– По-английски? Он даже не знает язык!
– Он учится, – произнёс Рамзес. – Ты возражаешь, мама?
– Нет, конечно, нет. Скажи Нефрет... Лучше я скажу ей сама. Надень шляпу, Нефрет!
– Ей не нравится выслушивать приказы от Рамзеса, – улыбнулась Эвелина, когда ослы тронулись с места.
– Ты заметила это?
– С радостью, Амелия. Когда она впервые появилась у нас, то была такой кроткой и послушной, что я боялась, что она позволит Рамзесу запугать себя – естественно, с лучшими намерениями. Теперь она приобрела больше уверенности, и у неё появилась естественная сила характера.
– Я об этом и не думала, – призналась я. – Ты, как всегда, успокоила меня, Эвелина. Их постоянные ссоры действуют мне на нервы, но такое положение вещей, безусловно, предпочтительнее первоначального увлечения Рамзеса. Он был настолько ослеплён, что едва мог произнести её имя.
– Он был всего лишь маленьким мальчиком, – терпеливо ответила Эвелина. – Я полагала, что на этот счёт тебе не следовало беспокоиться. В конце концов, нет ничего лучше, чем постоянная близость, чтобы снять завесу романтики.
На удивление циничное утверждение из уст Эвелины. Я решила не продолжать разговоры на эту тему.
– Но что ты хотела мне сказать, Амелия? – спросила Эвелина. – Сейчас мы наедине?
Я замедлила темп, позволив Селиму, сопровождавшему нас, вырваться вперёд.
– Да, и нам может не представиться другой такой возможности в ближайшем будущем. Это между нами, Эвелина. Я не хочу, чтобы Эмерсон или Уолтер – и уж тем более Рамзес – знали, что я замыслила.
Когда мы добрались до «Амелии», я уже объяснила свои намерения и их причины. Нежное лицо Эвелины отражало различные чувства, но её единственный комментарий, как я и ожидала, был гарантией того, что она поступит именно так, как я просила.
Поэтому мы поспешили прямо в комнату Гертруды. Дверь не была заперта. Изнутри к дверям прибили засовы, но снаружи их не было, да и ни к чему.
Я оказалась в комнате Гертруды впервые после её болезни. Каюта, несомненно, выглядела гораздо лучше. Мисс Мармадьюк упаковала все свои вещи, за исключением туалетных принадлежностей и смены одежды; два чемодана стояли у подножия кровати.
– Какая досада! – воскликнула я. – Скорее всего, она их заперла. Поищи ключи в комоде, Эвелина. Не думаю, что она оставила их там, но предпочла бы не взламывать замки, если можно обойтись без этого.
Эвелина подчинилась, хотя с видимым нежеланием. Возникшие трудности нарушали все её принципы – и, вряд ли нужно говорить, мои собственные. Однако я никогда не позволяю своим принципам вмешиваться в здравый смысл.
– Ничего, – сообщила она, закрывая ящик кончиками пальцев.
Ожидая этого, я уже извлекла две шпильки из узла на затылке. Со времени некоего незабываемого события, когда я обнаружила, что у меня нет более грозного оружия, чем эти заколки[147], я решила выбрать самые длинные и жёсткие из доступных. Их приходилось засовывать в шиньон или венец из кос, поскольку они совсем не гнулись, но другие преимущества неизмеримо перевешивали эту небольшую трудность.
Эвелина стояла рядом, переводя взгляд с меня на дверь.
– Сколько…
– Понятия не имею, дорогая, – ответила я. – Чёрт возьми! Сложнее, чем я ожидала. Следовало попросить Рамзеса дать мне урок.
– Возможно, – робко пробормотала Эвелина, – ты разрешишь мне попробовать.
Я уселась на пятки и удивлённо уставилась на неё. Она продолжала, покраснев:
– Рамзес всегда с удовольствием демонстрировал мне свои новые навыки. Нет, дорогая Амелия, я не знаю, как он приобрёл их, и думаю, что лучше не спрашивать.
Я вручила ей заколки и с интересом наблюдала, как ловко она открыла замки.
Задачу поиска улик она предоставила мне. Я тщательно осматривала каждый предмет одежды по очереди. Обыск, не оставляющий после себя следов, требует определённой ловкости – и массы времени.
– Что ты ищешь? – спросила Эвелина.
– Понятия не имею. Но уверена, что узнаю, когда увижу.
Я опустошила и заново упаковала один сундук, не найдя ничего необычного, кроме шикарного и объёмного одеяния из тонкого малинового шёлка, расшитого древнеегипетскими символами. Моё знание человеческой психологии напомнило, что люди, которые скромны и скрытны на публике, часто предаются романтическим фантазиям в одиночестве. Халат не был ни свидетельством вины, ни книгами по восточной религии. Из разговоров с мисс Мармадьюк я давно поняла, что она склонна к эзотерическим[148] философиям.
– Скорее, – умоляла Эвелина.
– Я тороплюсь, как могу, Эвелина. Закрой первый сундук, пожалуйста, пока я проверяю второй.
Во втором чемодане оказалось множество интересных вещей, в том числе источник странного запаха – ароматические палочки и бронзовый держатель для них. Больше всего ответов дал тонкий том, благоговейно завёрнутый в отрез из золотого бархата.
