; я могла разглядеть изогнутую форму картуша, но не отдельные знаки. Однако я знала её так же твёрдо, как если бы встретила старого друга. Крыло короны-коршуна, такой же, что была изображена на статуе, обрамляло знакомый профиль.
Я импульсивно шагнула вперёд. Рычание Эмерсона и поднятая рука одного из мужчин напомнили мне, что в настоящее время археологические исследования не совсем уместны. После обмена взглядами и кивками тот же человек, чей жест остановил меня, заговорил хриплым, явно изменённым шёпотом:
– Тебе не причинят вреда, если ты не будешь сопротивляться. Заведи руки за спину. – Он обращался к Эмерсону, глядевшему на него.
– Я считаю, Эмерсон, что мы должны выполнить то, что он просит, – сказала я. – Альтернатива будет намного хуже, и я не понимаю, как даже ты сможешь помешать им осуществить свои намерения.
Логика моих слов являлась неоспоримой, но не могу припомнить, когда ещё я видела Эмерсона таким раздражённым. Он изрыгал грохочущий поток проклятий, пока нам связывали руки и ноги. Эмерсон упорно настаивал на том, чтобы остаться в вертикальном положении, но один из мужчин достаточно мягко опустил меня вниз и усадил. Закончив работу, они уползли один за другим в туннель. Оставив нам лампу. За что я была благодарна.
– Надеюсь, у Селима хватило ума побежать за помощью, – встревоженно пробормотала я. Лицо Эмерсона побагровело, он напрягался в попытках разорвать верёвки. В перерывах между усилиями он прохрипел:
– Не думаю... он мог бы услышать нас... если бы мы позвали его.
– Скорее всего, нет. Но он, в конце концов, найдёт нас, благо видел, как я спускаюсь. Хватит сопротивляться, Эмерсон, ты попросту выбьешься из сил.
– Я хочу выбраться из этого проклятого места, – угрюмо буркнул Эмерсон. – Разве ты не захватила нож, Пибоди?
– Да, дорогой, захватила, и в этот самый момент пытаюсь достать его. Успокойся.
Через мгновение Эмерсон сказал совершенно другим голосом:
– Они не могли забрать ни мумию, ни её саркофаг, Пибоди. Этот дверной проём должен вести в погребальную камеру, но отверстие шириной всего в 18 дюймов.
– Я заметила. А рисунки – о, Эмерсон, мы в усыпальнице Тетишери! Я узнала бы её где угодно. Как захватывающе! А, вот и нож. Я просто прыгну к тебе и... Господи Всеблагий, в этом отвратительном мусоре трудно удержаться на ногах! Кажется, я только что наступила на кость.
Голова Эмерсона резко обернулась к входному туннелю. Повернувшись, он крепко прижал свои связанные руки к моим, и после некоторой возни лезвие ножа оказалось между его запястьями.
– Поскорее разделайся с этими проклятыми верёвками, Пибоди. Они возвращаются.
6.ЕЩЁ ОДНА РУБАШКА ИСПОРЧЕНА!
Вновь появившийся двигался медленно и осторожно. К тому времени, когда его голова появилась в отверстии туннеля, Эмерсон уже был наготове.
Мой муж выглядел на редкость жутко: лицо, исказившееся в рычании, поднятые кулаки, обагрённые кровью – торопясь в неудобном положении, он при попытках освободиться достаточно сильно порезал себе запястья, и я ничуть не удивилась, когда Селим взвизгнул и попятился, словно черепаха, прячущаяся под панцирь. Эмерсон протянул руку и вытащил его.
– Какого дьявола ты к нам подкрадываешься? – завопил он.
– Эмерсон, пожалуйста, понизь голос, – умоляюще попросила я. – В этом замкнутом пространстве шум просто оглушает. И не следует делать такие скоропалительные выводы, а просто посмотри на себя – ты залил кровью все древности. Я и так могла бы сказать тебе, что приближается Селим.
– Тогда почему молчала? – Эмерсон поднял нож и освободил мои руки и ноги.
– Ты не дал мне возможности, вот почему. К счастью, я захватила два платка. Дай-ка я перевяжу тебе запястья, а то ты не сможешь взобраться по верёвке, если руки будут скользкими от крови.
– А, чушь, – отозвался Эмерсон. И больше ничего не мог сказать, потому что Селим рассыпался в вопросах и оправданиях. Он не знал, как поступить. Он задержался слишком долго? Появился слишком рано? Что ему теперь делать?
– Убраться отсюда и дать мне подумать, – ответила я на последний вопрос. – Надеюсь, что ты не примешь мои слова за критику, Селим, потому что ты действовал совершенно правильно, но если кто-то перережет эту верёвку, мы окажемся в крайне затруднительном положении.