Я проигнорировала это провокационное замечание и сопровождавший его взгляд. Пусть дразнится.
– Да, я помню образец из Дейр-эль-Бахри, – присоединился Уолтер. – Его руки и ноги тоже были связаны.
– Вместо обматывания пеленами его зашили в овечью шкуру, – произнёс Эмерсон. – Внутренние органы были на месте, и не имелось никаких доказательств того, что проводился процесс мумификации. То же самое относится и к нашей мумии. Я отодвинул овчину от обнажённого тела и не увидел никаких следов разреза, через который обычно удаляли внутренности. Выражение мучительной агонии похоже на выражение в том, другом случае, и оно, безусловно, свидетельствует, что оба человека умерли... не самым приятным образом.
– Преступление должно было быть отвратительным, раз его настигла такая участь, – вставила Нефрет.
Я задалась вопросом, смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к контрасту: девушка, обладающая изысканной английской чистотой и безмятежностью светлого лица, говорила о вещах, одна лишь мысль о которых заставила бы английскую девицу содрогнуться или упасть в обморок.
– Хорошо подмечено, – кивнул Эмерсон. – Мало того, что метод казни – поскольку это, очевидно, казнь – особенно жесток, но человека лишили имени и личности и завернули в кожу животного, которое считалось ритуально нечистым. И всё же тело было не уничтожено, а захоронено с королевскими мертвецами – к которым, очевидно, принадлежал этот человек. Признаюсь, объяснение ускользает от меня.
– Вот тебе и загадка, Амелия, – усмехнулся Уолтер. – В этом сезоне у вас не было убийства. Почему бы не использовать свои детективные таланты на бедном парне?
– Сомневаюсь, что даже таланты любимых литературных сыщиков Рамзеса помогли бы им разобраться в подобном случае, – ответила я тем же шутливым тоном. – Столько лет прошло...
– Ха, – вмешался Эмерсон. – Кажется, я когда-то слышал, как ты говорила, что не существует неразрешимых тайн. Вопрос, по твоему мнению, заключается лишь в том, сколько времени и энергии готов потратить дознаватель.
– Я позволила себе прихвастнуть, – призналась я. – Тем не менее...
– О, так у тебя есть теория, да?
– Ещё нет. Какая теория, когда нет полных доказательств? – Улыбка Эмерсона становилась всё шире. Перед вызовом, сверкавшим в насмешливых голубых глазах, было невозможно устоять. Я продолжила: – Прежде чем ты прервал меня, я хотела сказать, что на данном этапе нельзя утверждать, что задача неразрешима. Мне уже пришли в голову одна-две мысли.
Заметив, что Рамзес, никогда не испытывающий нехватку идей, готовится выступить с речью, Эмерсон быстро пробормотал:
– Час уже поздно. Пора спать. Никому ни слова об этом, запомните. Если О’Коннелл узнает об этом, он вытащит на свет Божий старую чепуху о проклятиях, и я не уверен, что мисс Мармадьюк сумеет противостоять его чёртову обаянию.
– Так мистер О’Коннелл обаятелен, вот как? – спросила я, когда мы вышли из салона.
– Совсем нет, – холодно отрезал Эмерсон. – Я имел в виду его влияние на восприимчивых существ женского рода, которое мне довелось наблюдать.
Характер Эмерсона подвергся испытаниям в последующие дни, поскольку «Миррор» прибыла по расписанию, за ней последовала «Таймс», и Кук добавил нас в свой маршрут («пароходы два раза в неделю в разгар сезона»). Лицо Эмерсона, когда он впервые увидел отряд туристов верхом на ослах, с грохотом спускавшихся вниз, представляло поистине выдающееся зрелище. Робкие души отступили, услышав первый рёв, но прочие оказались удивительно настойчивы и не двинулись с места, пока он не ринулся на них с доской.
Мало того, что нас осаждали журналисты и туристы, но приходилось испытывать и предсказанный Эмерсоном археологический натиск. Первым прибыл Сайрус Вандергельт, наш богатый американский друг. Квибелл и Ньюберри «заскочили по пути», Говард Картер провёл с нами столько времени, сколько смог высвободить от других своих обязанностей, и мы были даже почтены кратким визитом месье Масперо, несмотря на усилия Эмерсона прогнать его прочь.
Единственными из наших друзей, которые не явились, были преподобный Сейс, который, как я с огорчением узнала, страдал от приступа ревматизма (о чём Эмерсон совершенно не жалел), и мистер Питри. Чета Питри в тот год пребывала в Абидосе, что сделало их отсутствие ещё более удивительным. Говард объяснял этот факт навязчивыми привычками Питри. Эмерсон приписывал причину злобе и ревности.
– По крайней мере, – кисло заметил он, – нам не нужно бояться вмешательства местных воров. Они не смогут добраться до места, не споткнувшись о журналиста или археолога.
Наши известные и неизвестные враги действительно проявляли исключительное отсутствие интереса. Мы больше ничего не слышали о Риччетти; одна мирная ночь сменяла другую как в гробнице, так и на дахабии. Это было, на мой взгляд, зловещим знаком, но Эмерсон категорически отказался согласиться со мной (равно как вообще обсуждать этот вопрос). Воистину, нет более слепого, чем тот, который видеть не желает![167] Хотя частично это и моя вина. Работа целиком поглотила меня. Я стала самодовольной и беспечной. И со временем заплатила ужасную цену за это самодовольство.