– Прекрасно! – воскликнула я. – Это многое объясняет, включая те вопросы о египетской религии, на которые Эмерсон с удовольствием отвечал. Эта женщина – теософка, Эвелина! Это копия «Разоблачённой Исиды» мадам Блаватской, основателя Теософского общества[149].
– Это тайное общество, Амелия? – с надеждой спросила Эвелина.
– Боюсь, что нет, моя дорогая. Это совершенно безвредная смесь индийской философии и оккультизма. Боже мой, какое разочарование. Возможно, мисс Мармадьюк, в конце концов, невиновна – во всём, кроме легковерия.
– Амелия, ты довольна? – с тревогой спросила Эвелина. – Они скоро вернутся, и было бы очень неловко, если нас поймают.
– Дорогая, нас предупредят заранее. Обычный голос Эмерсона слышен на значительном расстоянии, не говоря уже о криках, традиционно предвещающих его прибытие.
Зная, что так и будет, я совсем не беспокоилась, что меня поймают с поличным, и завершила поиск без спешки и без результата.
– Чёрт побери! – воскликнула я. – Она должна быть виновна; ни один безвинный человек не может вести жизнь, свободную от безвредного порока! Ни любовных писем, ни бутылок ликёра, ни даже скрытой коробки конфет. Впрочем, некоторые считают веру в оккультизм пороком, по крайней мере, интеллектуальным.
Я тщательно осмотрела всю комнату. Я ничего не упустила из виду; каждый дюйм был осмотрен. Кроме...
Я схватила ботинки, стоявшие у подножия кровати, перевернула их и энергично потрясла. Если бы не тряска, маленькая картонная коробка осталась бы незамеченной. Её втиснули в самую узкую часть носка ботинка.
Я развязала верёвку и сняла крышку. Вата, заполнившая коробку, подсказала мне, что следует действовать осторожно; блеск золота осенил меня предчувствием того, что я найду. Это было кольцо, которое я впервые увидела на пальце мистера Шелмадина – жемчужина с картушем королевы Тетишери – исчезнувшее из нашей гостиной в ту же ночь, когда сам Шелмадин исчез из мира живых.
После ланча, сервированного на верхней палубе, мы разошлись. Эмерсон, конечно же, вернулся к могиле, забрав сэра Эдварда и детей с собой. Так как Гертруда закончила собирать вещи, я сопровождала её и младших Эмерсонов в Луксор, чтобы можно было устроиться на новом месте и совершить некоторые необходимые покупки.
У нас с Эвелиной не осталось возможности обсудить удивительное обнаружение кольца. Предупреждённые выкриками Эмерсона, мы едва успели скрыть доказательства нашего визита и поспешно испариться. Гертруда присоединилась к нам на палубе после того, как сменила платье и ботинки. Если она и заметила что-то неладное, то не подавала виду. Интересно, что она сделала с кольцом? Она не могла носить его на шее, пропустив сквозь него цепочку; я бы заметила выпуклость.
Когда мы добрались до отеля, я поднялась вместе с ней в её комнату, чтобы изучить обстановку на случай, если в будущем мне захочется прийти без приглашения. Расположение номера оказалось вполне удовлетворительным – на втором этаже, с небольшим балконом и удобной виноградной лозой неподалёку от него.
Гертруда была достаточно любезна, чтобы одобрить новые условия проживания, но, казалось, не хотела отпускать меня:
– Разве вы не хотите, чтобы я вернулась с вами и возобновила занятия с детьми? Прошла почти неделя с тех пор, как...
– Сегодня вечером у них не будет настроения концентрироваться на английской литературе, – нетерпеливо перебила я. – Дисциплина – это одно, Гертруда, а необоснованные ожидания – совсем другое. Я пришлю кого-нибудь за вами завтра утром, или, может быть, вы сможете воспользоваться сопровождением сэра Эдварда. Так, вероятно, будет лучше. Он сообщит вам о времени и месте, когда вернётся вечером.
Она выглядела так, как будто бы возражала, хотя непонятно, почему – из-за необходимости разделить лодку с представительным молодым человеком без сопровождения женщины? Пожелав ей всего хорошего, я удалилась.
Покупки не заняли много времени, так как магазины Луксора мало что предлагают путешественнику, кроме предметов старины, поддельных и подлинных. Наиболее разумным для Уолтера было бы вернуться в Каир, где европейские товары легко доступны, но он упорно отказывался, так что в конце концов пришлось телеграфировать в надежде, что моя подруга миссис Уилсон пришлёт брюки и ботинки, подходящие Уолтеру по размеру.
Когда мы с покупками уселись в лодку, над западными скалами низко нависало солнце, и закатные лучи струились по водной ряби. Я с нетерпением ждала момента, когда смогу избавиться от Уолтера – принять ванну, отдохнуть, что угодно – и поговорить наедине с Эвелиной, но этого не произошло. Остальные вернулись с раскопок в то же время, как мы добрались до «Амелии».
Держа шляпу в руке, сэр Эдвард отвёл меня в сторону. Обычно он ужинал с нами, но теперь объявил о своём намерении немедленно вернуться в отель:
– Вы захотите провести сегодняшний вечер enfamille[150]