Но какой египтолог мог устоять перед очарованием нашей гробницы! Окрашенные рельефы восхищали, краски едва выцвели, контуры были резко очерчены. Эмерсон и Уолтер потратили немало времени, споря об историческом значении различных сцен и переводах иероглифических надписей, но я избавлю неосведомлённого Читателя от дальнейших подробностей. (Читатель, желающий узнать подробности, найдёт их в нашей предстоящей публикации «Гробница Тетишери в Фивах»: четыре тома и цветные изображения в пятом, in-folio[168]).
Очистка преддверия заняла меньше времени, чем я ожидала. Нынешние воры интенсивно потрудились, разбрасывая обломки в поисках сколько-нибудь ценных объектов и нарушая стратиграфию[169] до такой степени, что даже Эмерсон признал: нет никакой надежды восстановить первоначальное расположение. Большинство оставшихся предметов оказались там гораздо позже, чем во времена Тетишери, и были низкого качества. Расхитители гробниц оставили очень мало, расчленяя мумии в поисках амулетов и разбивая хрупкие деревянные гробы. Воры попали в нашу гробницу, расхищая захоронения жреческой семьи Двадцать первой династии, которая использовала преддверие Тетишери в качестве своей семейной гробницы до того, как лавина или землетрясение скрыли вход.
Мы считали работу увлекательной, но журналисты – нет. Выждав некоторое время, в течение которого из гробницы не вынесли ни мумию, ни драгоценности, ни золотые сосуды, они удалились в отели Луксора, где в основном пили и слушали выдумки местных жителей. Наши друзья-археологи также рассеялись; у них имелись свои обязанности, и, как заметил мистер Квибелл с печальной улыбкой, Эмерсону потребовалось больше времени, чем Питри, чтобы очистить гробницу.
Даже коллегам-археологам Эмерсон не признался, что мы вышли за пределы преддверия. Он закрыл входное отверстие и отказался открыть его снова даже по прямому требованию директора Ведомства древностей.
Мы с любопытством наблюдали, как просветлело лицо Масперо, когда он увидел наши красивые деревянные лестницы. Как и Гамлет, бедняга был полноват и одышлив[170]. Осмотрев рельефы, он прервал лекцию Эмерсона о найденных нами артефактах.
– Monchercolleague[171], я уверен, что вы проводите свои раскопки самым безупречным образом. Но как насчёт мумии королевы?
На лице Эмерсона появилось выражение, часто предшествовавшее бестактному замечанию, и я вмешалась, смягчая ситуацию:
– Мы ещё не исследовали погребальную камеру, месье. Вам известны методы моего мужа.
Масперо кивнул и вытер пот со лба. Беседуя с любым другим археологом, он мог бы настаивать на том, чтобы очистить проход, но Эмерсона он знал слишком хорошо.
– Вы уведомите меня, прежде чем войти в погребальную камеру? – мечтательно произнёс он
– Конечно, месье, – ответил Эмерсон на беглом французском языке, но с издевательски преувеличенным акцентом. – Как вы могли предположить, что я поступлю иначе?
Масперо что-то промычал и, пыхтя, отправился вниз по лестнице.
Единственным гостем, не оставлявшим нас в покое, был Сайрус. Его предложение о помощи было решительно отклонено Эмерсоном, после чего он начал собственные раскопки в Долине Царей; но так как его дом в Луксоре находился у входа в Долину, Сайрус мог «висеть у нас на хвосте днём и ночью», как грубо выразился Эмерсон. Дом, который местные жители называли замком, представлял собой большую элегантную резиденцию, оснащённую всеми современными удобствами. Сайрус пригласил нас на чай, завтрак, обед и ужин, и предложил приютить кого-либо или всех нас.
– Мистера и миссис Уолтер Эмерсон, по крайней мере, – настаивал он. – Они не привыкли мириться с лишениями, как мы, стреляные воробьи, миссис Амелия, и дахабия, должно быть, слишком мала для шестерых.
Я отказалась от приглашения, но учла его. Замок был полностью укомплектован и неприступен, как крепость. Может наступить время...
В тот вечер, когда мы ужинали с Сайрусом в отеле «Луксор», обманчивое спокойствие нашего существования нарушилось первой зловещей рябью, указавшей на присутствие враждебной жизни под поверхностью. Эмерсон неохотно согласился принять приглашение, больше основываясь на том, что следующий день – пятница и, следовательно, выходной для рабочих, чем на моих уверениях в том, что нам всем стоит сменить обстановку. Эвелина выглядела явно уставшей, и даже Нефрет казалась более тихой и поглощённой своими мыслями, чем обычно.
Со своей обычной щедростью Сайрус пригласил весь наш персонал, а также молодого египтолога, которого он нанял, чтобы контролировать собственную работу. В результате получился пышный званый ужин, и морщинистое лицо Сайруса расплылось в улыбке, когда он взглянул на собравшихся со своего места во главе стола.